|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
Зимняя сказка
Катя Сергеева никогда не интересовалась, как эта игрушка называется на самом деле. Для себя она называла её «Зимней сказкой». Это был довольно большой стеклянный шар. Внутри можно было увидеть маленький домик с тремя окнами, перед которым стояли Дед Мороз, Снегурочка и снеговик. На заднем плане стояли ёлки – пластмассовые, но почти неотличимые от настоящих. А вокруг были сугробы – то ли ватные, то ли пенопластовые. Окна домика были нарисованы фосфорной краской, и в темноте они светились уютным жёлтым светом. За много лет краска не потускнела, не потеряла своего таинственного свечения – стекло отлично защищало домик от внешних воздействий. Кате всегда нравилось закрываться в тёмной комнате, брать в руки шар и смотреть, как светятся окна домика, освещая Деда Мороза, Снегурочку и снеговика. Если поднести шар очень близко к глазам, можно было разглядеть на их лицах улыбки. Но не это было главным фокусом «Зимней сказки». Если встряхнуть шар, внутри начиналась метель – маленькие кусочки пенопласта, мелко нарезанная белая бумага и ещё что-то. От лёгкой встряски «снегопад» продолжался минут двадцать, а от сильной – все сорок пять. Катя могла буквально часами смотреть на падающий снег. При этом все мысли исчезали. Катя почти физически переносилась за прозрачную преграду – подальше от этого мира. Чаще всего она занималась этим, когда ей было плохо. Тот серый и скучный октябрьский день, казалось, состоял из сплошной цепочки несчастий. Катя шла из школы, и её настроение было просто ужасным. Проблемы начались с того, что её не взяли в группу поддержки школьной баскетбольной команды… просто потому, что Катя не вовремя ушла в туалет. Кто же знал, что Валька Калашникова воспользуется этим моментом?! Хотя… следовало бы знать. Катя знала, что Валька её ненавидит. Ещё летом они серьёзно поссорились из-за парня – Сергея Яншина, капитана той самой баскетбольной команды. Сергей сначала гулял с Валькой, потом бросил её. Он был прирождённым командиром и ненавидел, когда им пытался командовать кто-то другой. А с Катей ему было легко. Катя не стремилась «задавить» его, подчинить себе. Именно поэтому он и остался с ней. Кате тоже было легко с ним. Несгибаемый командир на баскетбольной площадке, Сергей во всех остальных отношениях был приятным парнем. Будучи на два года старше Кати, Сергей никогда не стремился подчеркнуть своё старшинство. Ни разу не позволил себе говорить с ней в снисходительном тоне. Почти все парни, которым в самом скором времени предстояло покинуть школу, говорили с девятиклассницами именно так – потому что все девятиклассницы, даже самые хорошенькие, стояли на ступеньку ниже. Так считали все или почти все парни. Но только не Сергей. Он всегда говорил с Катей серьёзно, без намёка на снисходительность. На полном серьёзе писал для неё стихи и песни (он прекрасно играл на гитаре и обладал очень красивым голосом). Катя никогда не пыталась задумываться, почему он ведёт себя с ней, как с равной. Может быть, он понимал, что девушки всегда взрослеют раньше парней. А может, он просто был уверен, что, начав командовать, он причинил бы Кате боль. А может, всё объяснялось ещё проще: Сергей любил Катю. Вероятно, именно этим и объяснялось то, что он никогда ни на чём не настаивал. Они начали встречаться в мае. В июне он впервые позволил себе взять её за руку, в июле – впервые поцеловал по-настоящему. В августе он показал ей, как можно действовать руками. И до сих пор – до октября – ни разу не зашёл дальше этого. Хотя Кате уже почти хотелось, чтобы дело зашло немного дальше. Валька, естественно, не могла стерпеть, что Сергей её бросил – и ради кого? Ради Кати, которую она, Валька, не считала не то что красивой, но даже хорошенькой?! И однажды, встретив их вдвоём, Валька набросилась на Катю и одним махом вырвала чуть ли не половину волос. Катя, естественно, не осталась в долгу и сильно расцарапала красивое Валькино лицо. После этого Валька три недели не показывалась на людях. Катя ждала, что Валька как-нибудь отомстит ей, но этого так и не случилось. Постепенно Катя решила, что всё похоронено и забыто. Как выяснилось, она ошибалась. В тот день набирали группу поддержки баскетбольной команды. У всех школьных спортивных команд были свои группы поддержки: у хоккеистов – своя, у футболистов – своя… А у баскетболистов до сих пор не было. Каждый раз перед соревнованиями приходилось одалживать группу поддержки у футболистов. Когда Сергей предложил Кате записаться в группу поддержки, Катя призналась, что давно мечтала об этом. Ей хотелось быть ближе к Сергею. Кроме того, девушкам из группы поддержки выдавали форму – яркие мини-юбки и короткие майки, сильно открывающие живот. К сожалению, в тот день у Кати были естественные женские проблемы, которые она всегда переносила тяжело. Болел живот, и настроение было препаршивым. С мрачным видом Катя наблюдала, как кандидатки показывали физруку своё умение прыгать, размахивать яркими тряпками и выкрикивать лозунги вроде «Знает, знает целый свет – лучше наших в мире нет». Катя решила собрать волю в кулак и не обращать внимания на боль. Не для того она часами мучила своё тело, заставляя себя подтягиваться на турнике брата. Не для того мучила себя отжиманиями и училась прыгать. Не для того, чтобы уйти из-за какой-то боли, которая через пару дней всё равно пройдёт. К сожалению, была ещё одна проблема: время от времени нужно было менять прокладки, иначе всё будет испорчено безобразными кровавыми пятнами на юбке. Катя не думала, что пять минут что-то изменят, а потому пошла в туалет совершенно спокойно. Она вошла в кабинку, стянула колготки вместе с трусиками и села на унитаз. Вытащила старую, промокшую прокладку и бросила её в мусорное ведро. Достала из сумочки упаковку чистых прокладок, вытащила одну и вложила в трусики. Потом она встала, оделась и вернулась в спортзал. Прошло всего пять минут, даже меньше. Однако этого времени за глаза хватило, чтобы всё пошло наперекосяк. Ещё не доходя до дверей спортзала, Катя услышала голос Вальки Калашниковой: – Выше, выше, выше! «Тигры» – лучше всех! Катя поспешила в зал… и остановилась на пороге. Валька демонстрировала своё умение подпрыгивать, одновременно вертя красно-сине-зелёный жезл с золотыми кистями на обоих концах. «Но она же не собиралась! – подумала Катя. – Она же вообще не собиралась сюда вписываться». Между тем Валька сделала последний прыжок и подошла к физруку. – Молодец, Валя! – сказал тот. – Я думаю, нам это подходит. Как вы считаете, девочки? Девчонки, которых уже приняли, хором завопили, что