|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Расуль Ягудин. Подкидыш с молнией в руке. (Продолжение. Начало в №1) Во имя Бога и Пророка. Иван Бунин. Глава II. Дворняга.
Погода была мерзкой. Холодной и сырой, и мелкий злобный дождь то и дело налетал волнами косых изгибающихся струй, вымачивая всё вокруг, и тут же прекращаясь, чтобы вскорости налететь опять, согнав с неба низкое осеннее солнце – из-за этого асфальт всё никак не мог просохнуть, и в то же время не возникало ощущения чистоты и умытости города, как в период затяжного круглосуточного дождя, и в результате основным ощущением всего этого дня оставалось ощущение грязи, которую непостоянный дождь то и дело подмачивал, и на которой сейчас беспрестанно при каждом шаге скользили каблуки. Эля остановилась и начала перехватывать тяжёлую сумку другой рукой в глупой надежде, что так идти будет легче, и ей пришлось на миг отпустить ручонку своей дочери, впрочем, она сразу же, как только, наконец-то, справилась с задачей по перемене рук и вновь взялась за скользкую от пота ручку сумки, тут же машинально протянула освободившуюся ладонь вбок, ожидая момента, когда маленькие пальчики привычно и доверчиво схватятся за неё. Ожидание затянулось и стало ненормально долгим, и Эля, всё так же не глядя, слегка раздражённо пошарила возле себя свободной рукой. Возле неё всё так же была пустота, и пришлось, сдержав ругательства, готовые сорваться с языка, опустить взгляд и поискать дочь уже глазами. Дочь неподвижно стояла в пяти метрах от неё, вытянувшись в струнку тонкой спиной, и внимательно смотрела куда-то вбок. - Альбина! – недовольно позвала её Эля и глубоко вдохнула, пытаясь насытить кислородом уставшие мышцы. Альбина озадаченно повернула голову и взглянула на неё, словно не узнавая, и снова уставилась куда-то в сторону, и тут же опять для полного удовольствия налетел косой хлещущий дождь, обжигая ледяными и мелкими частыми каплями лицо. - Альбина! – вновь с усталостью в голосе позвала её Эля, жмурясь от залетающих в глаза мелких брызг, и сделала усилие над собой, чтобы подавить минутное раздражение – в конце концов, это всего лишь ребёнок, нельзя же требовать от неё полной сознательности, как от взрослой. Эля дёрнулась было за ней, но тут же решила, что в этой ситуации будет верхом мудрости пока поставить сумку прямо в лужу на мостовой, чтобы налегке отправиться вытаскивать дочь из каких-то мечтаний. Она кряхтя нагнулась, аккуратно, чтобы не разбить бутылку лимонада, устанавливая дно сумки на более-менее ровное место с более-менее чистой поверхностью, и выпрямилась с облегчением настолько громадным, что невольно пришла в несколько лучшее расположение духа. Теперь оставалось только преодолеть непреодолимые пять метров по скользкому асфальту на своих тонких ломких каблуках, поминутно смаргивая с ресниц вытянутые грушевидные капли воды. Дочь стояла уже ещё дальше, и дождь словно не оказывал на неё такого влияния, как на всех прочих – она не гнулась и не жмурилась, и не шмыгала носом, и стояла всё так же прямо, словно под солнцем на пляже в жаркий день, и из-за мокрых волос и одежды выглядела так, словно тайком от взрослых вновь, как в тот раз, успела искупаться, не раздевшись и не натянув резиновую шапочку по самые глаза. Эля подошла к ней сзади и осторожно коснулась ладонью мокрого плеча, и Альбина тут же, не оглядываясь, слегка наклонилась назад и прижалась к её животу головой, вслепую, не оглядываясь, ловя влажной ладошкой её руку. - Собачка. – каким-то необычным напряжённым голосом сказал она. Эля не поняла. - Ты хочешь собачку? – удивлённо спросила она. – Как-то неожиданно, никогда об этом не говорила, и вдруг… - Нет, вон собачка. – объяснила Альбина и вытянула крохотный мокрый указательный пальчик куда-то в серое марево дождя. Эля озадаченно повернула голову, собираясь поискать взглядом собачку, и