|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
Публицистика
Александра Багирова
Икебана из человечины
Лет триста назад они сожгли бы тебя на костре.
Сухо потрескивают волосы, толпа беснуется. Их подлые души органически не выносят ничего прекрасного. Генрих Белль. Вся эта история настолько мерзка, грязна и гнусна, что нормальному человеку, не похожему на медицинских работников Черепановых, Иванову, Анохина, Губина, участкового милиционера Нафикова и непонятную семью Смагиных, просто невозможно в неё поверить. И тем не менее всё, что здесь описывается – чистая правда, всё произошло на самом деле, здесь не придумано ничего. Придумать можно было бы и поправдоподобнее. Человек, которого только что упомянутые сотрудники медицины и милиции на протяжении 7 (семи!!!) лет, словно крысиная стая, ежедневно и непрерывно рвали в клочья, вообще-то, поэт, а кроме того педагог (бывший школьный учитель литературы), прозаик, публицист и журналист, причём, уже довольно известный и признанный во всех этих ипостасях. «Костёр кипит огнём у неба, кричат возничие из мглы, и солянистый запах хлеба уже согрел в дому углы», - это как раз его. Или ещё: «В окне огонь, как чернота в камине. Вздувает ветер пепел из трубы. Я вас имел на остром ложе пиний под дальний звук грохочущей трубы. Не пойте джаз. Кричите же! Кричите. На окнах вазы, словно на воде. Вот кончен бал. Вы в тёплой сперме спите, откинув длань в прохладу на звезде». Автор нескольких книг, многочисленных публикаций в республиканской и всероссийской печати, читаемый даже в Нью-Йорке, он в докладе Уполномоченного по правам человека Российской Федерации от 16 июня 1999 года упоминается под псевдонимом «гражданин Б.». Вот и мы будем его так называть, отдавая должное такту Уполномоченного по правам человека РФ, решившему не причинять лишней боли поэту, которому и без того досталось. Началось же всё с того, что ныне медицинская работница, а в то время студентка печально известного медицинского колледжа на ул. Зорге в Уфе (в городском фольклоре: «ЦПХ» – центральное п…дохранилище) Анастасия Владимировна Черепанова усвоила привычку заниматься сексом со своим сожителем невероятно блатного вида, прислонившись спиной к двери гражданина Б. (Именно так всё и происходило – как я уже упоминала, придумать можно было бы и что-нибудь поправдоподобнее). Впрочем, возможно, они не сношались, а… так… лапали друг друга за разные немытые места. Всё равно неприятно и притом странно, учитывая, что к тому времени папашка Анастасии Черепановой, вахтёр Уфимского мелькомбината, непонятно на какие шиши прикупил невинной дочурке отдельную квартиру, так что причины мацаться по углам у неё вроде как бы не было, кроме одной, сугубо психиатрической, именуемый по-научному «эксгибиционизм» - это когда дяди и тёти любят, чтобы за ними подглядывали – именно эксгибиционистом называется прохожий, который недавно продемонстрировал мне с подругой прямо на улице свой крохотный член, похожий на спущенный воздушный шарик. Кстати, когда папа Анастасии Черепановой вахтёр Черепанов-старший выбил в двери гражданина Б. глазок, шорканье по двери сразу прекратилось – стало неинтересно, раз никто не может подсмотреть. Но это было позже, а сперва поэт сделал родителям медстудентки замечание. И – началось! Тогдашний вахтёр, а ныне предприниматель Владимир Черепанов уже к тому времени слегка забогател, заматерел, набил свою жизнь шмотками, словно чулан, ощутил себя крайне крутым и на данном основании потребовал от окружающего человечества преклонения и восторга. Преклонения и восторга не было и, возможно, именно поэтому папа и мама Черепановы (мама, Лилия Рашитовна Черепанова, тоже в прошлом медицинский работник, а сейчас по причине внезапного богатства – домохозяйка) стали раздражаться. А тут как раз замечание какого-то странного соседа, который пишет стихи вместо того, чтобы воровать. Они ворвались к нему в дом всей семьёй: мама, папа, дочка, альфонс и собачка доберман. Ворвались, стали орать на поэта матом и гавкать басом. После чего поэт (Господи, ну и