подходит. Лишь Яна Родкевич спросила: – Сан Андреич, а как же Катя? Все посмотрели на Катю – и принятые, и отбракованные. Почти на всех лицах было сочувствие, только у Вальки глаза горели торжеством. Юля Косарчук посмотрела прямо на физрука: – Но вы же ей обещали! Вы же сами говорили, что её можно без вопросов принять! Послышались другие голоса: «Да, да! Мы слышали!» Александр Андреевич развёл руками: – Но ведь Катя… э-э… не очень хорошо себя чувствует? А у нас нет времени ждать, пока ей станет получше. – Он помолчал и добавил: – Но ты не расстраивайся. В следующем году будет новый набор, и тогда мы тебя примем. Катя только махнула рукой. «В следующем году»! В следующем году в команде будет новый капитан, потому что Сергей закончит школу. И вообще, так ли важно, что будет потом? Катя считала гораздо более важным то, что происходит здесь и сейчас. Катя повернулась и пошла к выходу. Она изо всех сил стискивала зубы, чтобы не заплакать. Нет, она не заплачет. Не доставит им такого удовольствия. Ни за что. Особенно Вальке. Валька догнала её в коридоре. – Что, хреново? – спросила она. Для Вальки подобные слова не были чем-то из ряда вон выходящим, при случае она могла завернуть и покруче. Катя предпочла не отвечать. Она шла, глядя прямо перед собой, не оборачиваясь к Вальке. – Я же говорила – я тебе устрою! – продолжала Валька, распаляясь всё больше и больше. – Это только начало. Я тебя ещё не так вздрючу! И Серый всё равно со мной будет, так ему и передай! Можешь прямо сегодня с ним попрощаться. Катя снова не ответила. Валька схватила её за руку: – Ты что, оглохла?! Я к тебе обращаюсь, или как?! Катя в первый раз повернулась к ней. И, прежде чем мозг успел осознать происходящее, она подняла руку, сжатую в кулак с выставленным средним пальцем. И добавила – на тот случай, если Валька не знает, что это такое: – Иди ты на хуй! У Вальки отвисла челюсть. До этого момента никто из одноклассниц (да и одноклассников, если на то пошло) не осмеливался посылать её так далеко. Все знали, что Валька никогда ничего не забывает и никогда не упускает случая отомстить. От неё просто старались держаться подальше. И вдруг – такое! Её осмелились послать, да ещё проиллюстрировать слова всемирно известным жестом?! Такое просто не укладывалось в Валькиной голове. Но случившееся потрясло не только Вальку. Сколько Катя себя помнила, она никогда никому не показывала свой средний палец. И уж тем более не произносила таких слов. Катя вышла на улицу, в грязный октябрьский день. Всё казалось ей грязным, мерзким и пакостным. С серого неба сыпалась мелкая водяная пыль. Она падала на асфальт, превращая покрывающую его пыль в мерзкую чёрно-серую грязь. С мокрых серых деревьев сыпались остатки листвы. Сыпались мокрыми серыми комками на грязный серый асфальт. «Интересно бы знать, – подумала Катя, – кто это сказал, что осень "золотая"? Кто придумал такую чушь?» Поэты, конечно, кто же ещё? Они решили, что осень нужно называть золотой – от своей поэтической придури, не иначе. Недаром же говорят, что все поэты с придурью. Потому что на самом деле осень не имеет ничего общего с золотом. На самом деле она мерзкая, серая и грязная. Катя думала о дураках-поэтах, чтобы не думать о своём провале. Казалось бы, расстраиваться причин нет. Ну, подумаешь – не взяли в группу поддержки, велика беда! Но для пятнадцатилетней девочки это действительно была проблема номер один. Потому что – как знать, может, Валька и права? Может, Сергей действительно к ней вернётся? Потому что Валька, живущая по принципу «всё будет по-моему, так что поцелуй меня в задницу», может быть совсем другой. Она может прикинуться домашней кошечкой, не показывать своих зубов и когтей… и Сергей вполне может на это клюнуть. Даже второй раз. Плюс ещё Валькины действительно красивые ножки, в сочетании с мини-юбкой… вот на это Сергей действительно может купиться. Катя заставила себя выбросить все мысли из головы. Ей хотелось только одного: добраться до дома, закрыться в своей комнате и провести час-другой со своей «Зимней сказкой». Вот уже полтора года, с тех пор, как умерла мама, Катя проводила с этим стеклянным шаром слишком много времени. И с месяц назад всё чаще стала появляться мысль: вот бы шагнуть за грань стекла и стать одной из пластмассовых фигур… С этими мыслями Катя вошла в подъезд, поднялась на свой этаж и открыла дверь. В квартире топтались милиционеры – серые вестники несчастья. Оказалось, что в газовой трубе уже много месяцев – а может, и лет – была еле заметная трещина. Всё бы ничего, но… постепенно она расширялась. Рано или поздно должно было случиться несчастье. Оно случилось именно в тот октябрьский день. Катин брат, Алексей, вошел на кухню с горящей сигаретой. Грохнул взрыв. Алексей сразу же получил тяжёлые ожоги. Прошло не меньше получаса, прежде чем кто-то из соседей догадался вызвать пожарных и «скорую». К тому времени Алексей был уже мёртв. Квартира выгорела почти полностью. Лишь Катина комната каким-то чудом не пострадала. Но цепочка несчастий на этом не закончилась. Катин отец, электрик, в тот же день упал со столба и сломал шею. Говорят, утопающий хватается за соломинку, а падающий – за воздух. Падая, отец схватился за провод, но тот оборвался. И хлестнул Сергея, как раз в этот момент проходившего мимо. Не просто хлестнул, а обвил его, как змея. Кто-то из рабочих мгновенно сообразил, что к чему, и кинулся в трансформаторную будку, стоящую всего в пяти шагах… Но было уже поздно. Сергей умер почти мгновенно. Катя осталась одна. Двигаясь медленно, как лунатик, она прошла мимо развороченной кухни, миновала гостиную… – Ты куда, девочка? – окликнул её один из милиционеров, молодой парень с сержантскими лычками на погонах. Не слушая его, Катя прошла в комнату, которую совсем недавно делила с братом, и заперла за собой дверь. Сержант сунулся было следом, но мужчина лет сорока с погонами капитана дёрнул его за рукав: – Не надо. – Но как же… – Сержант явно не знал, как ему следует поступить. С одной стороны, полагалось как можно скорее отвезти Катю к каким-нибудь родственникам или в детприёмник. С другой стороны, нужно было дать её какое-то время, чтобы она могла прийти в себя. – Подожди немного, – посоветовал капитан. – Поплачет минут пятнадцать, потом сама выйдет. – А если не выйдет? Капитан пожал плечами: – Не выйдет – вытащим. – Он поглядел на своего молодого коллегу и рассмеялся. – Не боись, не повесится она! Не успеет. Да и не вешаются в таком возрасте. Сержант, который думал именно об этом, покраснел: – Да нет, я не про это… Капитан кивнул: – Ну, вот и хорошо, что не про это. Пойдём, покурим. Оказавшись в