|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Лирическая проза. Ирина Шематонова. Любовь из поднебесья
«В морях много хорошей рыбы… может быть… Но масса ее состоит из селедок и трески, и если вы сами не треска и не селедка, вы встретите очень немного хорошей рыбы». «Любовник леди Чаттерлей» Горы Домбая красивы совершенно нереально, словно приглашение в сказку. Я лежу на снегу, глубоко вдыхая чудесный, свежий, душистый воздух (ароматы горных вершин, звонкой речки Аманауз, вековых еловых лесов), мечтательно глядя в ярко-синее небо, наблюдая сквозь мохнатые зелёные ветки движение по нему золотой капли – слепяще-переливающейся, быстро скользящей к вершинам. Это солнце осветило подъёмник, на миг сделав его волшебной игрушкой между небом и землёй… Вокруг так красиво, что мне хочется плакать… -- Агата! Агата! – срывает голос наш инструктор Костя. – Поднимайся, спящая красавица! Мы уже три дня в этом раю. «Мы» -- это моя подруга Лялька и я. Мы вместе приехали, вместе поселились в отеле «Крокус», вместе в первое утро хлопали глазами на невероятные ледяные вершины, лысые просеки на их лесистых склонах (Следы лавины?! Что же ещё?), вместе не могли надышаться воздухом-сказкой (В коробочку его! И домой!). Но Лялька – счастливица! – уже занималась когда-то горными лыжами, и инструктор Саша взял её в престижную группу «бывалых лыжников». Да, здесь существует «табель о рангах»! «Асы», «дворняжки», «чайники». Лялька, получается, уже «дворняжка». А я? Нехотя вылезаю из сугроба. Лялька второй день покоряет снежные вершины, а нас, неумех, другой инструктор, Костя, привёл в «лягушатник». Это невысокая пологая горка прямо за «Крокусом», и мы, бедолаги, пока что покоряем её. Прежде всего мы учимся падать – и я ухитряюсь каждый раз упасть так неловко, что просто не в состоянии подняться без посторонней помощи. А мои грандиозные попытки спуститься вниз! Моё тело делается словно не моим, перестаёт слушаться приказов мозга и, неуправляемое, с возрастающей скоростью летит в неизвестность. Похоже, я недостойна даже нелестного звания «чайник»! Вот я и не спешу подниматься из очередного сугроба. «Но зачем»? – как в анекдоте про философскую любовь. Я катастрофически быстро теряю веру в себя… -- Агата, солнышко, -- Костя просительно заглядывает мне в лицо. – Ну, постарайся ещё разок! У тебя всё получится, обязательно! Глаза у него голубые, чистые. Совершенно разочаровывать его не хочется. К концу дня я кое-как покоряю «лягушатник». Костиными молитвами. Правда, спускаюсь я с черепашьей скоростью и в таком жутком напряжении, что не испытываю от этого ни малейшего удовольствия. Спорт скучающих джентльменов? Блин-блин! Вечером всё моё тело словно распадается на тысячу кусочков. Чувство такое, что меня только что слепил доктор Франкенштейн, причём из вторсырья. Но у неумолимой Ляльки уже готов вечерний план – мы идём в отель «Домбай» на дискотеку. Лялька похожа на ртутный шарик, но спорить с ней – всё равно, что спорить с цунами, и я покоряюсь неизбежности. Напялив на себя нечто, причиняющее моему изученному телу поменьше боли, я, вслед за этой злодейкой, выхожу из «Крокуса». Темнота вокруг, словно чернила. К этому воздуху, свежему и душистому, как мечта, я, жительница Черниковки, никогда не привыкну. Слышен шум речки. Гул еловых лесов. И звёзды! Огромные, пушистые южные звёзды внимательно наблюдают за нами с чернильного неба, слушают Лялькин весёлый трёп. -- Там, наверху, лыжники-асы – просто супермены, вот увидишь! Они – словно загорелые боги. – Лялька искоса взглядывает на меня, нерешительно добавляет: -- Даже тебе понравятся… У Ляльки – куча поклонников. Я их понимаю. Она похожа на маленький фейерверк: яркая, живая, всегда весёлая. Очень симпатичная, кстати. Очень контактная. Блеск! Обычно её друзья никак не могут понять, что же связывает нас, таких разных. «Ах, эта! – следует многозначительный жест рукой вокруг головы, обозначающий то ли нимб, то ли скафандр, а, возможно, что-нибудь похуже, скажем, клинику. – Инопланетянка»… А мне всё равно! Иногда мне хочется быть такой, как Лялька – везде чувствовать себя, как дома, принимать людей такими, какие они есть и в каждом находить что-то хорошее. И я даже пытаюсь, правда! А