тут же наткнулась на пристальный собачий взор, притянувший её взгляд, как двойной спаренный прожектор – какой-то ненормальный, стеклисто-гладкий и абсолютно чёрный прожектор из двух спаренных, полыхающих странным и противоестественным чёрным огнём выпуклых полусфер. Пёс стоял, весь пружинисто натянувшись телом и вытянув в их сторону мохнатую и тяжёлую островатую морду с сосредоточенным выражением и даже как будто слегка поджав губы, и он был достаточно, хотя и не чрезмерно, крупен, мускулист и поджар, как хорошо тренированная лайка, и лишь отсутствие изысканной, обманчиво нежной красивости, характерной для этой бесстрашной породы, некоторая излишняя мягкость и расхристанность шерсти подсказывали, что крови лайки в жилах пса меньше, чем это необходимо для признания и трепетной заботы богатеньких буратин. Эля в некоторой растерянности глядела в чёрные собачьи глаза и думала о том, что насквозь мокрый, взъерошенный бездомный пёс, вообще-то говоря, должен был бы выглядеть жалко, но об этой собаке такого сказать было нельзя – пёс не выглядел жалко, он словно пылал изнутри чудовищной энергией и литой неукротимой силой мощного зверя. Пёс несколько бесконечных мгновений смотрел на неё в упор и затем моргнул мягкими влажными веками и отвёл взгляд, одновременно отворачивая голову чуть в сторону и склоняя её к земле, словно в поклоне, с тем удивительным выражением полной покорности человеку, на какое способны лишь собаки и никто другой. - К ноге! – совершенно неожиданно крикнула тонким голосом Альбина и старательно зачмокала, почему-то вытягивая губки трубочкой и одновременно со всем этим с мокрым хлопающим звуком старательно колотя себя маленькой ладошкой по джинсововму бедру. Пёс словно ожидал её выкрика. Он мгновенно сорвался с места, оттолкнувшись от земли задними лапами с такой силой, что из под его когтей вылетели два снопа грязи и воды, и стремительной и неостановимой мощной торпедой понёсся к ним сквозь дождь, всё сильнее вытягиваясь гибким телом вперёд с каждым прыжком – он летел к ним с такой целеустремлённой неостановимой решимостью, что Эля вдруг чего-то испугалась, смутно ощущая некую фатальность в его приближении, и уже дёрнулась было к дочери, чтобы её прикрыть и отогнать этого яростного и, наверное, сумасшедшего пса, но он был уже почти рядом, и она не успевала, и тут он на последнем метре как-то незаметно и естественно сбросил скорость и тут же перешёл на небольшую упругую рысь и еле слышно в шуме дождя заскулил, прижимая к голове уши и как-то сбоку приближаясь к Альбине, осторожно помахивая хвостом и умудряясь при всём этом как-то сохранять мрачное и напряжённое выражение на мохнатой морде. Он ещё раз слегка заскулил, когда Альбина небрежно и по-хозяйски ухватила его за выпуклый загривок и, не оборачиваясь на маму, потащила в направлении их дома, и пёс осторожно засеменил рядом с ней лапами, стараясь попасть в ритм её шага. Эля, совершенно потеряв дар речи, какое-то время смотрела им вслед, уже понимая, что только что некая гадкая и нехорошая непослушная девочка даже не соизволила поинтересоваться её мнением по поводу забрать бездомную собаку домой, и ее минутное остолбенение сослужило ей хорошую службу, так как ребёнок с собакой уже ушли достаточно далеко вперёд к тому времени, когда Эля вновь смогла заговорить и для начала от всей души выругалась, уже не боясь быть услышанной дочерью, и лишь затем кряхтя вновь подняла с земли сумку и, изгибаясь под её тяжестью вбок, заковыляла вслед за тесно прижавшейся друг к другу парочкой по проклятой скользкой грязи на своих тонких форсистых каблуках. Подъезд гулким эхом отозвался на их нестройные шаги, и, как обычно, возникло ощущение, что липкая сырость воздуха забила ноздри и покрыла тонкой вязкой плёнкой не покрытые одеждой участки кожи, и Эля подумала, что животным, наверное, ещё хуже среди гнилостных