своей комнате, Катя подошла к большому письменному столу. Здесь стояла большая фотография – семейный портрет. Их сфотографировали два года назад, на пикнике. Они тогда ездили на озеро по случаю дня рождения Алексея. Вот они все – счастливые, смеющиеся… живые. Правда, мамина улыбка чуть грустная – её часто мучили головные боли. Всего два месяца спустя боли резко усилились… а ещё через четыре месяца мама уже лежала в гробу – исхудавшая, с пожелтевшим лицом, непохожая на себя. Рак мозга. Болезнь убила маму достаточно быстро, всего за четыре месяца. Мама почти не мучилась. В последний месяц она вряд ли соображала, где она, что с ней происходит и кто она сама. И всё-таки Кате казалось, что даже четыре месяца – слишком долгий срок. Если речь идёт о тех, кого любишь – любой срок кажется невероятно долгим. Катя смотрела на фотографию. Вот они, все четверо: мама… отец… Алексей… она сама. Не знающие, что всего полгода спустя их жизнь даст трещину… а потом разлетится на осколки. Где всё это теперь? И что ей осталось? Катя выдвинула нижний ящик стола и стала перебирать старые тетради, дневники, любовные записки от Сергея… «Зимняя сказка» исчезла. Катя в испуге рванула ящик так, что он с треском вылетел из пазов. Она разбрасывала старые бумаги, едва справляясь с нарастающей паникой. В этот миг никчемная стеклянная игрушка значила для ней больше всего на свете. Шар забился в дальний угол ящика. Катя взяла его в ладони и, не обращая внимания на царивший в комнате беспорядок, села на кровать. Она встряхнула шарик, и тот показал свой старый-престарый фокус. Сказочный домик и пластмассовые фигурки почти скрылись за снежной пеленой. И, как всегда, безрадостные мысли стали исчезать – словно их тоже заметала метель. В дверь постучали. Катя этого не заметила. Стекло внезапно стало мягче и тоньше – или это только показалось ей? Снова постучали, на этот раз громче. Мужской голос крикнул: – Катя! Катенька, зачем ты заперлась? Ты что там делаешь? Голос доносился словно издалека. А стекло «Зимней сказки» действительно стало тоньше… но только в одном месте. Катя нажала пальцем, и оно легко подалось. А через секунду палец провалился, больше не встречая препятствий. «Я сломала её, – подумала Катя. – Ну вот… этого ещё не хватало». Но в следующее мгновение эта мысль исчезла как совершенно абсурдная. Шар внезапно увеличился в размерах. И с каждой секундой рос всё больше и больше. Вот его стало невозможно удерживать в руках. Катя положила его на кровать. И увидела, что дыра в стеклянной стенке тоже растёт. Кровать угрожающе затрещала. Катя поняла, что она вот-вот сломается под тяжестью огромного шара. Но в этот миг шар поднялся в воздух и плавно опустился на пол. Дыра приняла правильную прямоугольную форму, и Катя поняла, что перед ней дверь. И что она должна в неё войти. Стоит сделать шаг – и она окажется за гранью, в другом мире. В мире, где всегда идёт поддельный снег, а торопиться некуда, потому что время здесь – миф, а боль и страдание – не больше, чем глупая страшная сказка. В мире, где матери не умирают от рака, братья не взрываются в кухнях, а отцы не падают со столбов и не ломают себе шеи. В мире, где тебя никогда не обойдут при наборе в группу поддержки… Катя слезла с кровати. И сделала шаг. Прошло десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Но Катя так и не появилась. Молодой сержант постучал в дверь. Никто не ответил. Сержант постучал снова… с тем же результатом. Он подёргал за ручку. Дверь оказалась заперта. – Ты чего барабанишь? Сержант подскочил от неожиданности. Рядом с ним стоял капитан. – Ты чего барабанишь? – повторил он. – Да я это, Иван Сергеевич… – пожал плечами сержант. – Вы же говорили – через пятнадцать минут она сама выйдет… а она заперлась и не отвечает… Капитан постучал в дверь и крикнул: – Катя! Катенька, зачем ты заперлась? Что ты там делаешь? Катя шла, утопая по колено в снегу. Ноги в тонких колготках промокли и замёрзли. Снег падал большими хлопьями, набиваясь в волосы, под свитер, под юбку… всюду, куда только возможно. От прикосновений к горячей коже он таял… и холодная вода текла туда, куда не добирался снег. Сугробы становились всё выше и глубже. Каждый шаг давался труднее предыдущего. В конце концов Катя не выдержала и упала на снег. «Я здесь умру, – подумала она. – Я просто замёрзну, и меня занесёт снегом. И меня никто не будет искать». Следом пришла другая мысль: «Ну и прекрасно. Кому я теперь нужна? Родителей нет. Алёши нет. Сергея нет… и мне теперь жить незачем». Катя закрыла глаза и стала ждать смерти. Внезапно её обдало волной горячего воздуха и чей-то голос, усиленный динамиком, спросил по-английски: – Are you frozen, miss?[5] Катя огляделась. Рядом с ней приземлилась какая-то странная машина ярко-жёлтого цвета, похожая на вертолёт, только вместо винта из его крыши торчали какие-то трубки. Впрочем… винт тоже был, только почему-то сзади. Он напоминал не столько вертолётный, сколько… гребной. Приглядевшись, Катя с удивлением поняла, что это подводная лодка. Подводная лодка, способная летать? Что за бред! Люк открылся, из него выскочили двое мужчин. Один из них, высокий, с длинными тёмно-русыми волосами, в круглых очках, подошёл к Кате и помог ей встать. – Are you frozen, miss? – повторил он. Катя не очень поняла, о чём это он – с английским у неё было не очень – но на всякий случай кивнула. – Come on[6], – сказал второй мужчина – высокий, худощавый, с резкими чертами лица. И показал рукой на люк. Это Катя поняла. Он поднялась по широкой металлической лестнице. На середине у неё закружилась голова. Катя испугалась, что упадёт, но худощавый поддержал её. Катя с худощавым забрались внутрь. Мужчина в очках закрыл люк, и субмарина плавно поднялась над землёй. Катя стала осматриваться. Внутреннее убранство не совсем соответствовало её представлению о том, какой должна быть подводная лодка изнутри. Это была уютная комната, стены которой были обтянуты красной тканью. В центре стоял стол, у стен – три кресла. На специальных подставках стояли старинные электрогитары (одна из них – в форме скрипки) с прорезами в виде латинской «f» в корпусах. В углу поблёскивала ударная установка. С трудом подбирая почти забытые английские слова, Катя спросила: – Who are you… sir[7]? – I’m John, – сказал мужчина в очках, – and he’s George[8]. – Он показал на худощавого. «Значит, Джон и Джордж», – поняла Катя. – Russian Santa Klaus order us to meet you[9], – добавил Джордж. Катя разобрала только «русский Санта Клаус». У неё никогда не было особой способности к языкам, к тому же произношение Джона и Джорджа сильно отличалось от произношения