|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Рафик уже хотел начать стрелять, когда неожиданное движение сразу во всех подъездах заставило его оцепенеть. Десятки детей выходили из подъездов неспешным спокойным шагом и тут же рассредоточивались вдоль стены в аккуратную ровную шеренгу с равными промежутками между собой, словно на утренней пионерской линейке в середине двадцатого века. Все дети, как один, имели при себе автоматы, и хотя автоматы были все, как один, облегчённого и укороченного городского типа, в их детских маленьких руках они выглядели гротескно, карикатурно громадными, ну, то есть, громадными настолько, что человеческий разум и человеческая психика отказывались это принимать всерьёз, и Рафик сразу же подумал, что это, наверное, какая-то шутка и, притом, шутка действительно остроумная и смешная, так что Рафик готов был уже расхохотаться, весело и одобрительно, как понимающий, с хорошим чувством юмора человек, когда все дети одновременно и совершенно безмолвно, без всяких прелюдий в виде “стоять”, “руки вверх” или “бросай оружие” или каких-нибудь приказов из собственной среды типа “целься”, “товсь” или “огонь”, одновременно и слаженно, как бы подчиняясь какому-то общему ритму, общему разуму и общему внутреннему голосу, вскинули автоматы прорезями прицелов на уровень глаз, прижимая лёгкие откидные приклады каждый к правому плечу, на миг все разом затаили дыхание, прицеливаясь в смутные, едва различимые в кустах и оцепеневшие, вероятно, от неожиданности камуфляжные и сиреневые мусорские фигуры, и тут же, точно так же все вместе, потянули тонкими пальчиками за спусковые крючки. Весь мир вокруг взорвался грохотом очередей с такой силой, что Рафик пригнулся и зажал себе уши, по-прежнему не в силах отвести глаза от ровной, вытянутой, полыхающей автоматным огнём детской шеренги вдоль стены,– каждый ребёнок бил аккуратно и грамотно, короткими очередями, чтобы не допустить смещения автоматного ствола с точки прицеливания, и словно сразу ставшие тёмными детские фигуры с освещающимися через равные промежутки времени вспышками выстрелов холодными и сосредоточенными лицами, слегка дёргались и клонились назад при каждой короткой очереди и тут же снова выпрямлялись в правильную при ведении огня боевую позицию, чтобы снова слегка качнуться назад при следующей очереди – но детей было много, и их паузы между очередями не совпадали, и поэтому грохот автоматного огня звучал непрерывно и оглушающе, и так же непрерывно, как марионеточные фигуры на длинных нитках, дёргались и плясали их тела за сплошной полосой ревущей и пульсирующей бело-красным пламенем огневой линии, и из-за этого оглушающего грохота были совершенно не слышны крики разбрасываемых и разрываемых пулями врагов с другой стороны, из-за этого ослепляющего пламени было почти не видно, как разлетаются мусорские тела в противоположных кустах, лишь методично перемалываемые свинцовым шквалом в жуткий несъедобный салат листья и ветки с кустов и лепестки с высоких осенних цветов мельтешили по всей длине дома, ещё больше заслоняя своим пёстрым мельтешением обзор, да редкие пульсирующие точки ответного огня слабо повспыхивали несколько секунд в чёрных мокрых тенях кустов, словно еле видимые крохотные звёздочки в глухой космической глубине – повспыхивали перед тем, как окончательно погаснуть, да ещё с некоторым усилием можно было разглядеть в самые первые мгновения, как дерьмовые мусорские тачки сначала с треском одновременно лопнувших стёкол и фар оделись клубами разноцветного стеклянного крошева и искр, затем словно присели на пробитых пулями шинах и, наконец, с еле слышными в окружающем адском шуме хлопками взорвались, превращаясь одна за другой в огненные шары… Огонь прекратился по-странному внезапно – казалось бы, стреляли все неравномерно, промежутки между короткими очередями все делали неодинаковые – значит, патроны в обоймах у всех должны были закончиться не одновременно, а кончилось всё в единый миг – у всех разом вдруг лязгнули затворы с точностью приставленных рядом после маршировки и “стой-раз-два” солдатских каблуков, и на мир обрушилась тишина, совершенно мёртвая и глухая, как тяжёлый и душный ватный ком, и лишь последние, с суховатым звоном отпрыгавшие по асфальту отработанные гильзы в первые мгновения после прекратившегося огня нарушали вдруг возникшее безмолвие вокруг… Затем – безмолвие стало полным. Рафик какое-то время продолжал сидеть на корточках в извивах плавающего вокруг него сизого порохового дыма, ощущая в теле усталость и всеохватную боль. Затем он медленно и скрипло начал вставать, чувствуя себя старым и больным и… больше совсем не желая продолжать эту жуткую дурную войну, где дети бродят вооружёнными толпами – с автоматами, напоминающими карикатурные громадные игрушки в их руках, и из этих автоматов стреляют пусть не по людям, а по мусорам, но всё равно – стреляют средь бела дня! Меж тем дети, всё это время настороженно смотревшие в сторону, где грудами валялись мёртвые тела, и продолжавшие зачем-то держать их под прицелом незаряженных автоматов, начали медленно опускать оружие один за другим, и затем они один за другим стали поворачивать головы в сторону Рафика, уже стоящего на ногах в полный рост. “На хрен”. – хотелось высказаться Рафику, но он промолчал, не желая подавать детишкам дурной пример сквернословия, и дети тут же подали ему пример сквернословия сами. - Достали, мусора ё…ные. – негромко, но так, что его услышали все, сказал самый старший из пацанов. – Сами ни хрена людей не защищают и другим не дают. - Не выражайся. – хмуро сделал ему замечание Рафик. – Брань отдаёт тебя во власть дьявола. - Ладно. – вяло ответил мальчик и, послушно кивнув головой, начал менять рожок в автомате, и тут же и все остальные, словно получив таким образом приказ, защёлкали металлическими рычажками, перезаряжая оружие. - Кто-то же должен эту мразь остановить. – мрачно продолжил мальчик, загнав новый рожок в гнездо. – А то – нас убивают, и всем плевать. В этом б..ом Сипайлово уже не осталось ни одного ребёнка, у которого не погиб бы друг или брат, или сестра… - Ну. – согласился Рафик и пошёл к уже знакомой двери мусоросборника возле уже знакомого подъезда, он успел сделать два шага, когда резиновый хлопающий удар мяча об асфальт, прозвучавший громом как будто прямо у него за спиной, заставил его подпрыгнуть и в бешенстве обернуться. Он уже хотел было снова разораться, но Фара его опередил. - Будет хреново – кричи. – холодно посоветовал он, не дав Рафику сказать даже слова, и снова самым наглым и вызывающим образом грохнул мячиком об асфальт. - Да, пожалуй, - подтвердил Эрнестик, - кричите что-нибудь наподобие “спасите” и “на помощь”. Рафик некоторое время буравил их взглядом, как-то умудряясь буравить одним глазом одного, а другим – другого, и затем, вдруг поняв, что этих долбанных детей уже не перевоспитаешь, отвернулся в и вновь направился к двери. - Рафик-агай. – окликнул его на сей раз Улла, и Рафику пришлось, сдержав ругательство, вновь остановиться. – Я не могу войти в адское подземелье, Он мне это почему-то запрещает, так что вам придётся рассчитывать лишь на себя. Рафик коротко кивнул и, наконец-то, двинулся дальше меж расступающихся перед ним детей, среди которых он с удивлением увидел даже девочек с точно такими же автоматами в руках, как и у всех остальных. Дверь в мусоросборник уже была кем-то услужливо распахнута, и оставалось только войти, и Рафик вошёл внутрь, даже не приостановившись на пороге, и сразу направился к новенькому серебристому