|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Документальная проза. Михаил Белов (Москва), генерал-майор, доктор военных наук, профессор. Живым врагу не дался. Дороги жизни. Никому неведомо заранее, где они сделают поворот, куда приведут. А приводят они нередко к обстоятельствам, в которых человеку надлежит сделать выбор: смириться с ними, отдав себя на волю случая, или поступить вопреки им, согласно долгу и чести. Позвольте, дорогие земляки-читатели, представить вам рассказ о жизненном пути моего брата Федора Ипатовича — второго по возрасту в нашей семье Беловых из деревни Алексеевки. О пути, характерном поступками, требовавшими незаурядной силы духа и мужества. В годы Великой Отечественной войны с самого ее начала обстоятельства ставили его перед выбором — где и как сражаться, выдвинув в конце концов дилемму — попытаться выжить с позором или умереть с честью. И он предпочел последнее. Родился Федор в 1908 г. в деревне Ишбулатово. Пятилетним переехал с родителями и двумя братьями — старшим Иваном и младшим Емельяном — в Алексеевку. Рос крепышом. Часто предоставленный самому себе в силу занятости, родителей по хозяйству, обретал независимый характер, решительность в действиях на просторах окрестных угодий. Летними и осенними днями появлялся дома, лишь чтоб насытиться, а затем снова по мальчишеским делам — в близлежащие леса и поля, на речки Беседу и Измаринку. Учился четыре года в Тынбаевской школе у Дмитрия Петровича Петрова. Хотелось продолжить образование, но для этого надо было ехать в Бирск. Расходы на такое родителям тогда не по карману были. Стал помогать им по хозяйству. Годам к пятнадцати по силе и отваге в деревушке не было ему равных. В соседстве с нами жил в это время Князев Иван Кузьмич — бывший унтер, участник гражданской войны, поставленный во главе местного лесничества, а потому — с наганом. Для острастки помахивал им, кое-где постреливал, чтоб как идет в чей-то дом, на столе в готовности были и выпивка, и закуска. Случалось и в нашем доме такое раза два. Вот как-то уже подвыпивший "ундер" в очередной раз ломится к нам в ворота. — Липат, встречай дорогого гостя! Лицо отца посуровело. Мать мечется из горницы на кухню. Что-то сготовить спешит: не дай Бог, пальнет злодей из нагана! А Федор — тихонечко в сенцы. "Ундер" на крыльцо, а перед ним и дверь уже нараспашку. — Так!.. Так!.. — с улыбкой предвкушает он даровую выпивку и закуску. Но — что за оказия? Навстречу не степенный Ипат Ильич, а юнец-крепыш. Под нос "гостю" не стакан с самогоном, а увесистый железный шкворень. Знал Федя повадки самоуправца и заранее приготовил над дверью в сенцах нужное "угощение". — Видишь, гад?! Еще раз ворвешься, — башку размажу! А сейчас — улепетывай! И чтоб никогда в нашем доме твоего духу больше не было. Сказал, как припечатал. Известно было: Федор — кремень парень. Спуску не даст никакой кривде. Оторопевший Кузьмич, вылупив глаза, громко икнул. И тут же без оглядки ретировался, не переставая икать. С тех пор закатилась звезда вымогателя. Везде стал получать "поворот от ворот". Однако зла еще многим причинил немало. Да не о нем здесь речь. В те годы семью нашу вдоволь наделили землей. На мужчин ее давали, а их у нас уже десятеро с отцом было. Федор по крестьянским делам стал за троих справляться, по-прежнему оставаясь отчаянным и озорным. Больше своих детей любил его за это красный партизан дядя Панфил. Вместе что-нибудь да придумывали, как приезжал дядя на праздники. Однажды на Рождество гостей понаехало полон дом. Мы – меньшие – с театральной галерки наблюдали за веселым застольем. Вот Панфил вышел из-за стола и направился во двор с любимцем — Федором. Немного погодя скрипнула дверь. От порога раздался необычный топот, а за столом бабий визг и дружный