учительницы английского. Поэтому Катя на всякий случай улыбнулась (хотя улыбаться ей не очень хотелось) и сказала: – Thank you very much[10]. – Not at all[11], – улыбнулся Джон, и снова воцарилось молчание. Субмарина приземлилась на поляне. Джордж, пользуясь не столько словами, сколько жестами, объяснил, что Кате пора выходить. – Bye-bye[12]! – сказал Джон. – Bye-bye, – ответила Катя и вылезла наружу. – Ну, вот ты и приехала, – раздался мужской голос – низкий, глуховатый, но очень приятный. Катя оглянулась и увидела старика в красной шубе, белой меховой шапке и красных рукавицах. У старика была длинная седая борода, до пояса. Он опирался на красивый серебряный посох. Рядом со стариком стояла девушка чуть старше Кати, яркая блондинка в серебристо-голубой короткой шубке с вышитыми на ней серебряными снежинками и звёздами. Дед Мороз и Снегурочка. Больше всего они были похожи не на настоящих сказочных персонажей, а на обычных людей, решивших подработать на Новый год. Но Катя сразу поняла: они настоящие. Уж если она оказалась в сказочном мире, то почему бы здесь не появиться героям сказки? Порыв ледяного ветра заставил Катю вздрогнуть. После тёплой субмарины он показался просто убийственным. Дед Мороз покачал головой: – Э-э, да ты, я вижу, совсем замёрзла! Надо что-то делать. Он подмигнул Снегурочке. Снегурочка сняла шубку и накинула её Кате на плечи. И улыбнулась. – А как же ты? – растеряно спросила Катя. Снегурочка рассмеялась, показав ровные белые зубы: – А мне ничего не сделается! Я ведь Снегурочка. – Она обняла Катю за плечи и добавила: – Ну, пойдём. Дед Мороз пошёл вперёд. Катя со Снегурочкой, обнявшись, шли за ним. Сугробы расступались перед Дедом Морозом, чтобы снова сомкнуться за Катиной спиной. – Это что же, мне теперь назад дороги нет? – спросила Катя. Снегурочка улыбнулась и ответила вопросом на вопрос: – А зачем тебе обратно? Милиционеры стояли у двери, смущённо переглядываясь. – Может, высадим? – спросил сержант, кивнув на дверь. Капитан странно посмотрел на него: – На фига? Может, она просто заснула? – А если уже нет? Капитан неопределённо пожал плечами. В словах сержанта, безусловно, была доля правды. Столько всего навалилось на девчонку – и отец, и брат, и её парень погибли в один день… а мать умерла ещё полтора года назад. Мало кто такое выдержит… Капитан с силой ударил в дверь ногой и крикнул: – Катя! Катюша, немедленно открой! Слышишь? Он приложил ухо к двери и прислушался. Из комнаты не доносилось ни звука. – Ломай, – кивнул капитан. Сержант отошёл на пару шагов и ударил в дверь плечом. Замок, держащийся на честном слове, немедленно вылетел. Дверь открылась. * * * Снегопад неожиданно прекратился. Только теперь Катя рассмотрела, что уже вечер, и довольно поздний. Небо всё так же было затянуто облаками, готовыми рассыпаться снегом, но воздух казался тёмно-синим. Идти стало намного легче. То ли Катя притерпелась, то ли её ноги просто онемели и перестали чувствовать холод. – Не замёрзла? – спросил Дед Мороз, не оборачиваясь. – Ничего, пришли уже. Впереди замаячил уютный жёлтый огонёк. Нет… три огонька. Вскоре Катя поняла, что это окна того самого сказочного домика. И в этот миг пришла ни на чём не основанная уверенность, что все её беды закончились, что в этом домике её ждёт настоящее счастье. Она обогнала Деда Мороза и бросилась вперёд. И оказалась на полянке, окружённой еловым лесом. Ели действительно пахли свежей хвоей и сосной. Ни намёка на пластмассу или краску. «Всё правильно, – подумала Катя. – Всё так и должно быть. Здесь всё настоящее. И Дед Мороз, и снег. Значит, и лес настоящий». В центре поляны стоял тот самый домик. Во всех трёх окнах горел свет. Явно не электрический. Слишком жёлтый, слишком тёплый. «Керосиновая лампа», – с радостным удивлением подумала Катя. У крыльца стоял снеговик с метлой в снежной руке. Увидев Катю, он взял метлу «на караул», как винтовку, и отдал честь. Катя помахала ему и вошла в дом. Она оказалась в длинном полутёмном коридоре. Но этот полумрак не пугал, а наоборот, казался уютным. Где-то слышались гитарные переборы. Катя остановилась. Прислушалась… Красивый юношеский голос пел: Мне стоило понять, что с такой, как ты, Начну я петь про любовь и цветы – Потому что меня любишь ты![13] Катя не поверила своим ушам: это был голос Сергея. Дверь в стене коридора открылась, и в коридор вышел Алексей. А за его плечом стояла… – Мама! – крикнула Катя, и по её щекам потекли слёзы. Мама не плакала, только её глаза блестели. Но она улыбалась. – Заходи! – сказала она. Катя вбежала в комнату, обняла маму и уронила голову ей на грудь. – Мамочка! – шептала она сквозь слёзы. – Мамочка, ты живая! Мама чуть отстранила Катю от себя и вытерла ей слёзы. – Мамочка, ты правда живая? – повторила Катя. – Конечно, – подтвердила мама. – Мы тут все живые, – добавил Сергей. Катя наконец оторвалась от мамы и огляделась. Сергей стоял рядом с мамой. Его гитара стояла у стены. Алексей возился в буфете, отец наливал чай. За окном снова пошёл снег. Но Катя знала, что теперь никакой снегопад её не страшен. Дверь открылась, и милиционеры вошли в Катину комнату. Комната была пуста. Один из ящиков стола лежал на полу, вокруг разбросаны какие-то бумаги. На кровати лежал какой-то стеклянный шарик. А Катя исчезла. Капитан подошёл к кровати, поднял шарик. Посмотрел на свет. Встряхнул. – Чего там такое? – спросил сержант. – «Зимняя сказка», – ответил капитан. – Чего? Какая сказка? – Я говорю, «Зимняя сказка». Игрушка такая. Во, гляди. Он встряхнул шарик, и внутри тут же начался снегопад. – Я его сыну подарю, – добавил капитан. – Думаю, ему понравится. Он посмотрел в шарик, где рядом с домиком стояли четыре пластмассовые фигурки: Дед Мороз, Снегурочка, Снеговик и современно одетая девушка. Я вернусь