жестяному мусороприёмнику, всё так же заполненному мусором, продолговато вываленным из него на пол, словно высунутый драконий язык. Рафик ухватил жестянку обеими руками за край и рванул на себя, одним могучим усилием отодрав его от стены напрочь, так что с шорохом рассыпались по полу мусор и сор, и весь новенький, сверкающий жестяной кусок с грохотом закувыркался, отброшенный в сторону, по бетонному полу. Дыра почти в человеческий рост, с неровными, обгрызенными краями высилась теперь прямо перед Рафиком, обдавая тёплым зловонным ветром, летящим из её чрева ему в лицо. Тьма впереди была кромешной, и Рафик со сжавшимся сердцем на миг замешкался перед ней, но тут же упрямо стиснул зубы, вспомнив кровавые следы и будничные, незаметные, ведущие вниз отверстия либо в близлежащих домах в виде вентиляционных окошек, либо прямо в земле в виде приоткрытых люков дренажной сети, во всех местах, куда его посылал нарочито басовитый голос в телефонной трубке, – он стиснул зубы и шагнул внутрь, на ходу вытаскивая фонарик из-за спины. Дневной свет погас за его спиной мгновенно, как будто кто-то выключил его, и Рафику даже показалось, что он услышал щелчок, и он тут же забыл об этом и начал осторожно спускаться вниз по скользкой и неровной каменистой поверхности тоннеля, влажно и как-то липко отсвечивающего и стенами, и полом в свете фонаря. Поверхность была неровной повсюду: и на стенах, и на полу, и выглядела так, словно её тоже кто-то обгрызал, и Рафик, присмотревшись к этой обгрызенной поверхности повнимательней, ощутил крайне неприятное внутреннее напряжение, неожиданно осознав, что если этот тоннель был кем-то прогрызен, то прогрызал его кто-то неимоверно громадный, настолько громадный, что в следы его клыков на полу Рафик без затруднений ставил ноги, словно в ступеньки, и его ступни не заполняли эти следы до конца, как и любые другие ступеньки, рассчитанные обычно на самых разных по массе и габаритам людей, и по спине Рафика прополз ощутимый холодок, когда он подумал, что ему в любой момент, за любым поворотом может попасться на дороге хозяин этих клыков, пробуравивших скользкий и липкий канал с неровной округлой поверхностью, канал, уводящий его сейчас в самую твердь земли, всё ниже и ниже, в безмолвие, зловоние и темноту, канал, более всего похожий на вход в чужую огромную нору – и тут как раз случился поворот, о котором Рафик едва успел подумать и который словно накаркал, поворот резко увёл тоннель влево и ещё более круто вниз, и луч фонарика словно умер, утонув в бездонной черноте. Рафик вытер рукавом со лба внезапно выступивший липкий пот и начал спускаться, аккуратно нащупывая ногами скользкие выбоины в каменистом полу и медленно продвигаясь вслед за мечущимся, словно в истерическом припадке, фонарным лучом в темноту… …Словно что-то на миг мелькнуло в дёрнувшемся, как обычно, по тоннелю свете луча. Или это уже просто были галлюцинации от напряжёния – на хрен, если так усердно вглядываться перед собой и искать незнамо чего, обязательно чего-нибудь разглядишь, да ещё, скорее всего, именно такое, чего на самом деле нет. Рафик утешил себя этой мыслью, но почему-то приостановился и прочесал фонарным лучом все закоулки на доступном расстоянии. На доступном расстоянии ни хрена не было, а был пустой и неровный обгрызенный тоннель – впереди точно такой же, как и тот, что оставался сзади, и в пределах видимости ничего не мелькало и ничего не привлекало взор. И всё-таки Рафик медлил, с трудом проталкивая воздух в лёгкие сквозь внезапно сдавленную ужасом грудь, сдавленную ужасом в тот самый момент, когда это словно промелькнуло в неясной полутьме, - сдавленную тем жутким, ирреальным ужасом, который миллионы лет живёт и дремлет в генах человека, ужасом, родившимся и сформировавшимся в человеческой душе, ещё когда от тёмных сил не было у людей никакой защиты, и подступающая ночь несла неминуемую гибель тем, кого нечисть наметила себе в сегодняшнюю пищу - но…, подумал вдруг Рафик, тогда ведь люди как-то справились, выжили и загнали нелюдей в душные вонючие тоннели, ведущие в бесконечную и убогую пустоту, как, например, вот этот душный и вонючий тоннель. Рафик с хрипом вдохнул поглубже и вновь двинулся вперёд, и луч фонарика перед ним всё так же нервно дёргался из стороны в сторону, то высвечивая косым конусом света неровные маслянистые стены, то пропадая в бездонном мраке впереди – тут Рафику показалось, как будто что-то тёмное и неясное плывёт рядом с ним чуть в отдалении за левым плечом, он дёрнулся и поскользнулся на тонкой слизи, покрывающей здесь пол, и, уже падая, повернулся в ту сторону и направил туда луч света, резко и быстро, словно выстрелил навскидку, не целясь, ориентируясь на один только неясный абрис более густой, чем окружающая, мглы. Там, в той стороне, разумеется, не было ничего и никого. Та же стена с изрытой поверхностью, похожей на поверхность объеденного огромными мушками дерьма. На сей раз Рафик выругался вслух, со смутным облегчением порадовавшись, что возле него нет никого из детей, а значит, можно материться сколько угодно, не опасаясь подать кому-либо плохой пример, после чего, кряхтя и отдуваясь, начал вставать. Он уже стоял, когда опять что-то смутно мелькнуло уже впереди, словно очень быстро проскользившая по стенке тень, и на сей раз Рафик был уверен, что ему не почудилось. Он переложил фонарик в левую руку и правой мягко потянул сзади из-за пояса пистолет, который забрал у мусора на тюрьме. Кажется, пришло время приступать к началу того дельца, обтяпать которое он, как Рафик внезапно вспомнил, как раз и явился сюда. Он снял пистолет с предохранителя и взвёл курок, чтобы было легче выстрелить хотя бы в первый раз. Что-то едва уловимое вдруг качнулось перед ним далеко в глубине прохода, словно нестойкое отражение в чёрном зеркале, когда в комнате совершенно темно, и лишь какое-то шестое чувство может подсказать, что в зеркале действительно ворохнулась тварь, и он двинулся навстречу этому неясному и неуловимому, не различимому глазом и лишь смутно улавливаемому подсознанием и внутренним взором темноватому и словно бесплотному сгустку мрака, всё так же то появляющемуся, то словно гаснущему в окружающей мгле, потом что-то чуть шевельнулось в тоннеле чуть левее, и на сей раз Рафик даже явственно услышал шорох и сырой неприятный скрип, какой издают внезапно остановившиеся мокрые шины на мокром дорожном полотне. Рафик ещё раз вдохнул поглубже, собираясь с духом и зачем-то сказал вслух: - Ну-у-у-ус-с-с-с! – и быстро и решительно пошёл вперёд, твёрдо ступая по неровной поверхности у себя в ногах. - Осторожно. – предупредил его сзади тихий голос, сзади, куда Рафик только что оглядывался и где только что не было совершенно никого и ничего, кроме безмолвия и пустоты. – Не поскользнись. На сей раз Рафик даже не подпрыгнул от внезапного звука голоса за своей спиной, как будто он подсознательно знал и ожидал, что его не должны были оставить одного в этом нечеловеческом подземелье среди нечеловеческих теней впереди, ускользающих, словно какие-то необычные чёрные призраки,. - Я, кажется, сказал, чтобы вы все остались на поверхности. – даже не повернув головы, пробурчал он и почувствовал так же явственно, как если бы оглянулся и увидел, что Фара позади него передёрнул плечами. - Не могли же мы такое важное дело доверить тебе одному. – ответил он. – Нас убивают, ты что, забыл? Рафик помолчал, всматриваясь во вновь ставшую неподвижной темноту перед собой. - Я не забыл, - наконец, ответил он, - но здесь не игрушки, здесь слишком