нездоровых запахов, и пёс немедленно подтвердил её мысль – он напрягся и напружинился всем телом и, перестав преданно поскуливать под Альбининой рукой, поставил уши торчком, беспрестанно и нервно шевеля влажными ноздрями. - Нехорошо, Альбина. – выразила Эля, наконец, обуревавшее её возмущение, и Альбина тут же недовольно отвернулась к стене, и её хрупкая спина приобрела то знакомое Эле упрямое, недовольное выражение, которое появлялось всегда, когда дочь считала себя правой и воспринимала упрёки как несправедливый наезд и из-за этого считала себя морально вправе на маму сердиться. – Надо было хоть разрешения спросить. – невольно сразу сбавив тон, осторожно закончила Эля, и пёс, сразу почувствовав появившееся напряжение, опять слегка заскулил, беспокойно переводя пристальный тяжёлый взгляд с матери на дочь и обратно. Душный и сырой, пропахший человеческой и кошачьей мочой лифт, наконец-то, повёз их вверх, пощёлкивая на этажах, и они доехали молча, глядя в разные стороны. Эля с облегчением поставила сумку возле двери и завозилась, копаясь в сумочке в поисках ключей, и тут что-то заставило её оглянуться, какой-то короткий и обжигающий приступ дикого подсознательного ужаса, вдруг пройдясь ледяным ураганом вдоль позвоночного столба и вызвав в спине ломовую боль, заставил её судорожно дёрнуться с перехваченным дыханием и рвануться в сторону, опрокидываясь на стену вполоборота спиной и плечом, и бросить назад, в чёрное чрево подъезда, ошалелый взор. Пёс стоял там во полумраке прямо возле закрывшихся лифтных дверей, не двигаясь с места, и его взгляд, которым он смотрел на дверь их квартиры, был пристален, неподвижен и напряжённ. - Ну, чего ты? – сипло и сердито, с трудом преодолев горловой спазм о секундного приступа страха, прикрикнула на собаку Эля, решив, что это лучший способ помириться с дочерью. – Ну-ка к ноге! – Пёс нервно переступил на месте лапами и остался стоять, всё так же не сводя глаз с бронированной двери. Затем он словно то ли вдохнул, то ли выдохнул, и его тяжёлые крупные губы словно слегка набухли и оттянулись вверх, показав розовую, с чёрной окаёмкой, слизистую оболочку внутри, и шерсть на холке начала приподниматься дыбом. – К ноге! – ещё более сиплым, теперь уже окончательно севшим голосом вновь прикрикнула на него Эля, чувствуя противную слабость в теле и неуверенность в том, что сможет удержать ситуацию под контролем. Волосы в основании черепа у неё уже были совершенно мокрыми от пота и дождя, и ледяные струи пота быстро и юрко стекали под одеждой по её трясущемуся от пережитого страха телу, собираясь ледяным обручем вокруг тугой резинки трусиков. На сей раз пёс даже не пошевелился, его мышцы напряглись и вздулись по всему телу, и от этого он даже стал как будто ещё более неподвижен, собираясь в напряжённый комок, словно перед прыжком, и ещё через миг он чуть слышно, но с невероятной, парализовавшей Элю злобой, глухо зарычал, ещё больше набухнув мягкими подвижными губами и стягивая вперёд, словно чёрную резину, края крупной пасти. - Доченька! – слабо заговорила Эля, ещё острее ощущая струйки ледяного пота, слаженно и размеренно тёкущие по её телу, забираясь промеж грудей и ягодиц. – Собачка болеет, давая оставим её здесь… Она ещё не закончила фразу, когда Альбина резко повернулась и направилась к собаке. Она крепко ухватила её за вздыбленный загривок и произнесла два слова: - Жека, домой. – и тут же без обиняков начала тянуть за шиворот, таща её к двери, и собака пытаясь упираться, тем не менее сделала первый шаг, подчиняясь её руке и словно с огромным усилием преодолевая какое-то сопротивление внутри себя. - Домой! – гневно повторила Альбина и удвоила усилия, и пёс тоскливо и мучительно заскулил, начав, мелко перебирая лапами, двигаться к двери по воле своей маленькой хозяйки. - Альбина! – снова неуверенно начала было Эля, и Альбина тут