потом меня что-то отталкивает: грубость, глупость, тысяча причин и я возвращаюсь в свой мир. Когда я была совсем крошкой, я придумала игру: в какой-то момент (я выбирала конкретный) я уснула, и всё, что произошло после – сон, только сон! Потом я, конечно, проснусь, и вот тогда начнётся настоящая жизнь, а пока… Ну, просто, мечта. Не слишком обычная игра для пятилетнего ребёнка? Вероятно, я уже тогда знала, что этот наш реальный мир – не единственный, есть другие, совершеннее. И я путешествовала по ним, а реальность отложила «на потом». Предпочитаю идеал, и ничего тут не поделать! Несовершенство людей отталкивает, злобность больно ранит, пошлость просто раздражает, а мелочность – ужасает. В них так мало истинной, глубокой, душевной красоты, которая бесконечно восхищает меня, соприкасаясь с которой, я только и чувствую себя по-настоящему счастливой. Может быть, я заблудилась в собственных снах? И так и не выбралась из них? Ах, если бы никогда не просыпаться! Так у нас и идёт: Лялька – хозяйка жизни, шествует солнечной широкой дорогой, срывая цветы, даря улыбки и поцелуи, а я, позёвывая, бреду за ней по обочине, погружённая в мечты, как в транс, всем чужая, чужая себе самой. Возможно, я просто перепутала планету? * * * В дискотечном зале темно, душно, сильно накурено, весело – не слишком. Дымный туман мгновенно выплюнул кого-то из новых Лялькиных поклонников. На «загорелого бога» он никак не тянул. Ко мне тоже подошел кто-то. Неожиданно близко возникло костистое лицо, очки в тонкой оправе, бесцветные глаза -- Можно Вас пригласить? Мы покачивались в полумраке, в сигаретном дыму, точно водоросли на дне морском. Оказалось, что его зовут Игорь, ему 28 лет, он приехал из Таганрога, заметил меня еще в столовой, хотел подойти и не решился. -- Мне жаль таких девушек, как ты. Ты – слишком тонкой душевной организации для этого мира. Фраза меня растрогала, я согласилась погулять с ним. Чудесная ночь встретила нас на пороге, взяла в плен. Игорь держал мою руку выше локтя. Мне было скучно, нудновато, хотелось просто гулять – одной. -- Не нужно меня щипать… Обида: -- Я тебя не щипаю, я тебя нежно поглаживаю. -- Не нужно меня «нежно поглаживать». Я этого не люблю! Все эти щипки, «нежные поглаживания» – как-то нелепо, недостойно настоящего мужчины. Словом, еще один пустой, мрачный, убитый вечер. Наш номер встретил меня гомоном голосов, звоном, треском – за Лялькой притащилась в гости целая куча «детей гор». Гости на церемонии не разменивались и уходить явно не спешили. У Ляльки – испуганные глаза. Я беру ситуацию под контроль. Удалив Лялю на балкон, приступаю к делу. Выделив лидера, прошу аудиенции наедине. Это срабатывает. Полдела сделано! Проникновенным тоном (совершенно по Дмитрию Верищагину!), умильно глядя в его глаза, запеваю: -- Лялечка – совсем юная девочка, а мне, с высоты моих тридцати трех лет (прибавила себе одиннадцать, но в полумраке «дитя гор», не разобравшись, принял за чистую монету)… У меня есть опыт профилактических бесед с Лялиными «надоедами», мне это удается, возможно, у меня талант. Конечно, случай был особый, «дитя гор» сдался минут через пятнадцать моего занудства. Корректно простился, только что не извинившись. Лялька, нервно хихикая, клялась, что никогда больше… * * * А назавтра было счастье. Инструктор Костя объявил, что мы, наконец, готовы к покорению настоящих вершин, и мы с Лялей, визжа от радости, кинулись к подъемнику… Домбайский поселок – это три отеля: «Домбай», «Горные вершины» и наш маленький «Крокус», домики обслуги – стандартные пятиэтажки, слегка в стороне, в лесу, несколько магазинов, кафе… Всё это находится в долине, между горами, поросшими огромными необхватными елями, словно в глубоком узком бокале. Я смотрю сверху, из того самого подъемника, который в печальном вчера казался мне золотой каплей на замечательно ярком Домбайском небе… Я поднимаюсь вверх! -- Вот увидишь, там даже ветер особенный, -- щебечет Лялька у моего плеча. – Ветер вечности… А наверху я обнаружила «Летающую тарелку» – крошечную гостиницу (для инопланетян), снежные вершины, такие же загадочные и недоступные, что и из долины, но… Что изменилось? Иллюзия близости? В этих горах, величественно