опасно. Фара ответил ему резко и сразу, словно похожего аргумента он уже давно ожидал и уже давно подготовил ответ: - Сейчас нигде не игрушки, мы уже забыли про них, сейчас везде смерть, от которой невозможно укрыться в норах или как-либо спастись, единственный путь к спасению – убить саму смерть, чтобы она больше за нами не приходила… Фара замолчал, и Рафик тоже молчал и, по-прежнему не оборачиваясь, терпеливо ждал продолжения. - А такое важное дело, как я уже говорил, мы не можем доверить тебе одному. – закончил, наконец, пацан. Рафик помолчал ещё чуть-чуть, размышляя над услышанным. - Где остальные? – спросил он. И Фара ответил сразу и прямо. - Сзади. Не бойся, во время драки они не будут прятаться позади. - Лучше было бы, если бы во время драки они прятались позади, а не путались под ногами у взрослых. – пробурчал Рафик и снова двинулся в путь. - Взрослые уже бросили нас на произвол судьбы, оставив лицом к лицу с неведомой смертью, не веря всем нашим заверениям и словам. – ответил Фара, бесшумно идя вслед за им. – Все, кроме тебя. – и затем он повторил, осторожно переступая маленькими даже для мальчика его возраста ступнями по скользкому неровному дну. – Не поскользнись. Нам как-то в школе Расуль Ягудин цитировал Джека Лондона, которого запомнил ещё из детских лет: “Эти твари уважают лишь того человека, который стоит на ногах”. Рафик на миг оглянулся. - Какие твари? – напряжённо спросил он. - Пока не знаю. – ответил мальчик, глядя прямо ему в глаза. – Но то, что это не люди, а твари, - точно. Могу даже предположить, какие именно твари, хотя ни я, ни Эрнестик, ни кто-либо другой ни разу их не видел. - Ну и каковы же твои предположения? – не удержался Рафик от вопроса и сам удивился тому, что на полном серьёзе участвует в этом неописуемо шизофреническом разговоре с несмышлёным ребёнком – уж сейчас он ему распишет, какие это именно твари, нагородит что было и чего не было… однако, Рафик почему-то ждал ответа, ждал не снисходительно и насмешливо, а с нетерпеливым желанием этот ответ услышать, он ждал его, затаив дыхание и мелко дрожа внутри, и когда мальчик после небольшой заминки, на мгновение напрягшей его лицо сомнением, открыл рот, готовясь ответить, сердце в груди Рафика дрогнуло и на миг сбилось с ритма, толкнувшись сначала в грудную клетку, а потом в затылок неровной кровяной волной, вызвавшей и там, и там мгновенный приступ тупой, ломающей ткани и кости боли, и затем послав эту волну по всем жилам, поочерёдно захлёбывающимся этой жаркой и одновременно холодной волной, раскачивающей стенки сосудов с такой силой, что они почти лопались под её внезапным натиском. Однако что бы ни хотел сказать в ответ на за данный вопрос Фара, сделать он это не успел, и было невероятной удачей, невероятным счастьем то, что Рафик, ожидая ответа, не повернул к мальчику голову надолго и лишь на миг отвлёкся от чёрного провала прямо перед собой, и уже в следующий миг продолжил всё так же бдительно обшаривать его лучом фонарика при каждом шаге – и на очередном шаге луч фонарика, упав на очередную на их пути узко-кругловатую тень, не просветил её насквозь, вплоть до самой выщербленной стены, как все предыдущие тени, а словно утонул в её бархатной поверхности, поглощающей все лучи и совсем не отражающей света, почему её и невозможно оказалось разглядеть – так себе, тень и есть тень, непроницаемая и глухая, тень, убивающая и удушающая свет просто своей сущностью, фактурой своих живых нечеловеческих тканей, и когда луч провалился в неё точно так же, как только что проваливался в бесконечный тоннель прямо перед собой, Рафик машинально, подчиняясь древнему, почти звериному инстинкту, дёрнул лучом вверх, туда, где, как подсказывало ему этот древний, генетически определённый инстинкт, должна была быть голова, в которой должны были быть глаза, которые обязательно должны были отражать свет – и два крохотных остреньких глаза, расположенных едва ли на расстоянии сантиметра друг от друга в верхней части глухого сгустка мглы, вспыхнули навстречу фонарному лучу двумя маленькими, но при этом жутко полыхающими, ослепляющими прожекторами раскалённо-красного цвета, словно светофорный стоп-сигнал, и Рафик выхватил из-за спины пистолет настолько быстро, что даже сам этого не заметил, и выстрелил прямо между этих глаз, повинуясь совершенно безотчётному чувству, не успев подумать ни о чем, и лишь мгновением позже, когда тёмная неразличимая голова под ударом пули словно растянулась назад, вытягиваясь длинной сужающейся полосой, уже бликующей в свете фонаря какой-то влажной красноватой консистенцией, он зачем-то подумал, что это уже похоже на другого детского писателя – на Луи Буссенара, на его Капитана Сорви-Голова, который именно таким образом, ориентируясь лишь на слабо фосфоресцирующие в темноте волчьи глаза, отстреливался от ночной атакующей стаи. - Нормально. – совершенно спокойным голосом одобрил его Фара. – Стреляй в головы или отрубай головы, во всех остальных местах раны ре… - он запнулся – ре… ре…, в общем, снова зарастают. - Регенерируются. – подсказал Рафик, удерживая луч фонарика перед собой, словно клинок меча. - Ну. – согласился Фара и вдруг заорал. – ВОНА!!! Но Рафик уже и сам заметил ещё одну, в точности такую же, как первая, непроницаемую тень, вдруг бесшумно заскользившую к ним вдоль стены, - теперь пистолет уже был у него в руке, и он выстрелил, не суетясь и не спеша, даже слегка прицелившись, как только острые красные глазки засверкали в ненадёжном электрическом луче. - Иди домой. – с полнейшей безнадёжностью приказал он ребёнку и снова двинулся вперёд, предельно сосредоточившись и с удвоенным внимание вглядываясь во все тени, лежащие у них на пути. “Нормально, - подумал он, - теперь хоть знаю, кого ожидать… приблизительно знаю”. И он снова приказал, не оборачиваясь: - Я же сказал, иди домой. Но Фара даже не ответил, беззвучно скользя за ним, словно его крохотное отражение в выгнутом и потому уменьшающим мир зеркале, и он остановился, лишь когда за очередным поворотом остановился и Рафик перед… чёрт, это уже была настоящая стена мрака, перегораживающая проход, слитная и непроницаемая, гасящая в своём чреве луч – теперь луч утонул в ней, как в чёрной дыре, безнадёжно и окончательно – Рафик и Фара несколько мгновений стояли неподвижно перед этой стеной, и затем вдруг стена распалась на десятки подвижных красноглазых теней, метнувшихся к ним с текучей ртутной лёгкостью, и Фара что-то закричал Рафику прямо в ухо, но Рафик уже открыл по летящим к ним сгусткам мрака беглый огонь, на это раз не целясь и не разбирая, куда попадают пули, и не расслышал в грохоте выстрелов, что он ему кричит, тут патроны как-то очень быстро кончились, и все пули словно утонули и завязли в стремительно налетающей на них мгле, на нанеся ей никакого видимого урона, и Рафик бросил бесполезную теперь мусорскую железяку на выщербленный, обгрызенный пол, и его меч коротко и грозно взвизгнул, вылетая из ножен, и, почувствовав тёплую и нежную, похожую на узкую кисть молодой женщины, рукоять в своей обнявшей её ладони, Рафик вдруг абсолютно успокоился и наполнился уверенностью, словно теперь в их компании появился новый могучий боец, сражаясь в одном ряду с которым, они просто не могут не победить, - Рафик легко взмахнул сверкающим клинком в темноте, проверяя сбалансированность оружия и одновременно разминая кисть правой руки, и, небрежно положив фонарик в очередную продолговатую выбоину в стене лучом навстречу приближающемся врагам, прочно установил на рукояти ещё и левую