хохот. Глядим, из-под полатей лошадиная голова выныривает, а за ней — вся лошадь. Федя ее под уздцы придерживает. "Карько!" Чудеса, да и только! Но что же дальше-то будет? Кто посмелее из гостей, суют коню хлебца. Панфил преподносит налитый из четверти большой ковш браги: — Пей, гостюшко, дорогой, за здоровье честной компании... "Гостюшко" не спеша, с достоинством выпивает. Ничуть не морщится, как это жеманно делают другие гости. Закусывает преподнесенной булочкой. Шум и смех его не смущают. Но тут появляются желающие поцеловаться с ним. "Карько" фыркает, головой мотает — мол, чего удумали... От шуток и прибауток уже скулы сводит. Как бы лишку не было. По знаку отца Федя осторожно разворачивает коня, уводит. Снова звенят стаканы, песни льются... На рубеже колхозной жизни призвали Федора в Красную Армию. Сразу же определили в полковую школу. Побыв командиром отделения, стал старшиной роты. По завершении службы был направлен на хозяйственную работу в ОГПУ. Женился. Однажды приехал в деревушку с супругой Анастасией. Темноволосой и кареглазой, красивой и улыбчивой — словно фея из сказки. С ней многое преобразилось в доме. Ведь — городская! Старались все приодеться почище, получше. Отец раньше всех – по утрам у зеркала. Причешет голову, бороду. На нас посмотрит: ладно ли выглядим? Мать на кухне священнодействует. Хотя и мастерица первостатейна, да как городской угодить? А городская поутру первым делом — за деревушку с нами. Наберем разных цветов. Напевая вполголоса, она быстренько смастерит два-три удивительно ярких букетика. Ласково попросит у матери крыночки. И с букетиками их — на комодик, на стол. Луговые цветы не в диковинку нам. Но в таком подборе мы их и не видывали. В комнате — будто солнца прибавляется! Через пару недель уехал брат со своей Настенькой. Словно и лето кончилось. На другой год получили от них радостное сообщение: родился сынок, Владимиром назвали. Но вскоре обстоятельства повернули Федора на другой путь. Младший его на два года брат Емельян, весьма прямолинейный по характеру, служил воентехником в авиации. Насмотревшись в отпуске на дела колхозные, непочтительно отозвался на командирских занятиях о Сталинской Конституции, высказал нестандартное мнение и по другим вопросам. Кара последовала самая быстрая: арест, пристрастный суд по 58 статье и убийство "при попытке к бегству". Перевели Федора в ряды железнодорожников. Да ненадолго. Стали одолевать проверками и придирками. Брата "врага народа" все-таки вытеснили с "важного участка государственной работы". Немало помыкавшись, с помощью прежних армейских сослуживцев определился в Челябинске на завод имени Колюшенко. Здесь и застала его грозная весть о войне. В Сталинском райвоенкомате Челябинска уже не спрашивали о брате, подвергшемся репрессиям, а приветствовали как добровольца, одним из первых явившегося до официальной мобилизации. Верный семейным патриотическим традициям, Федор, не считаясь с причиненными обидами, рвется поскорее стать на защиту Родины. В августе 41-го уже в боевом строю. Долго не было вестей о нем в отчем доме. Только к осени 42 года пришло письмо из госпиталя, опущенное в почтовый ящик в Уфе кем-то из проезжавших через нее. Федор сообщал, что воевал под Одессой, затем оказался переброшен с частью на оборону Севастополя, где и был ранен в руку. Конечно же, немало довелось брату повидать, пережить. Да не отличался он многословием. К тому же в одном письме всего и не опишешь. Однако концовка была многозначительной: рана уже затягивается и он непременно снова пробьется на фронт, чтоб "поквитаться с фашистами за кое-кого". И снова — как в воду канул. А в конце лета 43-го нагрянула черная весть: в боях за Родину пропал без вести Федор. Сильно горевали мать с отцом. Ведь это была не первая