красивых, вечных, невозмутимо равнодушных, есть нечто… зловещее?! Души погибших? И это насыщенно-синее, близкое, жестокое небо… К бугелю я, по-прежнему, отношусь с опаской. Снег такой белый, а на нем – пестрые яркие цветы – человечки. Ляля права: надменные асы в своих роскошных костюмах, действительно, напоминают загорелых богов. Здесь я падаю меньше – обстановка обязывает? Или просто научилась? Время летит, блистают голубые льды на вершинах, хохочет Лялька… Скоро вниз, в обычную жизнь… Нет, нет! Это случилось перед обедом. Я спустилась до половины склона, остановилась отдышаться и понаблюдать. Вокруг были люди, чуть выше по склону, рядом и ниже, но когда я подняла голову и увидела его, я сразу поняла, что налетит он именно на меня. Здоровенный, как слон, мужик, с круглыми от ужаса глазами, несся вниз со скоростью торпеды, даже не пытаясь затормозить, и перед ним катила волна страха. Я поняла всю верность слова «чайник». Словно заколдованная, я замерла на месте, не пытаясь спастись, уклониться, и только следила за приближающимся монстром глазами. Это была моя «пуля». Жуткий удар! Мне показалось, что у меня отрывается голова. А потом всё исчезло. * * * Он давно наблюдал за этой девушкой в голубом комбинезоне, сразу выделив ее из шумной кучки начинающих мурзилок. Тоненькая, высокая, волна прямых русых волос, забавная крошечная шапочка, глаза – огромные, в пол-лица, мечтательные, отсутствующие. Она существовала словно бы отдельно, автономно, не имея никакого отношения ни к окружающим людям, ни к этой снежной горе. «Параллельный мир» – подумал он. Откуда-то из глубин памяти, из детства, из далекого далека, появилось, вспомнилось странное имя – Аэлита…Свет звезды, видимый в последний раз…Девушка каталась плохо, часто падала, но была в ее движениях какая-то своеобразная, медленная грация. «У нее в жестах музыка»! А потом этот здоровенный дебил на одной лыже, сверху. * * * …Сначала возвращаются звуки. Дребезжит, вибрирует Лялькин голос, что-то неразборчиво кричит Костя. Затем – холод, снег на моей щеке, это я лежу, уткнувшись лицом в снег! Кто-то осторожно поднимает меня. – Ты ушиблась? Тебе больно? У него золотая «мушкетерская» бородка, серые глаза, выразительный, мягкий голос. Лицо обычное, пожалуй, приятное, но ничего от «карамельного» красавца. Но обаяние! Его обаяние в момент прошибет любую, самую толстую стену. Весь облик – светлый, пронизанный солнцем. Солнечный человек! Я думаю сразу: «Какая забавная у него борода»! и «Как бы в него не влюбиться»! Почему-то я знаю: я буду очень несчастна, если это случится. Впрочем, уже поздно! Тут я замечаю, наконец, бледного до синевы Костю, Ляльку с совершенно круглыми глазами, толпу вокруг. Чуть сбоку собирает амуницию испуганный «слон». – У тебя болит голова? Руки? Ноги? Знаете, у него слетела лыжа… У меня тоже слетели лыжи, и палки отлетели далеко, и шапка, и перчатки… – Ты подлетела вверх, как будто тебя сбила машина, а потом упала плашмя, как труп! Я помню только, что у меня было чувство, словно отрывается голова, и говорю об этом. Но голова как раз осталась при мне, а вот сердце… Где мое сердце? «После ветра и мороза было Любо мне погреться у огня. Там за сердцем я не уследила, И его украли у меня»… Постепенно все успокаиваются, убедившись, что со мной все в порядке. Мой «солнечный» незнакомец отводит меня в сторону. Я внимательно наблюдаю за ним. В нем чувствуется истинное, врожденное благородство: фигура, походка, откинутая назад голова, легкость движений и непринужденность жестов. Спокойствие и надежность. И красота – совершенно особая – красота Духа. Она несравненно важнее для меня, нежели красота смазливого, пустого лица. Значит, такие мужчины существуют, их не выдумал Дюма-отец?! Чувствую, что обретаю что-то близкое, настолько «мое», что мне становится больно. Аура его неуловимого обаяния притягивает меня, берет в плен, я горю заживо на этом светлом костре… Я внутренне цепенею… – Как тебя зовут? – Агата. – А я думал – Аэлита … – он улыбается. Улыбка тоже «солнечная», теплая. Просто невозможно не улыбнуться в ответ… – А Вас? – Андрей. Хочешь, будем на «ты»? – Да. – Тебе лучше не кататься сегодня. Спустимся вниз. Андрей собирает мои вещи, и мы покидаем