ладонь, обхватив ею рукоять аккуратно и плотно, сразу позади правой руки впритык к ней, и расположил ступни на ширине плеч параллельно друг другу, встав боком к летящей на них мгле в левостороннюю стойку – классическую для боя двуручным мечом – и беззвучные красноглазые тени были уже совсем близко, когда Фара яростно и неразборчиво крикнул что-то ещё раз, и в следующий миг возле левого уха и левого глаза Рафика заполыхали вспышки непрерывных выстрелов с таким грохотом, усиленным эхом, отлетающим от близких выеденных стен, что ему показалось, будто он лишился головы, оторванной нестерпимым автоматным рёвом, и отлетевшей в сторону, кувыркаясь и отскакивая от стен и пола, как давешний резиновый мяч. Рафик повернулся к Фаре и в два приёма, задыхаясь от грохота и удушливого порохового дыма, крикнул, прижмурив левый глаз и заглянув сверху вниз в холодные и злые, неравномерно освещаемые вспышками очередей детские глаза на сосредоточенном и строгом бесстрастном лице с поджатыми губами: - Блин!!! Идиот!!! и сам не услышал своего голоса, тут затворная рама автомата лязгнула, завершая последний выстрел, и на миг в тоннеле повисла ещё более оглушающая, чем только что звучавший оглушающий грохот, тишина, и в следующий миг рёв автоматного огня обрушился на уши Рафика уже справа, и Рафик дёрнулся и невольно прижмурил теперь уже правый глаз, как только что прижмуривал левый, и, нервно щурясь, посмотрел сверху вниз теперь туда – там, конечно же, находился Эрнестик, и прежде чем рожок опустел и у того тоже, Рафик успел подумать две вещи: во-первых, что это просто Божья кара какая-то, и что он, Рафик, за какие-то неведомые, но оч-ч-чень-оч-ч-чень тяжкие грехи, теперь обречён до конца жизни тусоваться в одной компании с этими тронутыми пацанами, усвоившими хрен знает откуда нездоровую ковбойскую привычку чуть что сразу хвататься за стволы и палить куда попало без разбора, и во-вторых, что этот Эрнестик, несмотря на обманчиво скромную внешность и интеллигентную речь, оказался серьёзным, смелым и надёжным бойцом, коль скоро не побоялся и каким-то образом сумел прокрасться за ними незамеченным в изменчивой подземельной мгле и вступить в бой в самый острый момент, спокойно дождавшись мига, когда у Фары кончатся патроны и его, Эрнестика, помощь будет нужнее всего, - тут затвор его автомата тоже щёлкнул, и в подземелье, наконец-то, наступила тишина. - Ну-у-у-с-с-с-с, господа присяжные заседатели, - солидно начал Рафик, цепко вглядываясь в темноту сквозь плавающие перед ним узкие изгибающиеся ленты порохового дыма и мягко и плотно удерживая меч в обеих руках, - подведём предварительные итоги нашей с вами совместной деятельности. Эрнестик, всё так же напряжённый, как струна, медленно опустил автомат и сказал: - Леонил Леонов. - Ильф и Петров. – поправил его Рафик, удивившись тому, что настолько грамотный и начитанный пацан не знает хрестоматийного прикола. - Да я не про это. – вяло повёл Эрнестик рукой в воздухе, для чего ему пришлось отпустить заднюю автоматную рукоятку. – У Леонида Леонова в “Дороге на океан” один персонаж-алкоголик выдал такое: “Чертей видал! Я их щупал…, плешивые, с то-оненькими плечиками, и сквозь шкурку синенькое, ровно плохие чернильца, просвечивает…” – Он чуть шагнул вперёд и сказал вдруг задрожавшим голосом. – Кажется, Леонид Леонов сам видел чертей, настоящих, во плоти… а ведь Леонид Леонов не был ни шизофреником, ни алкоголиком, ему не могло показаться и… не показалось. Рафик тут же вспомнил и этот роман, и эту реплику, и он молчал и, не споря, смотрел на груды тел со сметёнными автоматными пулями головами. Тут нечего было спорить – черти выглядели в точности так, как их описал советский писатель, один крупнейших корифеев социалистического реализма в годы, когда разнообразные фантазии о чертях м прочей нечисти в литературе были совсем не в ходу. И всё-таки даже в то строгое время великий писатель нашёл способ донести до людей правду – выкрикнуть её отчаянным душераздирающим голосом со страниц романа, во всех остальных отношениях выдержанного полностью в коммунистическом ключе и ставшего, как со временем стало ясно, одним из лучших произведений социалистического реализма – Господи, подумал Рафик, сколько труда, целеустремлённости, упорства и таланта применил этот человек лишь затем, чтобы попытаться донести людям правду о чертях, существующих прямо возле наших домов, он не пожалел времени и сил и написал прекрасный роман, такой роман, который должен был быть непременно издан вне всяких сомнений, Леонид Леонов не имел права на ошибку и он не ошибся, он написал удивительный, блестящий роман, который не мог не пробиться к людям, и в этом романе, в одном из самых ярких эпизодов, в одном из самых ярких диалогов он вложил в уста одного из самых необычных и привлекающих внимание персонажей свой отчаянный крик предупреждения людям, “очнитесь, люди, - кричал он в этой внешне спокойной реплике, - очнитесь и оглянитесь и вы увидите, что черти здесь, среди нас, наши предки знали, что говорили, черти совсем рядом и готовы в любой миг прийти за нами к нам, и они плешивы, с то-ненькими плечиками, с просвечивающей сквозь шкурку синеватой кожицей чуть светлее, чем кожица перезрелых слив!” - Интересно, а они были плешивы? – зачём-то спросил Фара, глядя на чертей, у каждого из которых на месте головы после шквального автоматного огня оставалось лишь кровавое месиво. - Я думаю, да. – тяжело и с трудом выговаривая слова, ответил Эрнестик. Его лицо блестело от пота, и мелко, чуть заметно дрожали щёки возле губ, но автомат, тем не менее, он держал всё так же твёрдо и прямо, не позволяя ему трястись в руках. - Если Леонид Леонов не ошибся во всём остальном и описал их настолько точно, то почему он должен был ошибиться насчёт плешивых голов? Рафик подошёл к мёртвым чертям вплотную, продолжая удерживать меч в правой руке, и держа только что вновь взятый со стены фонарик в левой. Их небольшие худенькие тельца были полностью забрызганы густой тяжёлой кровью, и шерсть от этой крови свалялась и неопрятно бугрилась небольшими и невысокими комочками, особенно возле хрупких плеч и сразу голых, как у степных стервятников – без всякого перехода шерсти – серо-черноватых шей с морщинами и складками по всей длине. Шерсть на груди была менее густой, чем повсюду, и поэтому сквозь неё отчётливо просвечивала тёмная, очень тёмная синяя кожа, которая как бы равномерно загустевала, становясь чем ближе, тем темнее вокруг чёрных маленьких морщинистых сосков, плоских, как у детей, а к низу живота шерсть почти полностью сходила на нет, и от этого сразу бросались в глаза зримые мощные гениталии в области паха, тоже безволосые, в упругой блестящей коже, чёрной и сверкающей, как антрацит, которые выглядели бы в точности, как человеческие, если бы не их противоестественный, огромный для таких хрупких телец размер, и, взглянув на громадные пенисы, перевитые выпуклыми сетками вен и жил, Рафик почему-то подумал, что эти полуживотные-полухрен-знает-кто должны быть сексуально очень притягательны для испорченных женщин определённого склада – например, для сатанисток и ведьм. Спины монстров, полностью покрытые густой гладкой шерстью, были чуть сгорблены, как у ночных гиен, и при внимательном взгляде даже сквозь густой слой шерсти можно было разглядеть могучие полусогнутые позвоночные столбы с выпуклыми неровными позвонками – позвоночные столбы, заканчивающиеся длинными и бесшёрстными хвостами с кисточками на концах – эти хвосты путались под ногами повсюду, и Рафику пришлось, бродя меж