наивность!) подал заявление по месту жительства в райотдел милиции Октябрьского района Уфы. Дальше рассказывать скучно и противно. Дело попало к участковому Ильдару Фановичу Нафикову, а тот давно был на поэта зол, поскольку поэт был ещё и старшим по дому (каковым является по сей день, уже более десяти лет) и то и дело доставал участкового требованиями навести в доме, дворе и округе порядок. Участковый милиционер Нафиков решил, что настал его звёздный час и начал собирать против поэта папочку, ни разу его не навестив, ни разу с ним на эту тему даже не поговорив. Самым поразительным в этой толстой папочке было то, что в ней, вообще-то, ни фига не было. Всё, что удалось нарыть участковому, сводится к показаниям Черепановых и их закадычных дружков по двум этажам: медицинской работницы – сотрудницы онкодиспансера – Ольги Викторовны Ивановой, у которой тоже сожитель, и непонятной семьи Смагиных во главе с работником 130-й уфимской школы (интересно, кем он там – кошмар – неужели учителем, неужели детей учит?). С соседом по имени Венер, проживавшим в ещё одной квартире на том же этаже, в 57-й, участковому договориться не удалось, Венер наотрез отказался давать какие бы то ни было показания, подписывать какие бы то ни было бумажки и, вообще, вступать с участковым Нафиковым в какие бы то ни было отношения… Через некоторое время Венера нашли на улице мёртвым. Граждане же, заселившиеся в квартиру после Венера, легко пошли на то, чтобы тоже принять участие в гнусности. Все остальные жильцы, по-прежнему ежегодно избирающие поэта своим старшим по дому, ничего плохого сказать о нём не смогли. Впрочем, вышеперечисленная крысиная стая тоже ничего не смогла предъявить, кроме воплей, визга и обещаний непременно «сделать» гражданина Б. Пришлось участковому Нафикову подключать к делу братву из Октябрьского РУВД г. Уфы. Господа милиционеры, забросив поимку жуликов, перепахали биографию поэта всю – вдоль и поперёк. Говорят, у каждого есть в прошлом тёмные страницы, говорят, каждый хранит свой «скелет в шкафу». В случае с гражданином Б., поэтом и журналистом, данный закон не проканал – поэт оказался чист, и кроме нескольких случаев драк в одиночку против толпы, полностью вписывавшихся в пределы необходимой самообороны, за ним ничего накопать не удалось. И тогда они решили записать поэта и журналиста в психи. Используя известную аргументацию Марка Твена: «Я считаю, писателя нужно в принципе убивать. Уже за одно то, что пока все люди живут как люди, он пишет». Разница в том, что Марк Твен пошутил, а этому сброду было уже не до шуток. Они уже ненавидели поэта, как личного врага, они ненавидели его за благородство и интеллигентность, за талантливость и духовную чистоту, за то, что он пишет стихи, и за то, что он их презирает за невежество и подлость. Они его ненавидели как представителя того мира, где деньги и нахрапистость ничего не решают и никем не ценятся, мира, ход в который для них самих был навечно закрыт. Они его ненавидели, потому что сам факт существования на земле такого человека полностью перечёркивал их собственную жизнь, лишал её всякого значения и смысла. Они его ненавидели за то, что он олицетворял недосягаемую для них самих высоту. Вот они и подали коллективное заявление местному психиатру Вячеславу Вениаминовичу Губину, сопроводив её папочкой участкового Нафикова, в которой, как я уже упоминала, ни фига не было, кроме тех же самых их фантазий, написанных немного по-другому, и жалоб гражданина Б. по всем случаям нападений и хулиганства. В.В.