Поднебесье. Медленно бредем меж елей-великанов к «Крокусу». – Ты знаешь, в Домбае есть альпинистское кладбище. Их всего два в мире. Вечером я приглашаю вас с подругой на экскурсию. У себя в номере я снимаю костюм, встаю под душ, кипячу воду для кофе... Что-то случилось, что-то… И все изменилось… Но как я устала, как лень думать, анализировать…Я засыпаю, засыпаю… Лялькин тихий смех: – Она спит, спит! Спящая красавица! Шорохи, скрип половицы, звон ложки в бокале… Открываю глаза. Прямо надо мной – серые глаза Андрея, внимательные, ласковые. Счастье… …Альпинистское кладбище расположено на склоне, на ровной площадке, свободной от деревьев. Это – уже второе место. Первое кладбище попало под лавину. Несколько могил – символические. Просто – людей вообще не нашли: горы! Я смотрю на фотографию на памятнике – совсем юная девушка, очень красивая. Хотела бы я также? Умереть неожиданно, в расцвете красоты? Лежать здесь, в окружении вершин, так близко к Богу? Солнце садится. Его огромный, нежно-малиновый диск запутался в черных еловых лапах, осветил лица на обелисках, кучку потерянных маленьких человечков среди могил. Быстро темнеет. Мы возвращаемся уже в сумраке, по белой дороге, мимо частных дач. Внизу призывно светятся теплые огоньки отелей. Андрей держит меня за руку. Я вглядываюсь сбоку в его светлый профиль, восхитительно легкий, летящий. С ним я могу говорить обо всем, чувствую – он поймет. И молчать с ним тоже хорошо, никакой неловкости! Я больше не чувствую себя нелепой, неестественной, всем чужой. Что за чушь я придумала – это не мой мир?! Конечно, мой, раз здесь Андрей! Мой мир – там, где он. Андрей подарил мне – меня, вернул мне душу, потерянную в бесконечных блужданиях по снам… Это и есть – любовь? ** * ** Счастье трудно описать. Это утро, морозный воздух, сердце трепещет где-то в горле: сейчас я его увижу! Он ожидает нас с Лялькой на крыльце, нетерпеливо постукивая ботинком о ступеньки. Улыбается мне, делает шаг навстречу – и весь мир вдруг заливается ослепительным счастьем, все приобретает глубокий, истинный смысл. Я все понимаю, все принимаю, я прощаю миру его несовершенство за то, что в нем есть Андрей. Долгий–долгий день, белый снег, лыжи, очередной сугроб, искрящиеся льды на вершинах. И чудесный, длинный, волшебный вечер… Вероятно, у него есть недостатки. Ведь не ангел же он, на самом деле! Но моя проницательность исчезла, испарилась, улетела куда-то со страшной скоростью. Для меня он – Андрей, «совершенный в безупречности и благородстве». Я ничего не хочу видеть, знать, думать о будущем! Мне все равно, что будет дальше, будет со мной… Каждое мгновенье полно такой силы, такой красоты, что совсем не страшно даже… умереть. Ни капельки! Так бывает один раз в жизни. Приближается Новый Год. * * * …Он каждый день хотел поговорить с Агатой, понимал – дальше так продолжаться не может. У них и билеты оказались на один рейс, бывают же в жизни совпадения! Но когда видел огромные сияющие глаза своей марсианской принцессы, решимость развеивалась дымом. «Завтра»! Она захватила его, запутала, закружила в водовороте своей любви. И он дарил себе и ей еще один день Поднебесья – снега, солнца, ветра вечности… «Завтра»! * * * Мы хотели встретить Новый Год на вершине, у «Летающей тарелки», высоко–высоко над землей. Но пошел густой, липкий, противный снег. Горы внесли свои коррективы – они встречают Новый Год своей компанией, без непрошеных визитеров! Пришлось выбрать стандартный вариант. Итак, ресторан отеля «Домбай». Звон хрусталя, запах елки и апельсинов, загорелые, смеющиеся, счастливые лица. У меня чудесное платье: восхитительное, очень необычное – светло-светло серое, почти белое, высокий воротник из серебряных кружев. Я похожа на даму со старинных портретов. Я чувствую себя Снежной Королевой. Только в моем сердце больше нет кусочка льда… – С Новым Годом! – С новым счастьем! – Не скажете, как пройти в библиотеку? – Только самолетом! – Знаешь, -- шепчет мне Андрей, – здесь на 8 Марта мужчины отправляются в горы, находят под снегом цветок рододендрон, выкапывают его и дарят своим любимым. Он похож на белую лилию, он расцветает в тепле… Жаль, что он не цветет в декабре. Я нашел бы его – для тебя… Звон