беда. А не случится ли новая? Как страшную дань брала война — в год по сыну. С 41-го не было слышно ничего о Григории. В 42-ом пришло сообщение о пропаже в боях на Керченском полуострове Селиверста. В 42-ом такая вот весть о Федоре. В 44-ом похоронка на Михаила старшего. День за днем, год за годом не покидала родителей тяжкая скорбь, тревога за остальных сыновей. Как-то уже на исходе войны в очередной раз робко зашел во двор школьник-почтальон. Он явно не был уверен – радость принес или горе. — Бабушка Марея... Вам вот письмо... — Господи! Не приведи новой беды, — в тревоге забилось сердце у матери. С опаской приняла конверт. Руки — ходуном ходят. Не зная, что делать, позвала отца, копошившегося в садике. Попросили школьника: "Открой-ка, пожалуйста, сам прочти..." Из конверта выпала фотокарточка. Письма нет. На фото семеро мужчин и три женщины. Мужчины, кроме одного, в гимнастерках, но без знаков различия. Видят отец с матерью в первом ряду слева сын Федор! Значит, живой! — Посмотри-ка лучше, сынок, может в уголке конверта есть письмецо? Да разве не написано, откуда оно? — Нет, бабушка, нет ни письма, ни обратного адреса на конверте... Не оказалось надписи и на обороте снимка. Всей деревушкой долго думали да гадали: что бы это значило?.. Кто же все эти люди? Видать — военные, фронтовики. Но почему без знаков различия? Почему такой таинственный путь фотографии? Не помогли ответить на эти вопросы ни сельсовет, ни военкомат. И осталась присланная родителям фотографии последней памятью о Федоре. Где, кто ее нашел и прислал — до сих пор загадка. А вот судьбу Федора она все-таки помогла прояснить. На открытии музея боевой славы при средней школе деревни Тынбаево в начале 80-х я показал ее возглавлявшему этот музей учителю истории, ныне директору этой школы Ф. Ш. Ибатову. Высказал предположение, что группа похожа на партизанскую, что действовать она могла, скорее всего, на Украине, где, судя по единственному письму Федора, мог пролегать его боевой путь. Штаб "Поиск", созданный при музее школы, незамедлительно принялся за дело. Установили связь с архивами в Киеве. И постепенно узнали немало ярких эпизодов из боевой биографии брата. Выяснилось, что после госпиталя он оказался в составе 825-го стрелкового полка 302-й стрелковой дивизии. Участвовал в тяжелых боях в Сальских степях, по которым вермахт осенью 42-го года рвался на Кавказ и к Астрахани. Тогда неудачи еще продолжали преследовать советские войска. Обладая превосходством в техническом оснащении и маневренности, немецкие войска прорывали наш фронт то в одном месте, то в другом, отсекали и окружали части Красной Армии. Кому не удавалось вырваться из кольца, переходили к партизанским действиям. В одной из групп под командованием офицера Григория Елисеевича Попова пробивался из окружения под Сальском и Федор. Враг, однако, прочно перекрыл все возможные направления выхода. — Но мы же на своей земле! Давайте сколотимся с местными жителями и начнем партизанить. — предложил Федор. В районе станции Куберле, хуторов Верхоломовка и Первомайск с привлечением местных жителей был сформирован партизанский отряд, получивший затем название "Степной Орел". Федор вызвался возглавить в отряде разведывательно-диверсионную группу. Как свидетельствуют архивные материалы, действия группы и всего отряда отличились необычайной дерзостью. Партизанские разведчики смело проникали к расположению узлов связи и тыловых пунктов управления противника, его складам с боеприпасами и горючим, а затем сами же или с прибытием дополнительных сил из отряда стремительным налетом уничтожали их, бесследно исчезали. В ходе наступательного этапа Сталинградской битвы отряд "Степной Орел" уже насчитывал до 70 человек. Действуя в составе Южного фронта, в начале января 43-го г. он отважился на нанесение удара с тыла по группировке противника, изготовившейся для контратаки на рубеже Верхоломов-Куберле. Был принят противником за регулярные части и вовлек в бой его главные силы. Это способствовало успешному выполнению задач третьим гвардейским мехкорпусом, ударившим по врагу, скованному партизанами, во фланг и тыл.