Губин вникать ни во что не стал, а, тоже не перекинувшись с поэтом даже словом, сразу отправился в райсуд с той самой папочкой, сопроводив её требованием недобровольного психиатрического освидетельствования поэта и журналиста Б., и судья данную предъяву не глядя подмахнул. Именно так – не глядя, не вызывая гражданина Б. в суд, не изучая обстоятельств дела, не утруждая себя воспоминаниями о том, что каждый гражданин имеет право на адвоката... Поэта даже заранее не предупредили – он узнал о решении судьи, лишь когда психиатр ему позвонил и приказал явиться. На недобровольное психиатрическое освидетельствование. Человека, который ничего не сделал. Поэта. Дальше началась жуть. Поэт, конечно, имел право на кассационную жалобу. Но материалы дела и постановление суда ему никто не выдал (кто же психам постановления выдаёт?) А без материалов дела и постановления суда жалобу на кассацию, разумеется, никто не принимает. В результате за поэтом приехали. За ним приехала бригада из Башкирской республиканской психиатрической больницы в составе: 1. психиатр; 2. санитары; 3. смирительная рубашка; 4. и чемодан аминазина, чтобы прямо сразу же начать колоть – а вы изволите толковать об освидетельствовании. Поэт несколько суток просидел дома, затаившись, отключив телефон, везде погасив свет и не подавая признаков жизни. Разжиревшие подонки не учли одного существенного нюанса – поэт был не просто поэт. Он был ещё и журналист. Журналюга с двадцатилетним стажем – спокойный, злой и въедливый, как клещ, умеющий действовать методично и неукротимо. Он сидел дома, стиснув зубы и слушая, как психиатрические бригады, снова и снова приезжая, с глумливым гоготом долбятся в его дверь, как злорадно улюлюкают в квартире этажом ниже сотрудница онкодиспансера Ольга Викторовна Иванова и ейный сожитель, как завывают и визжат, пиная его дверь, каждый раз, когда проходят мимо, Черепановы, как семейка Смагиных и новые жильцы из квартиры, где раньше жил Венер, выходя и заходя, каждый раз что есть силы бьют дверью своей перегородки прямо в его стену, так что даже люстра раскачивается у него под потолком (там напротив дверной ручки перегородки в стене образовалась целая выбоина – любой желающий может посмотреть и удостовериться). Он молчал и отсиживался, зная, что первый раунд он по собственной наивности полностью проиграл, что теперь главное – выиграть время, что информация уже легла на стол Уполномоченного по правам человека Республики Башкортостан, что его заявление уже принято к рассмотрению в республиканской прокуратуре, что прокуратура уже запросила материалы из суда, что сотрудники прокуратуры уже начали выяснение обстоятельств, что они прямо сейчас, в данный момент ходят по подъезду и опрашивают жильцов – всех, как и полагается при беспристрастном расследовании, а не одних только Черепановых-Иванову-Смагиных, как это проделал участковый Нафиков ради собственного удобства и крысиных целей. По протесту Башкирской республиканской прокуратуры Президиум Верховного суда Республики Башкортостан постановление районного судьи о недобровольном психиатрическом освидетельствовании гражданина Б. отменил как необоснованное и незаконное, влекущее нарушение гарантий его прав. При этом Президиум не забыл дать оценку бумаженциям психиатра Вячеслава Вениаминовича Губина, составленным односторонне и необъективно… Вы полагаете, что сформировавшееся преступное сообщество в лице медицинских работников Черепановых, Ивановой, Смагиных, психиатров и милиционеров на этом успокоилось? С точностью до наоборот – теперь они жаждали мести. Их главной задачей стало доказать, что поэт и журналист Б. – псих. Значит, надо его довести. Чтобы он вышел из себя, чтобы съехал с катушек, чтобы полез в драку, чтобы кинулся на кого-нибудь с топором… Они бились о его жизнь, как взбесившиеся петухи о забор, - грудями. Они грохотали, завывали, визжали, вопили, долбились в дверь, долбились в стены, закидывали мусор на его балкон, подкарауливали его в подъезде и натравливали на него добермана, орали матом, загаживали, исписывали, заплёвывали, заблёвывали и обклеивали жвачкой его дверь, звонили с оскорблениями по телефону, рвали телефонные провода, собирали пьяные толпы возле его двери и часами орали там, надсаживая себе глотки… они изводили и изводили поэта непрерывно секунда за секундой, минута за минутой, час за часом, день за днём, неделя за неделей, год за годом все эти семь лет. Поэт выдержал всё. В первую очередь потому, что видел всю эту шелупонь насквозь и понимал их убогие цели и намерения так же ясно, как если бы они были написаны