бокалов, танец теней. Близко-близко его серые глаза, его губы. Эти чужие, глупые люди – зачем они здесь? А потом была длинная-длинная, нереальная ночь, ночь между небом и землей, поцелуи Андрея, слова Андрея; для меня они – словно бутоны рододендрона, сказочного цветка, растущего под снегом… – Девочка моя… Девочка синеглазая… Я не спала ни секунды. Мне казалось, что в такие ночи нельзя спать, это Страшный, неискупимый грех – упустить, проспать хотя бы одно мгновенье, выпасть из жизни хоть на миг, НЕ БЫТЬ. Предательство души. Рассвет, сборы, отъезд. До автобуса у нас оставалось время, и мы, держась за руки, прошлись вдоль речки Аманауз, мимо деревьев, мимо кафе и магазинов… До свидания, Домбай, звонкая речка, ели-исполины, не вырытые рододендроны, непокоренные вершины! В самолете мы все время хохотали: Лялька выступала в роли клоуна, а когда это делает она, сохранить серьезность невозможно. Этот полет закончился быстро. Слишком быстро, пожалуй – огни родного города, недомбайский холод, смог… Мы с Лялькой кинулись вылавливать наши чемоданы, а потом я повернулась и увидела ее. Очень высокого роста (выше Андрея сантиментов на пять), раскосые зеленые глаза, сексуальная складка губ, уверенность в каждом жесте, нескрываемая агрессивность. Подошла к нему, по-хозяйски поцеловала. Я смирилась сразу. Просто поняла: это – хозяйка жизни, его жизни, жизни вообще. А меня ждет мое место на обочине, пустота, бесплодные, мертвые мечты. Вот они уходят. Он не оборачивается. * * * Судьба даровала нам еще одну встречу – после череды пустых лет – вязких, безрадостных, наполненных нудным перезвоном космических часов, отмеривающих уходящее время. Оно не приносило перемен, только новые морщинки в уголках глаз, бессонницу пустых ночей с бесконечными чашками кофе на кухне, череду одинаковых, опостылевших, летаргических дней. В конце концов, можно почувствовать себя уютно даже в безнадежности… В наш «стальной» коллектив приехала комиссия. Андрей был в ее составе, и – совершенно случайно! – шеф попросил меня посидеть в спортзале – охранять карты. Андрей шел ко мне через весь зал, стремительно перечеркивая время – легкий, подтянутый, изящный…Я узнавала его походку, откинутые назад плечи, серые льдистые глаза, волшебную теплоту улыбки… Не разгадать выражения его лица. Подошел, неловко обнял. – Здравствуй. Как ты живешь? – Хорошо. Февральский, холодный, солнечно-ветреный день. Мы одни в большом зале. Очень тихо. На полу разложены зеленые карты. По ним несутся зыбкие, неуловимые, изменчивые облачные тени, и каждое мгновенье мир становится другим. Свет – тень – мгла. Я смотрю на его склоненную к картам голову, думаю о пустяках. "Как нелепо, что охраняю его карты именно Я! На моем месте должна быть другая женщина, чужая, посторонняя. Она, отчаянно скучая, могла бы с нетерпением ждать конца этого нудного рабочего дня, чтобы вернуться в свой мир, в свой дом, в свою жизнь. Но – мне некуда возвращаться! – у меня нет своего мира, да и жизни, в общем-то, тоже нет. Медленно-медленно утекают бесценные, невозвратимые мгновенья самого счастливого дня моей оставшейся жизни; и летят, летят по полу косые, легкие, фантастические тени. Полумрак-полусвет. Зыбкий, нереальный мир. Такое уж это время – февраль. Мыльная опера. Раиса Павловна откровенно скучала. Субботний вечер раздражающе мурлыкал за окном, а здесь, в недрах огромной роскошной квартиры нагло воцарились пустота и тишина. Ящик тоже не радовал. Вытерпев получасовую пытку какой-то бразильско-аргентинской тягомотиной, Раиса Павловна решительно выключила предатель-телевизор. «Сопли в сахарной пудре» – злобно резюмировала она. Бывшая светская львица, пережившая четыре брака, а ныне дама бальзаковского возраста, пребывающая – увы! – в гордом одиночестве, недостатком интеллекта отнюдь не страдала. Может, поэтому и сидела здесь, одна, в своей тоске, как в подземелье. «Только ведьмы не хватает. Впрочем, почему – нет? Я сама и есть ведьма. Повыть, что ли»? Глухо заныло сердце. Раиса Павловна приняла корвалол, но боль не проходила. В глубине души заплескался ужас. «Умрешь вот так и будешь здесь лежать, лежать…» Раиса Павловна кинулась к телефону. «Скорая», к счастью, примчалась невероятно быстро. Молодой