* С выходом Южного фронта на реку Миус, отряд "Степной Орел" переформировывается, готовится к новым операциям. Группа Федора выбрасывается в тыл немцам западнее Таганрога. Вскоре штаб фронта от него получает сообщение: "Побережье от Таганрога до Мариуполя охраняется изменниками Родины. По западному берегу реки Калмиус от Сталино до Мариуполя сооружается новая линия обороны, на которой находятся немецкие войска"**. Поступают данные об уничтожении группой одного из тыловых узлов связи, комендатуры, о подрыве складов с боеприпасами, о других смелых акциях. Отвага Федора не остается незамеченной. В апреле 43-го его представляют к награждению орденом Красной Звезды. В представлении отмечается, что как командир разведгруппы он проявил себя решительным в действиях. С сентября 1942 г. по январь 1943 г. лично уничтожил 27 солдат и 2 немецких офицера. Действуя в тылу противника, лично вскрывал его уязвимые места, успешно организовывал передачу через линию фронта важных разведданных. Указом Президиума Верховного Совета СССР брат награждается этим орденом.*** Войска Южного фронта с апреля 43-го начали подготовку к наступлению с целью освобождения Донбасса. Случилось так, что с февраля этого года и я оказался на Южном фронте. В знании лейтенанта командовал пулеметным взводом в 107ом гвардейском полку 34-ой гвардейской стрелковой дивизии, входившей тогда в 28-ую, а затем в 5-ую Ударную армию. Конечно, в войсках не знали, что в их интересах наращивается деятельность партизанских отрядов фронтового подчинения. А они, словно огненные щупальца, проникали к наиболее чувствительным точкам противника, внезапными налетами истощали его, дезорганизовывали управление и работу тыла, срывали перегруппировки войск, добывали важные сведения о перемещениях и составе частей вермахта. Для усиления боевой работы во вражеском тылу на Днепропетровском направлении командование фронта сформировало отборный партизанский отряд в составе 14 человек, присвоив ему имя В. И. Чапаева. Его командиром стал Дудкин Матвей Иванович — бывший начальник штаба отряда "Степной Орел", а начальником штаба Белов Федор Ипатович — бывший в том же отряде командиром разведывательно-диверсионной группы. Таким образом, брат Федор, отправляясь на опаснейшее задание, пусть косвенно, но и мне создавал благоприятные условия для выполнения предстоящих боевых задач. В ночь с 14 на 15 мая 1943 г. отряд им. Чапаева был выброшен с "Дугласа" на парашютах вблизи речки Самары — притока Днепра. Приземление произошло в некотором удалении от назначенного места. В виду этого план совместных действий со здешними подпольщиками на начальном этапе оказался нарушенным. Но вскоре брату удалось все наладить, установить связь со штабом фронта. Отряд развернул основную базу в лесах вдоль реки Самары юго-восточнее Новомосковска. Установив контроль над железнодорожным полотном Запорожье — Павлоград — Харьков, он то в одном, то в другом месте стал выводить его из строя, пустил под откос эшелон с боеприпасами. Авиация фронта, получив из отряда разведданные, 2 июня нанесла успешный удар по расположенному на Самаре у села Орловщина санаторию, в котором находилось до 300 офицеров вермахта, выведя из строя более 100 из них. Был уничтожен ряд объектов на станциях Синельниково и Павлоград. 