перед ним на бумаге. Он сидел, слушал, молчал и собирал материал для печати. Раз уж тема (роскошная тема – повезло!) сама шла ему в руки. В какой-то момент стало необходимым получить подтверждение того, что произошедший с ним эпизод не был случайностью, на которую могли бы сослаться милиционеры и психиатры, а был обычной для таких случаев противозаконной практикой. А значит, пришла очередь гражданина Б. организовать провокацию. И насколько твёрдо, как и полагается профессионалу, не покупался на провокации он, настолько легко, буквально очертя голову, кинулись в его простенькую ловушку участковый милиционер Нафиков и участковый психиатр Губин. Схема провокации была примитивной до невероятности: журналюга сделал глупое лицо и разослал по всяким разным милициям жалобы на хулиганские действия соседей и сговор с ними Нафикова и Губина. Нафиков пришёл в восторг. Его «звёздный час» повторился. Он вновь состряпал толстенькую папочку, в которой опять, как и в прошлый раз, ни фига не было, кроме заявлений гражданина Б. и показаний сброда из трёх квартир, и затем опять помчался в психодиспансер. Когда психиатрическая бумаженция с требованием принудительной доставки гражданина Б. на освидетельствование вновь появилась в райсуде, адвокат поэта, нетерпеливо поджидавший её там уже несколько дней, был счастлив – этот раунд был выигран вчистую. Прямо по Жуховицкому: «Не так уж редко правду приходится добывать хитростью». Что примечательно во втором обращении психиатров – то, что оно было подписано уже самым главным психиатром Уфы, главрачом городского психодиспансера Анохиным, по поводу которого необходимо сказать пару слов. Близкий друг Виктора Савельева, в прошлом – главного редактора «Молодёжной газеты», ныне – главного редактора газеты «Русский обозреватель», Анохин широко пользовался этим интимным контактом и в бытность Виктора главредом «Молодёжки» постоянно в этой газете выступал с интервью и статьями, он и его сотрудники. Основной темой выступлений было беззастенчивое, как теперь выяснилось, враньё на тему «психиатрии с человеческим лицом», гуманизма и благородства лично господина Анохина и иже с ним. Эпизод с гражданином Б. показывает, что Анохин врал, как Кармен: он врал, он всегда врал, сеньор, – а на самом деле Анохин жесток, бездушен, циничен, равнодушен ко всему и всем, кроме собственной персоны, и не считает людей за людей. Сейчас психиатры требуют, чтобы им вернули социалистическое право заключать людей в психушки самолично, без всякого решения суда и при этом – в отличие от советских психиатров – даже без партийного контроля со стороны КПСС. Страшно подумать, что будет, если губины и анохины получат право заживо хоронить людей по дурдомам одним мановением пальца. Но мы отвлеклись. Независимое журналистское расследование гражданина Б. продолжалось. Вытаптывая тему, он прошёл все инстанции с требованиями прекратить преследование его милицией и психиатрами, аккуратно сложил в папку все ответы и аккуратно зафиксировал в тетрадке все факты отсутствия ответов. Тем временем история потихоньку приобрела огласку, стала заметной и громкой. Материалы дела внимательно изучили в аппарате Уполномоченного по правам человека Республики Башкортостан», в аппарате Уполномоченного по правам человека России и поддержали поэта. В Европейском суде по правам человека в Страсбурге поэт, исчерпав возможности правовой защиты внутри страны, добился открытия дела «B. v. Russia» - «Б. против России». (Кстати, совсем недавно некая Тамара Ракевич, незаконно отлежавшая в психушке, выиграла дело «Ракевич против России» - Европейский суд обязал российское государство выплатить ей 3 тысячи евро – теперь прецедент создан, оказывается, и на российскую психиатрию можно найти управу… в далёкой солнечной Франции). В 98-м году история с гражданином Б. попала в доклад Московской хельсинской группы, в 99-м – в доклад Уполномоченного по правам человека РФ… А гражданин Б. всё набирал и набирал материал. Первая статья-бомба гражданина Б. «Россия № 6» - о преступлениях башкирской и российской