обаятельный доктор измерил давление, прослушал сердце, сделал нужный укол и, видя непроходящий страх в глазах одинокой дамы, остался подождать действия препарата. Раиса Павловна оттаяла. Через пять минут, забыв о боли в сердце, она, блестя глазами, предлагала спасителю подкрепиться кофе. «У Вас такая сложная работа»! Он с удовольствием согласился, помыл руки, присел к столу. Его звали Дима, у него были широко расставленные, смелые карие глаза и открытая, располагающая улыбка. Раиса Павловна провела в его обществе лучшие полчаса за последний год своей жизни. Боль как рукой сняло. Расстались они по-дружески. Раиса Павловна, напевая, отправилась в ванную. Почему-то ее любимого фиалкового мыла «Флорена» на месте не оказалось. Странно! Под ванну завалилось? Ну да ладно! Раиса Павловна не стала загружаться, не до того было! На следующий день она сбегала через дорогу в супермаркет и запаслась любимой фиалковой «Флореной». Раиса Павловна, хотя и имела в прошлом репутацию женщины-вамп, питала слабость к этим нежным, наивным, вечно юным цветам. Смешно, конечно. Жизнь наладилась, сериалы не раздражали, вечера протекали спокойно и приятно в компании кота и телефона. …А через неделю приступ повторился. И – о, чудо! – в комнату, ослепительно улыбаясь, уверенно вошел знакомый доктор Дима. Раиса Павловна обмякла, порозовела, глупо смутилась. Дима измерил давление (ничего страшного!), сделал инъекцию димедрола с папаверином. Раиса Павловна метнулась на кухню ставить чайник. Разумеется, милый доктор не откажется подкрепиться? -- Вы сами, Димочка, лучшее лекарство! -- Как у Вас уютно, Раиса Павловна, не хочется уходить… И Дима отправился мыть руки. Раиса Павловна, как клушка, ожидала его в коридорчике с чистым полотенцем. Доктор возник на пороге ванной, при виде хозяйки его глаза почему-то воровато забегали. «Смущается, молодой ещё…» – ностальгически вздохнула Рая. Испив кофе, Дима отправился в дорогу, обещав Раисе Павловне всегда приезжать по ее вызовам. Если будет его смена. И то пожива. Раиса Павловна вздыхала и улыбалась. В конце концов, какое там здоровье, в её то возрасте. Вечером, зайдя в ванную, Раиса Павловна привычно протянула руку к «Флорене», и…Мыла не было. Не было! Не было, и все тут! Оно исчезло, испарилось, растворилось в эфире. Вслед за Димой. Раиса Павловна долго смотрела, оцепенев, на пустую мыльницу, а потом, присев на край ванной, дико захохотала. Её очаровательный спаситель оказался мелким воришкой-клептоманом, похищавшим мыло у одиноких старушек! «Эскулап – любитель флоры! Фиалку любит, родственная душа… Эстет, блин»! Раиса Павловна добавила парочку более крепких эпитетов, и, так и не помыв руки, отправилась в постель. Прелесть жизни в многообразии, разве нет? Главное – сохранить способность удивляться. А этого ей не занимать. На следующее утро сосед Петрович за бутылку приволок Раисе Павловне огромную коробку фиалкового мыла «Флорена». Аромат, наполнивший квартиру, был волнующим и нежным, он будил глупые весенние надежды и обещал исполнение желаний. Похолодев от предвкушения счастья, Раиса Павловна схватила телефонную трубку и негнущимися пальцами принялась набирать вожделенный двузначный номер… Укрощение Дон-Жуана. Верность – только признак недостатка ума – автор этого изречения мне неизвестен, но мысль гениальная. Я иду по солнечному широкому проспекту, улыбаясь всем встречным девчонкам, купаясь в их ответных улыбках, как в теплом ласковом море. Среди этого потока красоты какой идиот закроет сам себя в темный подпол верности? К чему такие страшные жертвы? В самом центре цивилизации, в начале 21 века, в этом лучшем из миров? Господа, мы не дикари! Долой примитивность! В каждой девушке есть частичка совершенства – и это ее клад. А я – кладоискатель. И почему только девчонки такие жуткие надоеды? Как они не поймут, что свобода – самое замечательное, самое бесценное состояние в жизни. Идеальное для человека с интеллектом, естественное, как воздух. Так ведь нет! Рыжая Ленка из второго подъезда даже упросила отца купить ей мотоцикл, как у меня (благо, у папика бешеные бабки). Это она проводила в жизнь совет из модного журнала: «Как удержать мужчину». Эх, Ленка, Ленка! Не сработало. Я-то