же яростно отвернулась в сторону, удерживая мохнатый собачий загривок в руке. Эля прерывисто вздохнула и начала трясущимися пальцами вставлять в замочное отверстие ключ. Замок щёлкнул с неприятным металлическим звуком, словно лязгнувший затвор, дверь неожиданно заскрипела низким хриплым голосом, открываясь во всю ширь, и на какой-то кошмарный миг Эле вдруг почудилось, что изнутри пахнуло могильным холодом и сырым запахом какой-то незнакомой гнили, впрочем, наваждение тут же прошло, и Эля ступила в знакомое тёплое нутро квартиры, и она тут же забыла бы об этой мгновенной галлюцинации, если бы не пёс – он вдруг упёрся в бетонный подъездный пол всеми четырьмя лапами и вновь зарычал, глухо, но с такой неописуемой злобой, что Эля невольно вновь почувствовала страх. - Да что с тобой?! – с недовольством и раздражением крикнула Альбина и посильнее дёрнула за густую шерсть, уже словно выросшую и загустевшую, теперь уже по-настоящему встав дыбом, в её руке, и пёс вновь заскулил и с видимым усилием двинулся к распахнутой двери. Затем он сорвался с места и, едва не сбив с ног девочку, одним прыжком перемахнул порог и застыл теперь уже в прихожей, на миг умолкнув, поставив острые уши торчком и медленно поворачивая лобастую голову из стороны в сторону, словно принюхиваясь и приглядываясь. - Жека! – строго начала Альбина, и в этот миг пёс взревел. Это уже не было то глубокое выдыхание с едва уловимым намёком на вибрацию в горле, как в тот момент, когда он стоял у лифта, это уже не было глухое и злобное ворчание, как секунду назад перед самым порогом, это был бешеный остервенелый рык, исходящий из самой глубины его существа, он рождался в самых недрах его груди и вырывался наружу звериным вибрирующим рёвом сквозь стиснутые и оскаленные огромные клыки, роняющие белую жаркую пену, теперь он уже совсем не напоминал послушного и нежного пса, доверчиво жавшегося по пути домой горячим мокрым боком к бедру девочки, и теперь литые крупные мускулы настоящего и серьёзного опасного зверя словно пошли волной, вздуваясь холмами по всему телу, заставляя шевелиться полностью вставшую дыбом шерсть. Он утробно и ровно, не прерываясь ни на секунду, ревел с прижатыми к голове ушами и оттянутыми назад губами, оттянутыми настолько, что полностью обнажились не только клыки, но и дёсны, и пристальным прямым взглядом готового к смертельному бою дикого животного смотрел на закрытую комнатную дверь, и от всего этого Эля почему-то вдруг успокоилась и сосредоточилась, словно ясное осознание чего-то необычного и опасного, каким-то образом угрожающего её семье, заставило её сконцентрироваться и мобилизоваться, и приготовиться к тому, чтобы наиболее эффективным способом устранить неведомую опасность, для начала уяснив для себя её существо. - Так, Альбина, ты сейчас спустишься вниз и подождешь на крыльце подъезда. Если мы с Жекой не появимся достаточно долго, быстро побежишь к Венере-апай и позвонишь от неё папе на работу. – Теперь она говорила спокойно, отчётливо, уверенно и твёрдо, не позволяя голосу дрожать, и от холодного сосредоточенного звука её голоса даже пёс умерил интенсивность своего рычания и слегка повернул голову, не отводя чёрных глаз от комнатной двери и в то же время как бы прислушиваясь к её словам Альбина тоже повернула голову и взглянула на маму снизу вверх огромными испуганными глазами. - Мама… - со страхом начала она… - Так, быстрее!!! У меня времени нет! – теперь обычно спокойную добрую Элю, назло мужу непростительно избаловавшую своего ребёнка, было не узнать, и в её голосе громыхал металл, Альбина пару раз уже видела её такой и научилась в такие моменты не попадаться ей на глаза, к тому же она по собственному печальному опыту знала, что, когда у мамы так звучит голос, любые детские капризы и хныканья могут сделать только хуже, причём, сделать хуже не слегка, а по-настоящему, надолго