3 июня партизаны внезапно атаковали немецкую комендатуру в районе совхоза №32 близ Хощевое. Было уничтожено до 10 вражеских солдат, 2 автомашины, захвачено для отряда значительное количество продовольствия. В число партизан начали вливаться советские военнослужащие, бежавшие из нацистского плена. Один из них свободно владел немецким языком и стал в дерзких вылазках постоянным напарником Федора. 7 июня они вдвоем вышли с разведывательными целями к урочищу "Панычево" в 5,5 км. севернее села Васильевки, намереваясь из укрытых мест вести наблюдение за передвижениями по железной дороге Запорожье — Павлодар — Лозовая — Харьков. Вероятно, из отряда выделялись и какие-то силы для прикрытия их действий. Ночевали на чердаке сторожки расположенной здесь кошары, не предполагая, что их ожидает роковой день — день последнего в жизни подвига. Как произошло все, удалось узнать лишь 47 лет спустя – от оставшихся в живых очевидцев, жителей села Васильевки. В это село привели меня и брата Николая итоги нашего со следопытами Тынбаевской школы поиска. В 1985 г. на их запрос из Киева была прислана архивная справка о деятельности Федора в партизанских отрядах "Степной Орел" и им. Чапаева. В ней, в частности, сообщалось о том, что в партизанский отряд брат "был направлен из РККА добровольно", что "в бою у с. Васиьлевки Новомосковского района Днепропетровской области пропал без вести". Юные земляки-патриоты немедленно сообщили об этом мне и установили связь с директором историко-краеведческого музея г. Новомосковска В. К. Кисилевым, который также без промедления включился в дальнейший поиск. Размноженная мной таинственная групповая фотография, полученная родителями, была выслана Кисилеву, опубликована со статьей в "Днепровской правде". Откликнулись многие. Нашлись опознавшие на фотографии Федора и погибшую в этом же селе партизанку Ольгу Шепеленко. Жители Васильевки свято берегут память о тех, кто отдал жизнь в боях за Родину, за освобождение от оккупантов и их села. Недалеко от сельского совета возвышается холмик братской могилы с памятником. 9 мая 1990 г. — в день 45-летия Победы на могиле состоялось открытие мемориальной плиты с высеченными именами павших вблизи села и захороненных здесь: начальника штаба партизанского отряда им. Чапаева Белова Федора Ипатовича, медсестры отряда Шепеленко Ольги Илларионовны, подпольщиков Павла Чабаненко и его сына Николая, летчика Чепуряна. Приглашенные на памятное торжество, мы с братом Николаем и директором Новомосковского музея Василием Кисилевым, были поражены многолюдностью митинга, взволнованностью людей. По увеличенной фотографии опознали Федора и Ольгу Шепеленко несколько человек. Вспоминали некоторые подробности событий того далекого времени. На место неравного боя вызвалась проводить нас невольная его свидетельница Галина Андреевна Патык. По ее рассказу, во многом подтвержденному другими очевидцами, события развивались следующим образом. Ранним утром 8 июня на кошару из Васильевки в обычной крестьянской одежде приехали на повозках двое полицейских. Встретивший их сторож Ялоза, таинственно указал на чердак сторожки. Те пригляделись как бы между делом и, заметив партизан, не торопясь распрягли коней. Один верхом тихо поехал вдоль балки, другой через лес пешком направился в кустарники, а затем на пригорок. Не предполагая большой беды, но все-таки насторожившись, партизаны разведчики спустились с чердака сторожки и скрытно, как они полагали, отошли вверх по балке примерно на 1 км. от кошары. И, видимо, на всякий случай, укрылись в довольно широкой водосливной трубе плотины озера — гребли, как здесь называют. Тем временем верховой полицай уже известил старосту Васильевки Шепеля Савку, как презрительно именуют его жители села, о выявленных партизанах. Оба ликовали. Ведь за убийство партизана, а тем более за его поимку от оккупантов следовало солидное