не из журнала. Впрочем, это еще цветочки. Дылда Маринка, та, что вечно в драных джинсах, бегала по крыше соседнего дома, напротив моего окна, истошно вопя: – Женька! Единственный! Самоубийством шантажировала, глупышка-дурашка. Ну что это за пошлость – «единственный»! Каждый человек – уникум. И чем больше ты узнаешь людей, тем интересней и насыщенней твоя жизнь. «Единственный»! Махровая мещанка эта Маринка, несмотря на драные штаны. Короче, удрал я от всех своих дурынд на супер-скорости. Потому что больше всего на свете я люблю скорость, свой мотоцикл, ровное светлое шоссе за городом в сумерках, чувство полета, чтобы сердце замирало, и свободу, свободу, свободу! Я догоняю двух красоток – блондинку и темненькую. Вид сзади – ну очень секси! Поравнялся, смотрю на мордашки: не в нагрузку дали? Нет, полный порядок. Темненькая, длинноволосая «русалка» – настоящая супермодель: ноги от коренных зубов, огромные светлые глаза в пол-лица, ресницы до колен, губы-вишенки. Вот повезло! Блондиночка попроще: круглое лицо с симпатичными ямочками на щеках, вздернутый носик, славная улыбка. Веселая девчонка! Но я, конечно, сразу «положил глаз» на ее подругу. – Привет, девчонки. А давайте влюбляться! Начало – не шедевр, конечно. Но не смысл жизни же с ними обсуждать. Труден только первый шаг, как говорят братья-французы. Блондинка весело хохочет, а красавица брезгливо передергивает плечиками. Дело явно не клеится. Надо вам сказать, я не привык к осечкам. На мое счастье, мы проходим мимо уличного кафе «Флибустьер» (подходящее название!), и я медовым голосом запеваю: – Что желают миледи? Кофе, шампанское, джин-тоник, коньяк, марихуана, виски, древесный спиртяга? «Душка-блонди» тянет «русалку» за руку: – Может, посидим немного, Агата? Есть! Объект зовут Агатой! Но «русалка» Агата с раздражением выдергивает руку: – Гуд лак! Я бросаюсь за ней, но эта воображала окидывает меня таким ледяным, таким высокомерным взглядом… Какой это меланхолик сегодня утром спел: «По небу пролетела злая птица Обломина»? Возвращаюсь назад злой, как сам дьявол. – Слушай, твоя подружка – настоящая мегера! Моя Дюймовочка хохочет: – Зато красавица! Нерешительно киваю на красно-белые зонтики: – Посидим? – Не скажу «нет»… А ямочки на щечках у нее, действительно, очень симпатичные… * * * Мы просидели во «Флибустьере», наверное, часа три. Через десять минут я забыл и свою неудачу, и саму красотку Агату. Оказалась, мою блондинку зовут Лялька, она обожает горные лыжи, фисташковое мороженое, белые лилии, «ужастики» про гуманных вампиров и независимость. Родственная душа! С ней было легко, весело, хорошо и свободно. И еще! У меня появилось странное чувство, будто я знаю ее всю жизнь. И даже дольше. Лялька долго смеялась, когда я изложил ей свое кредо: «верность – только признак недостатка ума» (ей я открыл его сразу – кривляться смысла не было). Потом Лялька добавила свое: «Свобода – основа всего» и «в новизне – вся соль жизни». Да, эта девчонка – чудо! Неслышно подобрался вечер, мягкой лапой отодвинул солнце, развесил на темнеющем небе прохладные летние звезды, поиграл Лялькиными светлыми локонами… Мы посмотрели друг другу в глаза, плюнули на все свои дела и решили поехать за город на озеро – купаться при луне. Замечательное окончание этого волшебного дня. Миг – и вот мы уже мчимся в сумерках по белому шоссе – одни во всем мире – навстречу ветру, ночи, свободе, любви… * * * В то лето мы с Лялькой были неразлучны. Я узнал в теории все о горных лыжах и со спокойной душой мог доверить Ляльке мотоцикл, стал завсегдатаем дискотек (Лялька их обожает, что она вытворяет там – никакой «Тодес» ей в подметки не годится), съел тонны шашлыка и откормил стадо комаров на Лялькином любимом Инзере. Рядом с ней все делалось интересным, самые занудные дела становились праздником, был в ней какой-то огонек, и он передавался всему, что она делала, и всем окружающим ее людям. Друзей у нее – море! Вот это начинало раздражать… С чего все началось? На очередной дискотеке моя куколка пятый раз танцует с противным хлюпиком заумного вида. Ну и фейс у него – так и просится об тейбл! Беру ее за руку: – Ляля… В первый раз вижу у моей Ляльки такой взгляд – холодный, отчужденный, даже