и всерьёз. Альбина нажала кнопку вызова лифта и на протяжении всего времени, пока лифт приближался с низким и тяжёлым нарастающим гулом, не отрывала от мамы полных страха глаз. Раздвижные двери лифта грохнули, сомкнувшись за хрупкой детской спиной, и Эля мягко выдохнула, собираясь с мыслями. Она опустилась на колени возле пса и легонько обняла его за вздыбленный загривок. - Что не так, Жека? – тихо спросила она его и осторожно погладила могучую шею возле прижатых ушей. Пёс смог ответить лишь ещё более усилившимся рычанием, не отрывая прямого взгляда от закрытой комнатной двери. “Так.” - подумала Эля и с аккуратным шорохом достала из наплечной кобуры пистолет. Она уже снимала “Беретту” с предохранителя, когда ей вдруг пришла в голову удивительная отвлечённая мысль о том, что жить в ублюдочной бандитской стране, оказывается, имеет свои преимущества – по крайней мере, любой мирный человек (вот она, например) всегда при оружии и всегда сосредоточенн и напряжённ, и всегда готов отразить нападение любого врага, в точности по жизненному принципу ниндзя в трактовке Расуля Ягудина – “Сконцентрируйся и никогда не расслабляйся” – был ли у ниндзя такой принцип, или это была очередная фантазия Расуля, она не знала, но готова была подписаться под каждым словом. Она встала лицом ко входу в комнату, установив ступни параллельно на ширине плеч и плавным движением подняла пистолет снизу от бедра жёстко вытянутыми руками – это тоже ей как-то по пьянке вкручивал Расуль Ягудин – что при прицеливании желательно пистолет выводить снизу, а не опускать сверху, как это делают некоторые несознательные граждане, тогда он будет более твёрд и неподвижен в руках. - Жека. – окрепшим голосом произнесла Эля. – Пора. – И пёс тут же спружинился, напрягся всем телом и тугим и мощным мохнатым шаром ударил в дверь. Дверь распахнулась с глубоким деревянным грохотом, ударившись в диван за ней, и Эля, ворвавшись в комнату следом и тут же прямо от дверного проёма грамотно уйдя вправо вдоль стены, пригибаясь и удерживая теперь уже поднятый кверху дулом пистолет теперь уже одной правой рукой с обхваченным левой ладонью запястьем, краем глаза заметила призрачную тень, мелькнувшую по комнате и вдруг словно погасшую, сгинувшую в углу, и хрипло рычащий пёс, взмахнув хвостом, метнулся за этой тенью длинным упругим прыжком, затем – вторым, расстилаясь над полом не менее призрачной серой торпедой, словно оборотень, вышедший из мглы, он коротко рявкнул оскаленной, показавшейся Эле сплошь белой от обнажённых клыков и пены пастью, и попытался хватануть в воздухе что-то, чего уже там не было, и затем, взрыхляя ворс паласа, резко затормозил всеми четырьмя лапами перед пустым незначительным углом возле телевизора, который испокон веку почему-то был пуст – так Эля с мужем и не собрались купить туда тумбочку или небольшой шкафчик… Эля стремительно обшарила взглядом пустую комнату и напрягла все мышцы, собираясь в комок, и затем одним прыжком, не хуже Жеки, проскочила половину комнаты и выскочила за оборот распахнутой двери, пружинисто вскинув пистолет с удерживаемом на спусковом крючке указательным пальцем. За дверью тоже никого не было. Там стояли запылённый чемодан и старая пишущая машинка в зазоре между стеной и диваном. И больше ничего и никого. Эля часто задышала, позволяя расслабиться онемевшим плечевым мышцам, и на всякий случай повела стволом вокруг, внимательно осматривая комнату. Комната была самой обыкновенной и привычной… почти, и Эля вдруг заметила, что мысленно произнесла “почти”, и это слово выражало всё. Действительно, комната выглядела почти как обычно, и в то же время в ней было уже что-то не так. Жека продолжал тяжело рычать, хотя уже и затихая, а Эля ещё раз внимательно осмотрела всё вокруг. Всё было прежним. Почти прежним, и Эля никак не могла уяснить для себя те неуловимые