трупов, ступать крайне осторожно, чтобы не запутаться в хвостах ногой. Ноги у них были изогнуты противоестественным образом и в точности напоминали задние конечности вставших на дыбы зверей. У них были раздвоенные копыта на ногах. Копыта, как у козлов. - Так. – сипло сказал Фара и дрожащими мокрыми руками начал менять в автомате магазин. – Мы, кажется, зря так долго болтаемся тут с пустыми волынами, Эрнестик, оружие к бою, перезаряжай давай, чё, бл…, стоишь ср…ся! - А сам-то. – попытался огрызнуться Эрнестик, но его голос так дрожал и вибрировал, что получилось не страшно, хотя и совсем не смешно. Тем не менее он тоже взялся пятернёй за рожок у самого тела автомата и начал с видимым усилием давить крохотным большим пальцем на рычажок фиксации. - Ребята. – негромко сказал Рафик, глядя поверх трупов остекленевшими глазами прямо перед собой в бездонную мглу. – Постарайтесь не приближаться к ним на расстояние рукопашного боя, и это не потому, что они сильнее, а потому, что они слишком уж ужасны – вы сломаетесь от ужаса, взглянув на них живых… я даже сам не уверен, что смогу спокойно и без содрогания заглянуть им в глаза и хари с близкого расстояния. – И его голос потонул во внезапном спаренном грохоте сразу двух автоматов. Мальчики открыли огонь одновременно, на сей раз прямо “от бедра”, удерживая автоматы в нижней позиции, просто не успев, по всей видимости, вскинуть их к плечам для фиксирования у плеч лёгкими стальными прикладами и хотя бы кратковременного прицеливания, всё произошло слишком быстро – вот только что они, пыхтя и отдуваясь, возились с заменой рожков, вот только что щёлкнули новые рожки, плотно сев в продолговатые пазы, вот коротко и в унисон лязгнули затворы, досылая патроны в стволы, и – уже, тут же, сразу, не вскрикнув, не дёрнувшись, успев лишь повернуть стволы куда-то в глубину тоннеля, где сам Рафик не успел ничего разглядеть, они вдруг нажали на спусковые крючки, и грохот коротких очередей вновь заметался в узком канале нечистого лаза, освещаемого пульсирующим автоматным огнём, похожим на светоэффекты в какой-нибудь дерьмовой вонючей дискотеке, и Рафик вновь застыл, оглушённый грохотом и ослеплённый огнём, сжимая в потной руке бесполезный и словно сразу охладевший к нему меч, тут затворные рамы оружия в руках детей щёлкнули опять же, как и в прошлый раз, одновременно, обрушив на мир бездонную ватную тишину, и сквозь эту ватную тишину, как сквозь тяжёлую стоячую воду, Фара зачем-то одним прыжком проскочил слева от Рафика, уже в прыжке отводя онемевший автомат в правый замах обеими руками, удерживая его одной рукой возле рожка и другой – возле основания приклада, разворачиваясь всей верхней половиной тела назад – вслед за автоматом, и его прыжок-полёт сквозь задымленное пороховыми газами и тускло освещённое фонариком пространство закончился в тот самый миг, когда ребёнок наконец-то закончил и замах тоже, и тут же, с силой оттолкнувшись только что соприкоснувшимися с полом ногами, рывком повернул корпус обратно в направлении движения и описал прикладом автомата полукруг, нанося удар в какую-то несомненную пустоту, куда-то в область чуть выше собственной головы, и верхняя округлая часть этой несомненной пустоты с треском разлетелась кровавыми хлопьями, и что-то мягкое и неразличимое смачно шлёпнулось наземь вбок, освобождая путь, и Фара закричал: - Эрне… - бросаясь в освободившийся проход, и тут же слегка подался назад и выставил перед собой оружие, удерживая его поперёк в полусогнутых руках на уровне груди и с отчаянным усилием напрягся всем телом, слегка наклоняясь плечами вперёд, и что-то тоже невидное и тоже неразличимое с глухим звуком ударилось в автомат, и этот удар швырнул Фару на землю, он упал спиной вниз, всё так же упорно удерживая перед собой автомат и яростно отталкивая им от себя навалившуюся на него глыбу мрака, затем он вдруг с бешеной силой нажал вверх стволом автомата в левой руке, явно намереваясь перевернуться через правый бок, и он даже вроде начал переворачиваться вправо, и потом внезапно дёрнул левым локтем вниз, давая неясному врагу возможность упасть вслед за ним, в сторону внезапно исчезнувшей подпорки, и одновременно с этим как-то резко и гибко прянул всем телом вверх через левый бок, отталкиваясь от пола правой стороной туловища, и, уже почти перевернувшись, оттолкнулся от пола уже левой ногой и левым локтем, закидывая на глухую подвижную черноту правую ногу и сталкивая его вбок-вниз правой стороной автомата, тугой пружиной вылетел на неё, как встающая кукла-неваляшка, и, навалившись сверху, захрипел сдавленным голосом: - Эр…нест..ттт…тиииик, свииииистиии!!! И Эрнестик засвистел. Он легко перекинул автомат на ремне себе за спину и сунул оба указательных и оба средних пальца себе в рот, соединив их кончиками под косым углом, и сделал глубокий, очень-очень глубокий вдох. Свист был настолько пронзительным и яростным, что Рафику на миг показалось, что на него обрушился шквальный, невыносимый ветер и что он с трудом удерживается на ногах под его напором, сносящим и сталкивающим его вбок, к стене, и в следующий миг свист оборвался так же внезапно, как и начался, и Эрнестик метнулся мимо Рафика, низко пригибаясь и летя, как таран, с выставленной вперёд коротковолосой головой, этим тараном он с разбега врезался во что-то в обычном пустом месте, где как будто и не было ничего, и это “ничего” согнулось пополам и опрокинулось на спину под его ударом, тут же Эрнестик вскочил на ноги лишь для того, чтобы вновь броситься на землю под ноги теперь уже явственно различимой очередной глухой сгустившейся тени, дёрнувшейся невесть откуда к дерущимся на земле Фаре и его противнику, и тень споткнулась об Эрнестика на полном ходу и закувыркалась бесшумным чёрным шаром, мягко шурша по полу, как катящийся клубок неплотных шерстяных ниток, и тут же словно что-то сгустилось в двух метрах от Рафика и неслышно скользнуло мимо него, как мимо пустого места, в сторону ещё не успевшего встать на ноги Эрнестика, и тогда Рафик наконец-то пришёл в себя. Он вышел из оцепенения внезапно и быстро, словно вынырнув из тошнотворно тёплой обморочной воды, и тут же пустил в дело меч так просто и естественно, словно тот составлял часть его руки – он ударил клинком сбоку чуть по наклонной линии, идущей вверх, перед ударом слегка взмахнув локтем и кистью, при этом их чуть расслабив как при нанесении пощёчины, и там, где клинок должен был встретить тёмную пустоту, он со смачным свистящим звуком просквозил через чью-то тугую плоть, и фонтаны горячей, тоже почти не видной крови плеснулись Рафику в лицо, отчего кожа на лице загорелась и её защипало, как после одеколона или спирта, тут перед ним смутно замаячили сразу несколько сгустков мрака, и Рафик заработал мечом, как лесоруб, с огромной скоростью размахивая им во все стороны, почти ничего не видя в изменчивом свете фонаря и тем не менее каждый раз попадая в цель, и меч, успевший остыть и похолодеть, почти превратившийся в мёртвый кусок металла, теперь вновь ожил и нагрелся в его руке, и Рафику даже показалось, что его вены и жилы мгновенно проросли сквозь ладонь в плоть меча и теперь горячая злая кровь пульсирует в стальном стройном теле, разбрасывающем вокруг лучи, словно молнии, пульсирует синхронно с ударами сердца, всё более размашисто и мощно, раскаляя рукоять – тут неразличимая тень нависла над Рафиком слева, именно “нависла", хотя и была ниже его самого, и Эрнестик запрыгнул на эту тень сзади, уже успев каким-то образом вскочить с оставшейся лежать неподвижно груды