злой. – Разве я не свободна? Да нет, свободна, конечно… Но… А как же я? У Ляли появилась куча дел – вечно ее нет дома и «на звонки мне отвечает тишина», хоть разбейся. При наших встречах – теперь таких редких – Ляля неловко улыбается, словно решает что-то и не может решиться… Резать или пусть еще поживет, подышит? И я не помогаю ей – тяну изо всех сил. «Еще мгновенье, господин палач»! Главное – никогда не доводить дело до решающей минуты. Все это чепуха, дурное настроение, оно пройдет, и Лялька снова станет Лялькой, моей девчонкой, моей куколкой, моей королевой. Правда, друг Вован на днях видел ее в красном ВМW с парнем, подозрительно напоминающим хлюпа с дискотеки…Ну и что? Почему у свободного человека не может быть друзей? ПРОСТО – друзей? Снова Ляли нет дома. Бреду по скверу, еле двигаясь, словно умирающий лебедь, Так, впереди нарисовались изумительные ноги от горла, волна темных волос… Агата! Бросаюсь к ней, как наркоман в конопляное поле. – Агата! Агата! Она останавливается. – Ты не знаешь, где Лялька? Нет, она не знает. Внимательно смотрит на меня, и в глубине ее светлых глаз я вижу влажный, мерцающий огонек. Сочувствие? Неожиданно для себя самого решаюсь: – Агата, поговори, пожалуйста, с Лялей. Пойми, она не права. Скажи, что я не могу без нее. Я вообще больше так не могу. Я не знаю, что я с собой сделаю! Длинные пряди темных волос разлетаются – Агата качает головой. – Бесполезно, Женя! Для Ляльки важнее всего ее свобода. Ее не перевоспитать. Да ведь ты и не хотел бы этого? Смотрю на нее во все глаза. Красивая она, Агата. Глаза, губы, ноги… Ну и что? Красивых много, «имя им – легион». А Лялька, Лялька всего одна! Где моя Лялька?! – Прими ее такой, какая она есть. Смирись, Женя. Смириться? Ну уж нет! В отчаянье я больше не впадаю, надежды не теряю. Я жду зимы. В конце концов, мотоцикл – это просто мальчишество, мне уже не пятнадцать. А вот горные лыжи – это дело, это спорт настоящих мужчин. Лялька с Агатой часто ездят под Ашу. Начинать, разумеется, лучше всего там. И я тороплю зиму – скорей, скорей! Придут холода, и я снова увижу мою Ляльку, мою птичку-невеличку. На этот раз я сумею стать ей необходимым. Этот шанс ни за что не упущу. Лялька, вернись! Приколы из реала. Мужчина! Есть ли жизнь на Марсе? Обычный зимний день. Обеденный перерыв. Прожито всего несколько суток нового обезьяньего года, и у большинства народонаселения пустые звенящие головы и благостные опухшие лица, на которые не торопится вернуться осмысленное выражение. Я устало бреду на работу после традиционного визуального исследования окрестных магазинов. Вижу у дверей компанию мужчин, сразу выделяю среди них колоритную фигуру – Сашу Алатаева, собственного соседа по лестничной площадке. Мы знакомы с детства. Когда-то, в незапамятные времена, он катал орущего младенца (успешно превратившегося в меня) в светло–салатовой колясочке по нашему двору, и все были очень довольны. Мне весело; хочется поделиться весельем с Сашей, по жизни юмористом. Быстрее ветра взлетаю по ступенькам, врываюсь в дружеский круг, интимно подхватываю Сашу под локоток. Мужчина! Есть ли жизнь на Марсе? Саша эффектно, как в замедленной съемке, разворачивается на меня всем мощным корпусом. Круглые стеклянные глаза. Отвалившаяся челюсть. Дыхания нет. Я в толпе чужих людей, в самой серединке, крепко держу за руку совершенно незнакомого мужчину с лицом марсианина (то есть он стал им за минуту общения со мной, презентабельной, приличной, скромной дамой)… А я… робкая неженка–недотрога, последний эдельвейс грязных обшарпанных окраин, НИ РАЗУ в жизни не строившая даже просто планы относительно пошлого уличного знакомства с мужчинами, не говоря уже о том, чтобы проводить их в реальную жизнь… Я… вдруг обнаруживаю такую себя в модной стильной роли разбитной стервы, бездушной, словно бронетранспортер и нахрапистой, как взбесившийся бультерьер. А – а – а – а !!! Долгая–долгая пауза. У меня круглые стеклянные глаза. Челюсть отвисла. Дыхания нет. Типичная Марсианка. Вокруг активное деловое движение. Сослуживцы спешат на работу. Легко опускаются на асфальт роскошные пушистые снежинки. Обычный марсианский день… |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