психиатрии была опубликована в Москве. Затем там же было опубликовано пятью частями из номера в номер эссе «Педерация разбитых фонарей» - о преступлениях милиционеров. При помощи и поддержке российской организации «Помощь пострадавшим от психиатров» и Международной антипсихиатрической коалиции была опубликована статья гражданина Б. «Курс лечения – убийство» по факту убийства в Башкирской республиканской психиатрической больнице молодого человека под видом принудительного «лечения». Была написана и опубликована в журнале «Литературный Башкортостан» статья «Допуск для лошади Будённого», поднимавшая важную общественную проблему – проблему контроля за состоянием психики лиц, обладающих государственным допуском к выполнению медицинских процедур (а по-вашему это нормально – когда медсёстры семь лет подряд, не останавливаясь, завывают, улюлюкают и пинают ногами чужую дверь и при этом у себя в государственных медицинских учреждениях суют в людей иголки?) Скандал разрастался и приобрёл международный характер, превратившись в позор Башкортостана перед прогрессивным человечеством. Но медицинским работникам Черепановым и Ивановой, а также их альфонсам и сожителям на это было наплевать. Что им престиж и репутация Башкирии и России? Медицинские работники продолжали завывать, улюлюкать, пинать дверь журналиста ногами, а также искать новые формы и методы травли. Они, как у людоедки Эллочки, быстро нашлись – замки в двери поэта несколько раз подряд забили спичками, так что пришлось звонить в МЧС, молодые люди которого были вынуждены проникнуть в квартиру через окно 12-го этажа, обшивку на двери сначала изрезали, а затем разорвали в клочья… Милиционеры Октябрьского района Уфы сделали вид, что ничего этого нету – разок приехали по вызову, а потом или не приезжали вовсе или, приехав, сразу выступали против поэта. В возбуждении уголовного дела по факту порчи двери поэту было отказано на том основании, что какое-то никому не известное ООО якобы сказало по телефону дознавателю Сайфуллиной и начальнику отдела дознания Октябрьского РУВД г. Уфы Александру Петровичу Разуваеву, что ущерб не тот, а иной. Прокуратура Октябрьского района Уфы отменяло решение об отказе в возбуждении уголовного дела раз шесть или семь – выяснить поточнее не удалось, поскольку милиция вновь начала не отвечать на заявления поэта, и узнавать о ходе следствия приходилось журналистскими методами… не всегда законными. Все эти шесть или семь раз Октябрьское РУВД Уфы теми же самыми словами, на тех же самых основаниях, со ссылкой на то же самое никому не известное ООО отказывало в возбуждении уголовного дела снова и снова. Похоже на издевательство и насмешку над органами прокурорского надзора, не так ли? Ещё больше похоже на издевательство над прокуратурой то, что однажды офицер милиции, руководитель крупного подразделения РУВД Разуваев начал претворять в жизнь невесть кем придуманную идею – он сдал дело в архив, а гражданину Б. заявил, что дело забрала прокуратура. Поэт звонил снова и снова и каждый раз получал ответ, что дело из прокуратуры ещё не вернули. Интересно, на что рассчитывал офицер милиции, идя на заведомую ложь, – на то, что журналюга с теперь уже двадцатипятилетним стажем устанет и отстанет, что ли, после того, как он прошёл через то, через что ему довелось пройти? Бедный, бедный офицер милиции! И что теперь? А всё то же – медицинские работники Черепановы и Иванова вместе с их подельниками безобразничают, дверь поэта стоит порушенная, поэт аккуратно подаёт заявления с требованием компенсации, милиция так же аккуратно и без всяких удобоваримых оснований отказывает и ему, и прокуратуре, тем самым в русле своего осознанного преступного умысла дискредитируя российское государство в целом и органы прокурорского надзора в частности. А участковый Нафиков, вполне возможно, складывает заявления поэта в стопочку и готовит очередную папочку, в которой опять ни фига не будет и с которой он, возможно, всё-таки обратно попрётся к психиатрам Губину и Анохину, а те – обратно попрутся в суд. Ну-ну! |