От автора: Этот рассказ является переработкой польской народной сказки «Мёртвый жених». Переработками сказок, как всем известно, занимались и Пушкин, и Гоголь, и Адам Мицкевич… всех не перечислишь. На моём пути – чёрная дыра, На моей любви – красная роса… Вот и мой прикол – танец или смерть. Вот и я спасён, вот и мне лететь. Группа «Агата Кристи», «Я вернусь». 1 Милая Танечка! Сегодня у меня большая радость. Наконец-то я достал снайпера, который уже месяцев пять никому не давал покоя – помнишь, я тебе писал. Как вечер – так всё, кранты. Сидит себе этот снайпер и бьёт, как заведённый. Причём не убивает, а просто калечит. То руку отстрелит, то ногу… Покурить и то толком нельзя было. Троих наших он именно так и положил. Месяц назад наткнулись на его логово. Удобно устроился, падла: тент себе натянул, всё прочее. Шиллер его два дня караулил, да так ни с чем и ушёл. Нет, он бы эту крысу достал, да только Терещенко его предупредил – завязывай, мол, парень, по-хорошему прошу, и так людей не хватает. Шиллеру и пришлось завязать. А как раз на следующий день этот гад самого Шиллера достал. Причём не как-нибудь, а разрывной. Ногу отстрелил по самое некуда. Ну, Шиллера комиссовали. Я после этого к Терещенко пошёл. Так и так, говорю, товарищ лейтенант, делайте со мной, что хотите – но я этого гада достану! Он же, говорю, вообще страх потерял! Вчера Шиллера достал, а кто следующий? Может, вы? Терещенко, ясно, на меня орёт: «Как с офицером разговариваешь?! Пять суток ареста и три наряда!» Потом помолчал и говорит: «Ладно, ефрейтор Зубов, иди. И не дай бог ты его не достанешь! Тогда точно на "губу" посажу за то, что нагрубил». Ну, я-то знаю, что ни хрена он меня не накажет. Он только мародёрства не терпит, а так – всё простит. Но если б не в Чечне это было, я бы точно на «губу» попал. Но здесь же всё с ног на голову. Тебе этого не понять. И слава Богу. Ну и вот, стал я этого снайпера караулить. День сижу, два, три. И ни фига. Ладно, думаю. Ты хитрая тварь, но у меня тоже не мухи в голове летают. И дальше сижу. Две недели на этого козла угробил. Терещенко ржёт, как пьяная кобыла: «Ну что, Зубов, не сдался ещё?» А мне и самому обидно какому-то чёрному сдаваться. Ладно. И вот вчера сижу в кустах, метрах в пяти от его логова. Курить охота – сил нет, уши пухнут. Но ничего, терплю. Может, он рядом со мной сидит, да меня по дыму и учует? И вдруг где-то рядом, за спиной, слышу: «ап-чхи!» Я от неожиданности подскочил, «калаш» свой хватаю и, не глядя – хлоп в ту сторону. И тут же слышу: «Вай, скимаузе[14]!» Я чуть не окосел. Оборачиваюсь – лежит на земле чёрный, рядом с ним СВД[15]. А штаны у него, ты не поверишь – все в крови! Оказывается, я ему «самое дорогое» отстрелил, причём не глядя. Все потом ржали: ну надо же, как Сашка Зуб снайпера обесчестил! Да он же профессионал по этой части! Ну, это ладно. А как у тебя? Как твоя учёба, как вообще жизнь? Ты в прошлый раз написала, что Серёга Набоев к тебе клеится, так передай ему, что я из него свиную отбивную сделаю. А как твой драгоценный папаша поживает? Ничего, Танюша, всё будет ништяк. Я решил назло ему живым вернуться, и чёрта с два он тогда что-нибудь сделает! Держи, как говорится, хвост пистолетом. Мне уже совсем немного осталось. Сегодня у нас праздник – сто дней до приказа. Зайка моя, жду не дождусь, когда эти сто дней пройдут. Как давно я тебя не видел, как давно! Ты мне каждую ночь снишься. До приказа – сто дней. До первой партии – сто двадцать девять. Четыре месяца – и я наконец тебя обниму, милая моя девочка! Ну всё, пока. Накатал бы ещё, но скоро вечерняя проверка. Ну, ничего. Скоро, скоро увидимся! Передай привет папаше. Скажи ему, что я тебя всё ещё люблю – пускай побесится. Целую. Всегда с тобой, Всегда твой, Саша. 2 Таня в трёхсотый раз перечитывала письмо. Слегка краснела, если попадались непристойные подробности. Смеялась над странными сравнениями вроде «ржал, как пьяная кобыла». В этом был весь Саша. Их роман начался ещё в выпускном классе Похмелецкой средней школы. И очень бурно развивался. Кажется, всё шло к тому, чтобы «они поженились, жили долго и счастливо, и умерли в один день». Но такое возможно только в плохих любовных романах. А в жизни вечно что-нибудь не так. Таня была дочерью военкома. В «медвежьих уголках» вроде Похмелецка военный комиссар – лицо не последнее. Ходили слухи, что сам мэр кое в чём спрашивает совета у военкома. И эти слухи, даже если они и не были правдой, только добавляли ему авторитета. Но любовь обычно плевать хотела на все авторитеты. Так и Саша Зубов считал, что неважно, кто его будущий тесть – военком, президент России или Франкенштейн. И они совершенно спокойно встречались, несмотря на то, что Танины родители органически не переваривали Сашу. Саша с Таней вместе поступили в городское медучилище, и уже совершенно серьёзно готовились к свадьбе. Даже интересовались, сколько стоит квартира… Гром с ясного неба грянул, когда они закончили второй курс. Сразу после экзаменов. Танины родители уехали в соседний городок на чей-то день рождения. Молодые люди, убедившись, что даже в парке нельзя спокойно посидеть и пообжиматься, отправились к Тане домой. Но в самый ответственный момент, как водится, вернулись родители. Картина, достойная пера Задорнова. Естественно, в последующие полчаса Саша узнал о себе много нового и интересного. Оказалось, что он и сволочь, и гад, и подонок, и ещё много чего. Саша пытался возразить, что всё происходило по доброму согласию и он готов хоть сейчас идти в ЗАГС. Но его голос не был услышан. Его вытолкали в шею, крикнув напоследок, чтобы он больше не смел подходить к этому дому и что они сейчас же звонят в милицию. В милицию Танины родители заявлять не стали, поскольку в маленьких городках такое дело скрыть невозможно. Саша продолжал встречаться с Таней, хотя стал более осторожным, и уже начал думать, что всё похоронено и забыто, но… Может, подполковник Борисов и не был советником мэра. Но с директором медучилища он был в большой дружбе – это знали все. И вскоре студент Зубов позорно провалил зимнюю сессию. И пересдать не смог. Это было вдвойне обидно оттого, что Саша вынужден был уйти, не доучившись всего полгода. Ему пришлось устроиться на работу… а вскоре он обнаружил в почтовом ящике повестку. Эпизод, который мог бы войти в фильм «ДМБ», но не вошёл по недосмотру режиссёра. Саша попал в Чечню. Поговаривали, что это тоже штучки военкома – но, скорее всего, это была просто насмешка судьбы. Подполковник Борисов был влиятельным человеком, но так далеко его влияние не распространялось. Хотя, будь его воля, он сделал бы именно так. Отправляя неугодного жениха в армию, военком рассчитывал: либо Таня охладеет к Саше, либо наоборот. За два года всё может измениться. А узнав, что Саша попал в Чечню, подполковник несказанно обрадовался. Сашу могли убить, что одним махом решило бы все проблемы. 