мрака, и обхватил её ногами за спину и левой рукой за верхнюю часть, похожую на тень от головы, – он дёрнул эту верхнюю часть чужого тела сгибом локтя назад и лёгким, почти не заметным движением полоснул откуда-то взявшимся в его руке сверкающим ножом по открывшемуся горлу, и тут же соскочил с него обратно и кинулся на одну из двух теней, рванувшихся к Фаре, тоже вскочившему на ноги с мёртвого неразличимого комка, а тень, оставленная Эрнестиком даже стоящей на ногах, чуть слышно захрипела, стискивая себе горло едва различимыми руками с крючковатыми когтистыми пальцами, и из-под этих пальцев тонкими струями, с трудом и шипением прокладывая себе дорогу, ударила чёрная и тоже едва различимая во мраке кровь, а Эрнестик уже опять запрыгнул сразу руками и ногами, как обезьяна, на следующую тень сзади, и тень сразу изогнулась назад, запрокинула руку за собственный затылок и, ухватив Эрнестика за шиворот, выдернула его оттуда, из-за спины, одним рывком, словно котёнка, и теперь уже Фара, отшвырнув ударом автоматного приклада второго из нападавших, бросился к тени с Эрнестиком боком и плечом, пригибаясь низко к земле, и когда он ударил в неё с разгону всем телом, они все трое смачно влепились в стену и распались на три отдельные особи, посыпавшиеся на пол со звуками стряхнутых с дерева груш, и тут же Фара с Эрнестиком вскочили и тяжело дыша мгновенно переместились по площадке, встав спинами друг к другу так плотно, что смогли бы даже опереться один на другого, если бы кого-нибудь из них кто-нибудь толкнул, и ещё одна подвижная пронырливая тень метнулась к ним явно с такой или похожей целью, и Рафик разрубил её пополам в области поясницы горизонтальным рубящим из бокового замаха, и тогда несколько текуче приближающихся к нему теней вдруг остановились, подались назад и слились со стеной глухого мрака, и Рафик лишь сейчас заметил, что возле них появился вот этот, как сказал бы Расуль Ягудин, новый персонаж – медленная и неостановимая, тяжело и вязко натекающая на них глухая чёрная стена, полностью непроницаемая, если не считать множества поблёскивающих в разных местах, словно мигающих, маленьких острых красных глаз, стена приближалась спокойно и равномерно, как наползающий чёрный ледник, и Рафик невольно сделал шаг назад, ощущая холод в середине позвоночного столба, но тут Фара и Эрнестик отлипли друг от друга и одновременно бросились на стену, вместе дико закричав: - А-а-а-а, бл…-а-а-а-а-а!!! Они ударили в глухую и вязкую, податливую, как вата, стену сразу в двух местах плечами с оборотом чуть назад, удерживая автоматы за спинами, и стена, словно расколовшееся зеркало, распалась на множество подвижных и всё так же трудноразличимых сутуловатых фигур, и Рафику пришлось очень-очень быстро вывести удар мечом через круговой замах прямо снизу, неожиданно для себя попав в самую серёдку уже отчётливо проявившегося во мгле тёмного лица с низким лбом и выпуклой, как у гориллы, нижней частью с громадными коровьими ноздрями, и ему тут же пришлось резко передёрнуть мечом вбок, встречая лёгкий и неслышный прыжок к нему следующего монстра, и лезвие меча, как сквозь масло, пролетело сквозь тонковатую кожистую шею, отделив плешивую голову от плеч, и голова, отлетая, завертелась в воздухе, вроде даже разбрасывая по сторонам тонкие и острые красные лучи незакрывшихся крохотных глаз, Рафик краем глаза отметил, что ребята держатся молодцами, стоя плечом к плечу и стремительно отбиваясь прикладами автоматов от бросившихся на них монстров, и тут же на него самого полетело сразу несколько, и Рафик отпрыгнул назад, вновь перехватывая поудобнее рукоять двумя руками, и он уже снова качнулся вперёд, клоня плечи чуть книзу и тоже сутулившись и выгибая спину горбом, удерживая во руках под косым углом свой раскалённый меч, готовясь к очередному замаху снизу, когда множественным шорохом и лёгким гулким далёким топотом огромного количества ног вдруг наполнился весь тоннель, и Рафик непроизвольно дёрнулся вбок, мгновенно разворнувшись всем телом на пятках, и прижался спиной к стене, выставив перед собой меч вперёд и вверх, готовясь отразить нападение сзади нового врага, – тут же на него прыгнул кто-то из прежних врагов, и Рафик срубил его прямо с полёта коротким и аккуратным движением клинка, тут же вернув его в исходную позицию и удерживая боковым зрением под контролем пространство с той стороны тоннеля, откуда они втроём только что пришли, тут с противоположной стороны к нему снова быстро и юрко сунулась расплывчатая тень, и Рафик снова дёрнул клинком вправо, до миллиметра и сотой доли градуса повторив свой собственный предыдущий удар, не испытывая никакого стремления к разнообразию и вариациям, пока проверенный стиль боя продолжает оставаться эффективным, и снова вернул оружие в ту же позицию, что и прежде, и тут к нему опять кинулось сразу несколько теней, и одновременно с этим возникло и замельтешило что-то далёкое и неясное в противоположной стороне – это что-то уплотнилось, потяжелело и набрякло, словно налилось плотью, стремительно приближаясь к ним, вот в сплошном кипении далёкой и словно однородной массы проступили отдельные бегущие фигуры, и Рафик, одним мгновенным взглядом измерив расстояние до приближающихся маленьких силуэтов с учётом скорости их передвижения сюда, решил, что успеет сначала разобраться с теми, что находятся поближе с этой стороны, и повернулся к ним лицом и уже на повороте диагональным ударом слева направо разрубил самого резвого, и тут же ударил клинком справа налево, и вновь поток чёрной крови и слизи из перерубленного тела окатил его горячей волной с головы до ног, следующего чёрта Рафик встретил, одним твёрдым движением всадив клинок ему в костистую мохнатую грудь по самую рукоятку так, что остриё вышло него из спины далеко-далеко и стало видным даже отсюда, спереди – он напряг руки, пытаясь вытащить завязший в тонких и гибких мощных костях клинок, тут к нему кто-то сунулся сбоку, и Рафик машинально провёл прямой правой ногой ему в середину груди, отшвырнув его этим ударом назад, и повернул мечом насаженного на клинок чёрта в сторону очередной метнувшейся на него тени, и тот тоже напоролся на остриё и тоже повис на нём, изгибаясь в конвульсиях и оседая на подгибающихся ногах, и клоня книзу меч увеличивающейся тяжестью своего обмякающего тела – теперь меч завяз в тугих упругих телах окончательно, и Рафик вдруг с отчётливым ужасом понял, что ему конец уже через мгновение, когда кто-либо из этих маленьких и мощных монстров с плешивыми головами, с огромными толстыми когтями на руках и узловатыми переплетающимися мышцами по всему заросшему шерстью телу сумеет дотянуться до него из-за своих умирающих товарищей из темноты – тут же ответным эхом на его мысли с той же стороны, что и прежде, к нему дёрнулась ещё одна красноглазая тень, и теперь Рафик ударил его тоже прямым правой ногой, но в челюсть – это оказалось нетрудно, черти всё-таки были не очень высоки ростом – и мелкие острые зубы с треском разлетелись в стороны из лопнувшей широкой пасти с тонкими губами, вытягиваясь серебристо-кровавой полосой вслед за опрокинувшимся смутным, гасящим свет телом, тут оба повисших на клинке чёрта, наконец-то, медленно сползли на пол, окончательно наклоняя вниз меч и открывая перед обезоруженным Рафиком открытый узкий проём тоннеля, весь заполненный десятками остреньких, полыхающих алым пламенем глазок в круглых неразличимых головах, и Рафик яростно задёргал мечом, пытаясь вытащить его из вязкой чужой массы, и - Рафик-агай!!! – заорал Эрнестик за мгновение