вознаграждение. Предвкушали, конечно, такое вознаграждение и предатель – сторож кошары, и полицай на пригорке, следивший за тем, что делают и где укрываются патриоты. Первым с группой на подводах прискакал на кошару Савка Шепель. Он сразу же выставил дозорных и попытался приблизиться к месту укрытия разведчиков. Партизаны, имевшие на вооружении только наганы и по гранате, в сущности, в западне оказалась. Вынуждены были открыть огонь. Дело Шепеля застопорилось. Но тут на подмогу Васильевским полицаям прибывает большая группа карателей из Перещепено. Всего их собралось до 80-90 человек. Полицаи начали выдвигаться к водосливной трубе по двум направлениям. Партизаны поняли, что их хотят взять живыми и, почти став в рост, в открытую начали бить из наганов. Чувствовалось, что патроны у них имелись в достатке. Несколько карателей были ранены. Полицаи залегли. Желающих идти под меткие выстрелы не выявлялось. Тогда главный полицай Васильевик распорядился собрать до сотни детей и женщин, работавших на поле. Среди них оказалась ныне здравствующая Галина Пятык, а также 13 летний паренек Ваня Перцевой (ныне возглавляет в Васильевке овощеводческую бригаду). Несколько мальчишек поставили в наблюдательное оцепление. — Пропустишь, пулю в лоб получишь! — предупредил главный полицай Ваню и других подростков. Из остальных создали широкое живое кольцо и погнали перед собой на партизан. Прячась за спины детей и женщин, полицаи надвигались на разведчиков, все более сжимая вокруг них кольцо. Расхрабрившийся Шепель, сам за живым барьером стал пробираться к водосливной трубе. Встреченный огнем, растянулся на платине. Видя, что за ним близко нет полицаев, швырнул в партизан гранату. Но, перехваченная в воздухе, она полетела обратно и взорвалась на лету. Осколки вонзились Савке в руку и голову. Дети и женщины стали упираться, громко плакать. Но полицаи толкали их в спины прикладами, изредка стреляли поверх их плеч. Положение разведчиков стало вовсе критическим: карателей, прикрытых детьми и женщинами, огнем было не достать; невозможно было и вырваться. — Тогда из кустиков они кинулись к нам, — рассказывала Галина Патык. — Прямо около меня, как опознала я по фотографии, оказался Федя. Крикнув — прощайте! – он подставил наган к своему виску и... выстрелил... За ним то же самое сделал и другой... — Вот так они, милые, и полегли тут рядочком, — рыдая, показывала она на местности. По ее словам Федор был в гимнастерке и синих брюках, заправленных в сапоги. Через плечо командирская сумка. Неужели при нем была та фотография, кем-то позднее изъятая? Такое — не по правилам, конечно. Да кто не нарушал правил, особенно если сердце что-то предчувствует... Другой был чернявее и повыше ростом. В гражданском. Возможно, это они с Федором в немецкой форме приезжали в дом известной ныне в Васильевки подпольщицы Зины Белой. По сведениям Кисилева, в один из приездов у колодца его встретила соседка Зины — Мария Шуть и опознала в нем сокурсника по институту, учившегося на факультете иностранных языков. Он смутился, быстро ушел: машина тут же отъехала от дома. Фамилия его она не запомнила. Однако на фотографии его нет. Значит — бежавший из плена... Был ли в последний миг иной выход у покончивших собой партизан? Видимо, любое другое они сознательно отвергли. Оба понимали: за ними судьба отряда. Исход выполнения поставленных фронтом боевых задач. При сдаче на милость врагам — неизбежные пытки и истязания, угроза жизни многим из Васильевки, знавшим о делах отряда. Но вот вопрос: где же оказалась должная быть от отряда группа прикрытия? То ли опоздала по времени, то ли что-то другое случилось. Героям, предпочевшим гибели отряда и невинных жителей собственную смерть, уж не отвечать на эти вопросы. Их тела бросили на повозку и вывезли