3 Рассчёт военкома не оправдался. Саша писал Тане регулярно, дважды в месяц, и был настроен вернуться живым. Таня отвечала с той же регулярностью, и все её письма сводились к одному: люблю, жду, приезжай поскорей, любимый! Родители злились, но ничего не могли с этим поделать. В конце концов подполковник махнул рукой и сказал: «Чёрт с ними. Если вернётся – пускай женятся. Сама потом прибежит и на колени встанет». За четыре месяца до дембеля письма от Саши неожиданно прекратились. Таня уже ни о чём не могла думать – ни о мединституте, где училась заочно, ни о домашних делах. В голове вертелась лишь одна мысль: где Саша? Что с ним? Может, он погиб? Нет, вряд ли. В Похмелецке невозможно что-либо скрыть – особенно такое событие, как прибытие цинкового гроба. Из похмелецких парней в Чечне воевали трое. Один из них недавно вернулся без руки. Второго прислали, как багаж. Третий, Саша, до недавнего времени писал письма – а значит, был жив. Покойники домой не пишут. Даже если бы он и погиб, отец бы не упустил случая сказать что-нибудь вроде: «Шлёпнули твоего хахаля, доченька, так что выходи замуж за другого». Однако отец молчал. Значит, оставалась какая-то надежда. Но если Саша жив, почему он не пишет? Может, он в плену? Или он всё-таки погиб, но его тело не найдено? 4 – Ничего особенного, – сказал отец. – Без вести пропал твой Саша. – Как это – ничего особенного?! – задохнулась Таня. – И ты так спокойно об этом говоришь?! – А что такого? – Он спокойно пожал плечами. – Может, он там на местной женился, а ты тут убиваешься… – Не может быть! – крикнула она. – Саша не такой! И вообще, это ты виноват! – Что… – Да! Если б не ты, Саша бы вообще туда не попал! А ты… ты просто не хочешь, чтобы мне хорошо было! Отец растерянно посмотрел на дочь. – Танюшка, ты не понимаешь, что говоришь. Я просто хотел… – Да, ты просто хотел, чтобы вы с мамой сами выбрали мне мужа, которого сможете держать под каблуком. Который мне спешным порядком сделает ребёнка-другого и превратит в матрону. Вот славно-то! Все довольны! Все счастливы! Ну, а как насчёт моих желаний? Отец помолчал. – Знаешь, Таня, я в молодости однажды ошибся, – заговорил он после паузы. – Мне потом очень трудно было от этого отмыться. И я не хочу, чтобы тебе пришлось так же отмываться. Подумай, что о тебе будут говорить? И о нас с мамой, между прочим! Хотя бы об этом подумай… Таня взвилась, как пружина: – Вот, вот! Тебя только это интересует! Что люди скажут? Что подумают? А на меня тебе плевать! – Тише, Тань, соседи же слышат… – Пускай слышат! Я завтра же всем расскажу, что у меня за отец! Отец подошёл к ней вплотную. Таня поняла: сейчас он её ударит, повалит на пол и будет пинать – до тех пор, пока она не поумнеет. И, не дожидаясь этого, Таня влепила отцу звонкую пощёчину. И отец отступил. Плечи поникли, он даже стал меньше ростом. Если пять минут назад это был мужчина в соку, то теперь Таня видела перед собой обыкновенного старикашку, коротающего вечера перед телевизором. – Ненавижу тебя! – крикнула Таня. И убежала в свою комнату. 5 Таня не стала трепаться об этом – соседи и так слышали если не всё, то большую часть. Но она решила поделиться с Юлькой Степанцовой, своей лучшей подругой. Так у них повелось ещё со школьных лет. Когда-то Юлька попала в неприятную историю с Максом Удаловым, тёзкой и однофамильцем знаменитого барабанщика. Макс чуть не бросил Юльку из-за слухов, что она крутит с каким-то заезжим бизнесменом. И именно Таня подала Юльке совет, как из этого выбраться. Теперь Таня сама нуждалась в помощи. Разумеется, она не рассчитывала на совет – что тут можно было посоветовать? Но ей нужно было рассказать кому-нибудь… просто поплакать, чтобы стало легче. А кому ещё можно было рассказать, кроме Юльки? Разве что Саше… но вся беда в том, что Саша-то как раз был в курсе. Вот и выходило, что, кроме Юльки, во всём Похмелецке не осталось ни одного человека, способного выслушать Таню, посочувствовать и помочь – хотя бы добрым словом. На родителей рассчитывать не приходилось – отец успел всё рассказать матери, и сегодня за завтраком царило гробовое молчание, как во время похорон. Промаявшись до обеда, Таня ускользнула из дома. По дороге она мучилась сомнениями. Удобно ли ей идти к Юльке? Юлька сейчас собирается замуж за Макса, который никуда не пропал и не пропадёт – он сумел «закосить», да так, что никто не подкопался, и получить «белый билет». И через месяц у них свадьба… Но с другой стороны, в том, что Юлька Степанцова вскоре станет Удаловой, была и Танина заслуга. И если сейчас Юлька вздохнёт и скажет: «Эх, Танька, мне б твои заботы!» – тем самым распишется в том, что она, Юлька, неблагодарная, добра не помнящая свинья. И значит, рассчитывать будет больше некого. 6 – Да, – вздохнула Юлька. – Слов нет, одни буквы. Даже не в курсе, что тебе и сказать-то… – Но ты сама как думаешь – он жив или нет?! – в отчаянии воскликнула Таня. Юлька посмотрела на подругу, думая, какой ответ она хочет услышать – честный или обнадёживающий. Сама она считала, что Саша наверняка погиб, девяносто процентов за это. Но Таня и без того была на последнем пределе. И поэтому Юлька сказала: – Где-то пятьдесят на пятьдесят. Если жив – всё нормально, вернётся, и вместе посмеётесь. А если помер… Таня молчала. В эту минуту она ненавидела весь белый свет, и больше всех – своего отца, которого волновало только одно: что скажут люди. – Слушай, Тань, у тебя фотка Сашкина есть? – внезапно спросила Юлька. – Есть, – ответила Таня, не очень понимая, куда клонит подруга. – Ну, вот и отлично. А последнее письмо ты не выкинула? – Разумеется, нет, оно сейчас у меня. Показать? – Не надо. Я к чему веду? На Южной старуха одна живёт – вроде как гадалка… – А-а, Галина Петровна, что ли? – Она самая. Так вот, беги к ней с письмом и фоткой, объясни – так, мол, и так, от моего парня уже давно вестей нету, говорят, без вести пропал. Короче, расскажи ей всё, она тебе подскажет, чего и как. Таня задумалась. О Галине Петровне Царевич в городе говорили всякое. Наиболее грамотные люди называли её шарлатанкой, менее умные возражали, что она просто экстрасенс. Находились и совершенно тёмные люди, искренне считающие Галину Петровну ведьмой. Довольно часто к ней обращались за советом. Например, однажды на городской метеостанции испортился какой-то прибор, и метеоролог побежал к Галине Петровне. Вернулся он мрачнее тучи и объявил штормовое предупреждение. Никто, конечно же, не поверил… но к вечеру на Похмелецк обрушился ураган. В другой раз журналист из местной газеты влюбился в девушку, приехавшую из Москвы к родственникам. Испробовав все средства, он наконец побежал к Галине Петровне. На следующий день многие видели, как журналист с этой москвичкой гуляли в парке, поминутно останавливаясь и целуясь. И вот Юлька советовала Тане идти к этой женщине. – Сомневаешься? – спросила Юлька. – Или тебя тоже волнует, что люди подумают? Это решило дело. Меньше всего Таню волновало, что о ней подумают люди. 7 Квартира Галины Петровны произвела на Таню впечатление. Окна были завешаны плотными шторами, что создавало таинственный и жутковатый полумрак. Вдоль стен стояли резные деревянные статуи устрашающего вида. Горели свечи. На столе в их свете сверкал