до того, как на Рафика кинулись все разом, из темноты, с которой они все сливались даже сейчас, на предельно близком расстоянии, и Рафик, уловив мгновенное тёмное движение прямо перед собой, выпустил рукоять меча и отпрыгнул назад как можно дальше, падая на спину с оборотом через голову. Он перевернулся через голову и, используя инерцию движения, вылетел на ноги в полный рост, словно распрямившаяся из согнутого положения пружина, он на мгновение застыл в замешательстве, не зная, что делать дальше: бесполезный разряженный пистолет валялся на полу, а меч, торчащий из сразу двух лежащих друг на друге смутных тел, высился в нескольких шагах перед ним, а тем временем скользкие расплывчатые тени уже обтекли торчащую вверх рукоять с обеих сторон, словно затопляя темнотой, вот темнота прянула к нему двумя параллельными, справа и слева от меча, смутными и бесформенными лапами, и Рафик снова дёрнулся назад, уходя от лёгкого прыжка очередного серого силуэта, и, оказавшись вне досягаемости этого прыжка, тут же остановился, вдруг поняв, что нельзя отступать дальше – Фара с Эрнестиком уже были достаточно далеко от него, оставаясь одни, стоя спинами друг к другу и с криками и хрипом отбиваясь прикладами автоматов от клубящегося вокруг них мрака, и если он, Рафик, сделает назад ещё хотя бы шаг, их команда окажется расколотой на две малобоеспособные части. Он переступил по неровному, выщербленному полу, устанавливая ступни на ширине плеч, и, расположив центр тяжести тела строго посередине, встал левым боком к тьме, поблёскивающей красными искрами глаз, и поднял руки с полусогнутыми кистями вверх, к лицу, левую – спереди и повыше, прикрывая ею голову почти до верху, правую – сзади и пониже, удерживая её возле нижнего правого угла подбородка и, на миг обернувшись, бросил короткий взгляд назад, в сторону приближающейся расплывчатой тёмной толпы, вспыхивающей почему-то бело-жёлтыми, а не красными, лучами. - Ну, чё, чертяйки? – приятным баритоном сказал он, и его голос, эхом метнувшийся было в узком канале, завяз и заглох в шевелящейся перед ним мгле. – Ну, чё, - повторил Рафик, ничуть не смутившись этим фактом, - пришло время честной мужской драки? Приземистая круглоголовая тень прянула к нему, не дослушав, и Рафик, тугой пружиной распрямив руку с плеча, ударил прямым левым чуть ниже узкого широкого рта прямо в область вертикальной оси – ощущение было, как будто он ударил по камню, кожа на костяшках тут же лопнула и закровоточила, но ублюдок, тем не менее, упал, как подкошенный, прямо на месте, никуда не отлетев, и остался лежать округлой, бесформенной, с трудом улавливаемой в темноте грудой. Рафик тихонько зашипел от боли и потряс в воздухе ушибленной кистью, и тут же снова встал в позицию, упруго переступил по полу ногами, стремясь лучше почувствовать гармонию всёх напряжённых мышц, и повёл головой из стороны в сторону, разминая шейные мускулы и позвонки, тут к нему из застывшей в замешательстве тёмной массы метнулась, отпочковавшись от неё и оставляя за собой сужающийся след, как оторвавшаяся капля, ещё одна тень, и Рафик, памятуя о боли в предыдущем схватке, постарался распределить нокаутирующую силу удара по обеим рукам, чтобы не ушибить костяшки и в этот раз – он встретил двойным дуплетным ударом: сначала вполсилы прямым левым, останавливающим приближение врага, и тут же, без паузы, с коротким выпадом вперёд всем телом, прямым правым, выбившим дух из очередного придурка точно так же, как из предыдущего. “Так, - подумал Рафик, - поодиночке я их мочу, зверята как зверята, ничего сверхъестественного, удар не держат, вырубаются не хуже людей, нормально, брат, это всего лишь зверь, прорвёмся” – и он коротко щёлкнул опять прямым левым, вырубив ещё одного, и кость в его руке вновь заныла от этого удара, как от удара по скале, и он тут же встретил ещё одного, на сей раз ногой туда, где. по его соображениям, у этих неизвестных науке особей должна была быть печень. “Щас должны попробовать ломануться толпой, - размышлял Рафик, нервно пританцовывая на месте, - ясно же, что поодиночке не могут, да только вот тоннель для них узковат, как ни старайся, а больше чем вчетвером в одной линии атаки не пролезть, то-то вон Фара с Эрнестиком вдвоём их держат уже кучу времени – пошире надо было лазик прогрызать, пошире, козлята…” – и тут же в голове Рафика промелькнула какая-то смутная и страшная мысль, на миг заставившая сжаться его мозг от ледяного ужаса, но тут на него кинулись действительно целой передней шеренгой, и мысль исчезла, оставив, тем не менее, саднящую холодную рану где-то в глубине головы и ломкую морозную боль в надбровных дугах, и он уже развернулся на сей раз для бокового левого, уже не думая о том, что может ушибить руку, когда невесть откуда взявшийся маленький ребёнок с яростным тонким воплем проскользнул мимо него сбоку и бросился на шеренгу врагов – на хрен, как ни старался Рафик удерживать под контролем тыл, а они всё-таки подобрались неожиданно, ладно хоть пришли свои, а не какие-нибудь другие, был бы номер, если б он, Рафик, проморгал нападение сзади, это ж надо было такому случиться - только что никого не было позади в достаточной близости, и вот разнополые и разновозрастные детишки один за другим с бешеным рёвом проскакивали мимо него и справа, и слева, и мгновенно запрыгивали на колышащуюся перед Рафиком черноту – буквально через миг вся толпа нечисти оказалась погребённой под яростно вопящей, вцепляющейся в неё и колотящей по ней фонариками, автоматами и ножами грудой детей, следующий ребёнок, пробегая мимо, задел Рафика плечом, слегка толкнув его, и Рафик от этого толчка качнулся вперёд и не стал останавливать это движение и выпрямляться обратно, а тоже побежал к чертям в ревущем потоке детской армии и вместе с ними с разбега бросился на врагов и, ухватив за шею первого, кто попал ему под руку, впервые заглянул с близкого расстояния в наконец-то отчётливо видное тёмное кожистое лицо с близко посаженными маленькими красными глазками и, как он только сейчас заметил, парой толстых, но резко сужающихся, смотрящих остриями вперёд рогов, монстр напряг шею и, выворачиваясь из рук Рафика, левой рукой крепко ухватил его за запястье и резко и быстро взмахнул правой, пытаясь достать когтями до его горла, и Рафику пришлось, продолжая давить ему на горло одной рукой, вторую поставить в ближний блок, рука чёрта, ударившись о его нижнее предплечье, согнулась в локте, и Рафик тут же толчком просунул руку в узкий просвет впритык к его жилистому локтевому сгибу резко согнул и, ухватив покрытую шерстью руку в локтевой хват, сломал её одним резким движением, и белая окровавленная кость вышла наружу острым обломанным концом, пропоров мохнатую чужую плоть, демон чуть хрипнул, как свинья, получившая удар по заднице, и тут же Рафик дёрнулся вперёд верхней половиной корпуса, одновременно притягивая его за шею и нырком снизу вверх с сокрушительной силой ударил его головой в лицо, почувствовав, как со смачным хрустящим звуком расплющились под ударом носовые хрящи, и когда чёрт нелепо качнулся у него в продолжающей сжимать ненавистное горло руке и, выпустив запястье Рафика, зачем-то замахал неповреждённой рукой перед собой, Рафик, наконец-то, разжал пальцы и вновь сунулся рукой вперёд, чуть ниже острого мохнатого уха, растущего прямо под рогом, и тоже ухватил в локтевой хват ещё и шею и тоже её сломал движением локтя снизу вверх, он ещё не успел выпустить ставшую тряпично мягкой шею, и обмякшее, утопающее в тени под ногами тело только начало падать, оседать