на холмистое поле перед Васильевкой. Сбросив у придорожной ямы, на глазах местных жителей долго измывались над павшими. Особенно злобствовал Шепель: топтал их ногами, пинал, плевал. Указав на Федора, якобы, сказал: "Этот москаль из-под Ростова переброшен на "Дугласе". А этот жид, — произнес он, пиная другого, – похоже, где-то здесь, в подполье сидел..." Фашистские прихвостни устроили шабаш по поводу "победы". Еще у сторожки Савка выстроил всех участников операции и поблагодарил за верную службу "фюреру". Сказал, что "подвиг" будет достойно отмечен. На холме близ Васильевки, после нескольких порций уже присланного "победителям" шнапса, все стали вовсе отчаянными и храбрыми. Бесстыдно хвастались содеянным. Наиболее ревностным исполнителям карательной акции были вручены нацистские награды. Но дальше этого вознаграждение не пошло. Партизаны продолжали смелые вылазки. Да и победили фактически разведчики — "смертью смерть поправ", не выдав и не предав ни дела, ни боевых друзей. Погибших зарыли в придорожной яме. На следующий день полицаям все-таки выпала еще одна удача. Из леса в сопровождении пастуха прибыла в село, будто бы за продуктами, а на самом деле, скорее всего, для выяснения судьбы начальника штаба отряда и его соратника — партизанская медсестра Ольга Шепеленко. Пастух, также позарившийся на вознаграждение, тут же и выдал ее. Да, к сожалению, кое-кто переходил на службу к оккупантам из-за стремления сберечь свою шкуру, а кое-кто шел на предательство из-за корысти. Схваченная Ольга держалась с исключительным достоинством и стойкостью. — Сколько вас там собралось? — спросил ее в управе Савка Шепель. — Нас миллионы! — с бесстрашием и предостережением заявила она. — И таких, как ты — предателей, не найдется... Патриотка готова была и к пыткам, и к смерти за правое дело. С нее сорвали одежду. Взбесившийся Шепель намотал на руку ее косу и совсем голую поволок через крыльцо к сараю. Там долго истязали, требуя назвать сообщников, где они находятся. Никого не выдав, героиня умерла под пытками. Прошли годы... Не сбылось родительское ожидание. Отважный сын так и не переступил порог отчего дома, не дал о себе знать. Не довелось услышать отцу с матерью и о его последнем подвиге. О подвиге, который помнят и чтят жители Васильевки. После войны останки павших перенесли и захоронили в селе в братской могиле. В музее школы этого села хранятся фотографии Федора, его бюст, выполненный скульптором из Новомосковска. Много материалов о Федоре собрано в музее Тынбаевской школы. Среди них и фотографии, публикуемые в газете. Обратите внимание на групповую, на которой ядро отряда им. Чапаева: все десятеро — люди крепкие, способные на большие дела. Уверенность и решимость, боевую удаль излучают их открытые лица. Как теперь установлено, в первом ряду — командование отряда. Слева направо — начальник штаба Белов Федор Ипатович, командир Дудкин Матвей Павлович, комиссар Ляшенко Владимир Васильевич. За Федором во втором ряду медсестра Шепеленко Ольга Илларионовна. В фуражке в третьем ряду Пачаев Василий Алексеевич, павший в боях уже в операциях за рубежом. Но многие тайны снимка остаются еще не раскрытыми. Еще предстоит выяснять кто же другие и какова их судьба. Что удержало приславшего фотографию от пояснений, от написания своего обратного адреса? Каков дальнейший боевой путь партизанского отряда им. Чапаева? Есть для истинных патриотов благородное занятие. Верно сказано Н. М. Карамзиным: "...история предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь Отечество". 1Институт истории партии при ЦК КПУ. Архив. ф. 62, оп. 2, д. 730, лл 184 иоб. 2ЦАМО, ф. 64, оп. 505, д. 121, л. 114. 3ЦГАОР УССР, ф. 1, оп. 24, д. 192, л. 31 и оборот. |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