шар из тёмно-синего хрусталя. В углу Таня увидела граммофон с жестяной трубой, из которой скалила зубы засушенная крокодилья голова. Галина Петровна поставила вокруг хрустального шара шесть больших свечей, положила между ними письмо, фотографию и маленькую икону. И что-то зашептала. Тане показалось, что тёмно-синий хрусталь посветлел. В нём замелькали бородатые кавказские лица, мелькнуло лицо Саши, брызнула чья-то кровь… потом всё исчезло. Если всё это было надувательством, то это было надувательство высочайшего класса. – Любишь своего парня? – спросила Галина Петровна. – Люблю, – вздохнула Таня. – А он тебя? – Да. Старуха кивнула и сказала: – Он к тебе вернётся. Таня заплакала от облегчения. Он вернётся! Значит, он жив! И значит, всё будет в порядке! – Он вернётся, – повторила Галина Петровна. – Но ты должна будешь кое-что сделать. Таню охватил страх. Что, если эта странная старуха – лесбиянка? Словно прочитав её мысли, Галина Петровна улыбнулась: – Не волнуйся, мне твоё тело ни к чему, оставим его твоему парню. Так… Она провела ладонью перед Таниными глазами, и Таню охватило чувство, будто она тонет. Но чувство было приятным. Откуда-то послышались серебристые голоса, напевающие матерные слова. Таня поняла, что её загипнотизировали, но ничего не имела против этого. Потом хор матершинников пропал, и Галина Петровна сказала откуда-то с заоблачной высоты: – Пойдём. 8 Таня не помнила, как они шли по улице. Ей казалось, что только что они были в квартире Галины Петровны – и вдруг оказались на кладбище, в самом дальнем, заросшим бурьяном и диким шиповником уголке. Галина Петровна дала Тане что-то, тщательно завёрнутое в брезент, и охапку какой-то сухой травы. – Когда дело будет к полуночи, положи это в ведро с водой, – сказала она. – В полночь начинай одну за другой сжигать эти травки. И когда кукушка дважды прокукует, твой любимый к тебе придёт. Таня хотела спросить, какая моет быть кукушка в середине октября… но тут в её голове что-то щёлкнуло, и девушка пришла в себя. Она стояла во дворе своего дома. Было темно, только тусклые фонари тщетно пытались разогнать темноту позднего осеннего вечера. С удивлением Таня обнаружила, что держит в руках тяжёлую парусиновую сумку. Заглянув внутрь, она увидела брезентовый свёрток и сухую траву. Взглянув на часы, Таня увидела, что уже десять минут двенадцатого. Она сунула руку в сумку, на ощупь пытаясь определить, что в свёртке. И не смогла. Таня села на скамейку и закурила. Обычно она курила редко, и не там, где её могли увидеть. Но теперь ей было плевать, увидят её соседи или нет. «Что я делаю? – внезапно спросила себя Таня. – Что, скажите на милость, я делаю?» Вопрос остался без ответа. 9 Старые часы с кукушкой показывали без пятнадцати двенадцать. Таня решила, что пора приступать. Родители уже давно спали, и никто бы не помешал ей сделать то, что она задумала. «А что это ты задумала? – спросил внутренний голос. – Что ты задумала, можно тебя спросить?» Таня отмахнулась. Она сама толком не знала, что именно она задумала. Ей было известно только одно: она сожгла все мосты в тот момент, когда вошла в квартиру женщины с репутацией ведьмы. Таня пошла в ванную, наполнила ведро водой. Вернувшись, она достала из сумки свёрток, развернула брезент… и едва удержалась от крика. В свёртке лежала человеческая голова. «Значит, это правда, – подумала Таня, на удивление легко взяв себя в руки. – Хорошо. Если это не сработает – я завтра же эту голову выкину. А если сработает…» Но тут же Таня поняла: «это» сработает… чем бы это ни оказалось. Превозмогая отвращение, Таня опустила мёртвую голову в ведро, и та, булькнув, ушла на дно. Затем девушка зажгла две свечи и поставила их у ведра, словно почётный караул. Галина Петровна ничего не говорила о свечах, но Таня чувствовала, что всё делает правильно. Окошко над циферблатом старинных часов приоткрылось, и кукушка прокуковала двенадцать раз. Таня достала из сумки траву и принялась поджигать от свечей стебельки, один за другим. Комната сразу же наполнилась запахами лета. И Таня вспомнила… 10 …выпускной бал вечер выпускного бала одиннадцатый «А» остался на дискотеке а их одиннадцатый «Б» отправился в лес на пикник пусть эти чудаки прыгают под дурацкую музыку в душном зале а у них будет пикник будет шашлык будет вино почти как в кино праздник это праздник выпускной бывает только раз в жизни пусть всем будет весело пусть всем будет хорошо и дым костра создаёт уют и искры тают под небесами и как здорово что все мы здесь сегодня собрались у Максима Удалова в руках гитара и он прекрасно играет сейчас он играет какой-то весёлый рок-н-ролл что-то из ранней Агаты Кристи или Наутилуса классный рок-н-ролл кто хочет танцует и ничего удивительного вон в Америке девятнадцатого века танцевали под одну только скрипку и ничего были бы ноги а танцевать можно и под простое тра-ля-ля он играет он играет как он мастерски играет чёрт побери если бы он жил не в Похмелецке а в Москве или в Питере о нём бы многие знали он бы стал звездой а чем чёрт не шутит может ещё и станет погоди дай послушать но тут Максим откладывает гитару и спрашивает сколько я ещё проживу потому что совершенно неожиданно звучит… 11 – …бум – КУ-КУ! Этот прозаический звук ворвался в перепутанные Танины мысли, нарушив их плавное течение. Таня подняла голову и увидела, что уже час ночи. «Как это меня угораздило?» – удивилась она. «Ты не заснула, – возразил внутренний голос. – Посмотри, ты сожгла уже половину травы. Могла бы ты это сделать, если бы заснула? Нет, просто кто-то хочет, чтобы время для тебя прошло быстрее». И тут в комнате раздался чей-то глухой голос: – Он идёт к тебе. Таня в испуге огляделась и увидела, что мёртвая голова уже не лежит на дне ведра, а всплыла на поверхность, как воздушный шарик; глаза открыты и глядят на неё вполне осмысленно. – Он идёт к тебе, – повторила голова и снова опустилась на дно. Таня вспомнила слова Галины Петровны: «Когда кукушка дважды прокукует, твой любимый придёт за тобой». Неужели она имела в виду кукушку из часов? В первый раз Таня по-настоящему испугалась. До этого момента всё было похоже на игру. Страшную, опасную – но всё же игру. Но только сейчас Таня осознала, что игрой тут и не пахнет. Конечно. Если мёртвая голова начинает говорить – какая уж тут игра. Механически Таня взяла очередной стебель и подожгла от свечи. Одновременно она закурила, почему-то подумав о смертниках, которым, перед тем как нажать на курок, дают выкурить сигарету. Или выпить сто грамм. Или всё вместе. Запах горящей травы сводил с ума, вызывая воспоминания о… 12 …парк они в парке летним вечером откуда-то