на пол, когда возле уха Рафика обжигающе и хрипло ударила короткая автоматная очередь и расколола такую же круглую и рогатую кожистую тёмную голову на плечах монстра, которые, в принципе, находился не так уж близко и которому Рафик вполне мог бы успеть организовать достойную встречу. “Поберегли бы патроны, - подумал Рафик, выпрыгивая ещё на полшага вперёд ближе к слитной тяжёлой стене мохнатых тел, - я вон расстрелял все сразу, ну и хрен ли?”, и словно эхом его мыслей чей-то знакомый голос закричал откуда-то из самого пекла драки, перекрывая её гул и шум: - Лишка не шмалять!!! Работаем в рукопашной – стволы на самый крайняк, если уже ваще хреново!!! - Да я за Рафик-агая испугался! – тонкий детский голос крикнул это рядом с Рафиком с той стороны, откуда только что ударила автоматная очередь, и Рафику захотелось повернуть голову и посмотреть, что это за сопляк посмел о нём заботиться в бою, но тут неясная тень, сбрызгивая по сторонам острые алые лучи из глаз, словно парная лазерная установка, вдруг замаячила перед ним в непосредственной близости, и Рафик крайне торопливо, пока за него не успел испугаться ещё какой-нибудь карапуз с автоматом, ударил тень пальцами по сразу чавкнувшим, лопаясь, глазам, погасив их алый огонь, и, качнувшись телом сбоку, ударил ребром ладони чуть ниже уха, вложив всю силу в этот удар – человека он бы таким ударом убил, а что было дальше с этим чёртом, Рафик так никогда и не узнал – чёрт рухнул на землю вялым мешком, и Рафик не стал проверять, всё ли с ним в порядке, он просто перепрыгнул через мягкую груду его тела и бросился на следующего, оказавшегося на пути, тут коротко и резко жахнула автоматная очередь где-то в отдалении, и тут же ударила ещё одна – с противоположной стороны, и Рафик почувствовал смутную тревогу – был приказ применять огнестрельное оружие только в крайнем случае, дети же, как он успел заметить, соблюдали жёсткую дисциплину, как настоящие солдаты, и ослушаться приказа не могли – так что же? крайние случаи уже наступили сразу у двоих?.. тут заполыхали выстрелами сразу два ствола рядом друг с другом, Рафик скрутил руку своему противнику, разворачивая его спиной к себе, и из этой позиции выбросил отвесно вверх с такой силой, что рогатый череп, врезавшись в близкий каменный бугристый потолок, лопнул и пополз во все стороны белыми длинными извивающимися червями, необычайно, по сравнению с ним самим, отчётливо видными и даже словно светящимися бледным, как у гнилушек, светом в темноте. Рафик проскочил мимо него, когда он ещё падал на землю, и бросился к своему мечу, который уже вновь стал виден среди теснимой назад чужой плоти, тут на него бросились сразу двое по диагональным линиями с двух сторон, и угловатый костистый мальчишка в свободной майке, чем-то отдалённо смахивающий на Уллу, как и все, наверное, подростки его возраста, кинулся одному из них навстречу и, ударив его всем телом, с криком боли опрокинулся на пол вместе с ним. - Да хватит меня опекать!!! – заорал Рафик с такой силой, что шум битвы на миг стал совершенно не слышен, резким ударом согнутых пальцев сломал горловые хрящи оставшемуся из двух нападавших чертей и, на миг дёрнувшись вниз, выдернул чёрта из-под мальчишки одним рывком и тут же, не останавливаясь, преодолев брезгливость, ухватил его одной рукой за сухо затрещавшие громадные гениталии, другой – за шерсть на груди, словно за одежду, - и, перевернув в воздухе, хватил головой об пол со смешанным хрустом ломаемых позвонков и раскалываемого черепа, и все: и дети, и черти на миг шарахнулись от него, как шарахнулись бы от любого безумного и страшного в своём гневе человека, тут трескуче ударила автоматная очередь где-то ещё, и Рафик, уже не в силах сдерживаться, заревел звериным воплем и со всей силы обрушился на зыбкую живую сплошную мглу перед собой, раскалывая и ломая кости и черепа возникающих перед ним лишь в последний момент прямого боевого контакта сутулых мощных тел, тут автоматные очереди забили, полыхая огнём, повсюду, и фронт детей начал медленно сдвигаться назад, сминаемый чужой массой, мимо Рафика пролетела отгрызенная детская рука с упрямо зажатым в ней громадным автоматом, и рядом из вспоротой мгновенным ударом когтистой лапы мальчишеской груди алым пенным фонтаном ударила кровь, ещё одна лапа с растопыренными, мёртвенно поблескивающими когтями дёрнулась мимо него к ещё одному ребёнку, и Рафик, перехватив её движение, сломал её в локте в противоположную направлению сгиба сторону ударом ладони, ещё какая-то расплывчатая тень легко подняла ребёнка в воздух, и ребёнок сгруппировался и сжался в тугой комок мышц, поджав ноги и аккуратно устанавливая раструб автомата впритык к покатому тёмному лбу, ствол полыхнул короткой вспышкой, брызнувшей из-под краёв упёртого в лобную кость ствола, и демон начал медленно падать на пол, раскачивая голой безголовой шеей с белым торчащим из неё огрызком позвоночного столба и равномерно бьющими, пульсирующими и извивающимися, как живые, жгутами крови – ребёнок одним гибким движением выскользнул из его так и не разжавшихся рук и встретил ударом ножа прямо в горло следующую дёрнувшуюся к нему тень, тут что-то мокро чавкнуло левее и чуть позади Рафика, и он, глянув туда, увидел, как мальчик с раздавленной грудью падает лицом вниз, закатывая глаза и заливая подбородок сплошным потоком хлынувшей изо рта крови, и резкими, грохочущими, яростными и неровными огнями засверкали автоматы уже повсюду, и Рафик понял, что это конец и что они проиграли. Почти. Он бросился вперёд к своему мечу, уже не пытаясь особо старательно убивать – лишь убивая тех из монстров, кто удачно попал под удар, и расталкивая и расшвыривая остальных, с каждым прыжком и ударом ощущая уходящие секунды, словно вытекающую из тела кровь, каждой клеткой своего тела чувствуя, как с очередным погибшим ребёнком уходит из него частица жизни – лязг и грохот, и рев битвы обтекали его по мере того, как он углублялся во вражеские шеренги, и теперь бой грохотал не только впереди, но и вокруг, и он всё бил и бил, не останавливаясь, руками, ногами, коленями и локтями всех, кто попадался ему на пути, слыша, как кричат в ярости дерущиеся дети и слыша, как грохочут автоматы, давая каждому из них последний шанс выжить и победить, и слыша, как кричат они предсмертными криками, убиваемые монстрами, внезапно и незаметно выплывающими из тьмы прямо возле них, а его меч всё сверкал нестерпимым светом где-то вдалеке, маяча и раскачиваясь во воздухе рукояткой, полыхающей во мгле Божественным пламенем, становясь всё всё больше и ярче, по мере того, как с хрипами и визгами подыхали вокруг Рафика убиваемые им черти, и вот меч неожиданно вырос перед ним, громадный и прекрасный, словно солнечный луч, проникший из яркого тёплого мира сюда, в подземелье, он казался бесконечным, и его свет терялся где-то в необозримой высоте, и Рафик, подбегая к нему, вдруг с отчаянием понял, что если он не смог вытащить меч из мёртвых тел, в которых тот увяз, в прошлый раз, то вероятнее всего, он не сможет этого сделать и сейчас – Рафик подскочил к мечу вплотную, ударом локтя отшвырнул сунувшуюся к нему сбоку неясную тень и этой же рукой, вернув её из выпада, используя выпад, как замах, ударил в переносицу чёрта, вдруг возникшего возле меча – чёрт отлетел в сторону со стремительностью планирующей птицы, и Рафик ухватил меч за раскалённую рукоять и вытащил его из мягкой нечеловеческой груды так же легко, как если бы вытаскивал его из кучи дерьма. |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