доносится музыка сегодня в городе праздник городская рок-группа на концертной площадке играет блюз Максим Удалов и басист Сергей Набоев поют на два голоса время течёт неумолимо и вот со дня нашей встречи пошёл пятый год но музыка далеко основная публика там а мы здесь тут нет никого мы легли на дно мы зажгли огни во вселенной только мы одни хорошо что рядом Саша и хорошо что экзамены позади и теперь их всё лето никто не потревожит окончен второй курс остался лишь один год будущая медсестра и будущий медбрат Саша ты меня любишь да а ты люблю я люблю Таня Танюша какая ты красивая девочка моя я жить без тебя не могу это сон скажи мне это сон нет это не сон кого там ещё черти несут ничего особенного молодая мамаша с коляской мадам ну зачем вас сюда понесло вы что не знаете что не знаю а вы не Екатерина вторая что а то что сезон охоты на вторых Екатерин уже открыт и я и есть охотник так что идиот молодой человек вы идиот уходит она уходит Саша ну ты и хохмач да я хохмач слушай пойдём отсюда пойдём а куда ко мне а как же родители они уехали на день рожденья кстати ты с ними говорила нет ещё на той неделе поговорю а хочешь вместе поговорим хочу а то мне страшно не бойся девочка моя синеглазая поцелуй меня милый да горько-сладкий вкус любви так пойдём ко мне а ты уверена что хочешь да уверена мы слишком долго ждали ой как темно я включу свет не надо темнота друг молодёжи ты это о чём да так родная иди ко мне поцелуй меня да милый расстегни только не спеши не торопись ты будешь ласковый да самый нежный как шарф белоснежный да вот так теперь расстегни это что кодовый замок или сейф нет всего лишь мой лифчик поймал бы того кто это сделал руки бы пообломал извини Танюша сейчас я его просто сломаю ломай милый я больше не могу да вот так да правильно вот так целуй меня ещё целуй меня везде я ведь взрослая уже что за чёрт машина за окном она тормозит слышишь на лестнице шаги на лестнице голоса свет такой яркий что здесь происходит что… 13 – Бум – КУ-КУ! Бум – КУ-КУ! Два часа ночи. Время замедлилось как в кошмарном сне, когда хочешь убежать – и не можешь, когда секунды растягиваются, превращаясь в часы, а часы становятся днями. Таня перевела взгляд на ведро… Голова медленно всплыла. Мёртвые губы разомкнулись, и раздался тот же глухой голос: – Он пришёл за тобой. И под окнами взревел мотоцикл. 14 Они стояли во дворе. Саша был странно бледен. За то время, что они не виделись, он сильно похудел, а его форма была испачкана грязью и, как показалось Тане… кровью. И, тем не менее, это был он. – Саша! – крикнула Таня и бросилась ему на шею. Он рассеянно обнял её. Таня заметила, что его руки холодны, но не придала этому значения – всё-таки на улице был далеко не май. – Сашенька! – шептала она. – Ты всё-таки вернулся!.. – Я же говорил, что никогда тебя не брошу, – прошептал он в ответ, но как-то отстранённо. – Ну что, ты готова? – К чему? – Я собираюсь увезти тебя. Нечего тебе тут делать… да и мне тоже… – А ты меня не поцелуешь? – спросила Таня. – Мы с тобой сколько не виделись, а ты сразу… – Эй! – воскликнул он. – Ты что, обиделась? И поцеловал её, не дожидаясь ответа. От него пахло бензином, порохом и ещё чем-то… ну, чем-то неприятным. Но Таня не обратила на это внимания. Всё-таки он ехал, возможно, не одни сутки. Мало ли какой запах бывает после долгого пути? В жаркий день люди пахнут куда как хуже. Саша оторвался от Таниных губ и прошептал: – Садись, поехали. Нам до утра нужно добраться. Сашин мотоцикл не был похож на все известные марки. Седло было рассчитано лишь на одного человека, и багажник отсутствовал. И фара светилась жутким красным светом. Саша расстелил на бензобаке свою куртку, помог Тане сесть. Потом сел сам, нажал на стартер, крутанул газ, и мотоцикл рванул с места. Тане стало страшно. Она прижалась лицом к Сашиной груди – и отпрянула. Ей показалось, что его сердце не бьётся. «Глупость какая! – подумала девушка, рассердившись на себя. – Просто из-за мотора ничего не слышно». И тут мотор стих. Таня осторожно огляделась. Мотоцикл летел над землёй, не хуже самолёта. «Я сплю, – подумала она. – Это просто сон». – Нет, это не сон, – сказал Саша, словно услышав её мысль. – Но ты ничего не бойся. Всё нормально. Таня ни разу не видела, чтобы мотоциклы летали. Но раз Саша говорит, что всё нормально – значит, так и есть. Внизу проносились дороги, реки, города. А в небе холодно мерцали звёзды и светила луна. – Мёртвый свет, – внезапно сказал Саша. – Время, когда стираются границы между миром живых и миром мёртвых. Именно в этот час приходит смерть… или мёртвые приходят за живыми. Таня никогда не замечала за Сашей склонности к философии. Впрочем, он прошёл через войну – а там, как он написал в своём последнем письме, всё с ног на голову. – А куда мы едем? – спросила Таня. – Туда, – ответил Саша, – ко мне. Я классную квартиру нашёл. Жаль только, что тесновата. Ну ничего, зато мы будем вместе. Вот дом – просто супер. – А что за дом? – Туда пешком никто не входит. Большинство с помпой въезжают на грузовике, некоторых несут на руках. – Инвалиды, что ли? Он рассмеялся: – Ну что ты, Тань! Разве я похож на инвалида? Таня вздохнула и решила больше ни о чём не спрашивать. 15 Мотоцикл опустился на землю и понёсся по дороге, оказавшейся на удивление гладкой. Впереди, в предрассветных сумерках, замаячили массивные стальные ворота. Саша остановил мотоцикл, помог слезть Тане, и они подошли к этим воротам. Саша постучал и крикнул: – Открой мёртвый мёртвому! Вернулся с живым! Внутри кто-то захохотал, и ворота открылись. Саша взял Таню за руку, и они вступили на широкий двор. Таня спросила: – А как же мотоцикл? – О нём позаботятся, – ответил Саша. – Пойдём. Теперь у нас всё будет нормально. Они вошли в ярко освещённый подъезд, поднялись на второй этаж, и Саша открыл дверь квартиры. – Вот тут мы будем жить, – сказал он и улыбнулся. Теперь он выглядел гораздо лучше. На щёки вернулась краска, пятна грязи и крови исчезли с формы. Пропал и неприятный запах. И ещё Таня почувствовала, что исчезла его отстранённость. Саша снова стал самим собой. – Не бросай меня больше, – прошептала она, закидывая руки ему на шею. Вместо ответа он прижал её к себе и поцеловал. 16 В глубоком овраге, куда не проникает солнечный и лунный свет, лежала девушка. Она нежно обнимала разлагающийся труп парня в разорванной и окровавленной военной форме. Похоже, девушка не осознавала, где она лежит и кого обнимает. Вздохи девушки становились всё реже и слабее по мере того, как уходила жизнь. Но её лицо светилось счастьем, как у всех девушек, которые долго ждали своих парней и в конце концов дождались. |