изменения, которые здесь произошли за время их двухчасового отсутствия. В это время ей вновь почудилось, что на неё пахнуло земляной сыростью и чужим гнилостным запахом, и Жека вдруг зарычал сильнее и резко пошевелился всем телом, словно прочнее устанавливая на полу лапы, и Эля подумала, что они вдвоём, наверное, заражают друг друга всё усиливающимся галлюцинациями, и это была утешительная мысль, от которой, однако, у неё на душе стало нехорошо, словно она не смогла адекватно просчитать ситуацию и пришла к неверным и нелогичным выводам, чреватыми опасностью для семьи. - На хрен, - произнесла она вслух, стараясь сама себя убедить, - нет тут ни хрена, чё я, маленькая, что ли, верить в призраков, верно, Жека? Пёс перестал рычать и, повернув одну только голову, не изменив позицию тела, каким-то мучительным виноватым взглядом посмотрел на неё снизу вверх. Затем он прилёг на палас перед пустым углом и зачем-то накрыл лапами мохнатый нос, и словно завибрировал всем телом и напряг мощную шею, как будто пытаясь что-то сказать человеческими словами или просто протолкнуть сквозь гортань какой-то звук, и звук вышел наружу в виде поскуливания – Жека всё скулил и скулил, усиливая и усиливая звучание, и Эля, опустив пистолет, напряжённо и пристально смотрела на него, отчаянно пытаясь понять, что хочет сказать ей пёс, и тут словно что-то лопнуло в собачьей груди, и он, выпрямив передние лапы и запрокинув лобастую голову острой мордой вверх, неожиданно завыл с невыразимым отчаянием и безнадёжной тоской, и от этого мучительного воя у Эли вдруг всё сжалось внутри беспощадным и ясным пониманием того, что бесполезно и глупо пытаться себя обмануть – в её жизни действительно начало происходить нечто страшное, и какой-то воплощённый непреодолимый ужас отныне вошёл в её жизнь, и теперь уже не будет того относительного мирного спокойствия в их семье, спокойствия, к которому она так привыкла и которым так дорожила, избегая любых внешне не нужных конфликтов и ссор. Разом снова вспотев, на сей раз, для разнообразия, жарким, дурманящим голову потом, она опустила пистолет, чувствуя, как налипают волосы на мокрый лоб и дрожат от внезапно нахлынувшей слабости и удушливого отчаяния все её члены, и тяжёлое ощущение безысходности и безнадёжности свинцовым мраком заволокли её душу. Она вытерла лоб рукавом, пытаясь совладать с собой, и вновь сказала вслух, успев подумать, что разговаривать с самой собой, кажется, уже вошло у неё в привычку, может так и начинается сумасшествие?: - Ничего, вот муж придёт. – и тут же поняла, что это ничего не означает – её муж обычный человек, а не ведун и не великан, и с этим, чего она сама пока не может понять, ему не справиться, что бы это ни было, но в одном Эля теперь была уверена – это настолько страшно и чудовищно, что у них даже шансов выжить теперь практически нет, не говоря уж о шансах победить, и душераздирающе воющий пёс это подтверждает. Эля резко выдохнула и вытерла рукавом трясущейся руки с зажатым в ней пистолетом вспотевший лоб. Она ещё немного постояла, собираясь с силами, и наконец, тяжело шаркая ногами и горбясь, словно древняя старуха, двинулась к двери – пора было забрать дочь. Длинный тоскливый собачий вой неожиданно стих, когда уже лифт, приняв её в своё нутро, пошёл вниз с привычным гулом, и затем Эле как будто вновь послышалось утробное рычание, но оно тут же погасло, то ли прекратившись, то ли оставшись позади слишком далеко, чтобы быть слышимым, или же это опять были её фантазии, как бы то ни было, нужно было поторопиться, пока в квартире не заварилась в её отсутствие ещё какая-нибудь каша.
Альбины на крыльце не было. Эля на миг застыла, борясь с новой волной тошнотворного ужаса, подступившего к самому её горлу, и собрала волю в кулак, пытаясь преодолеть панику. “Так, - подумала она, - попробуем рассуждать спокойно - куда она могла по… тьфу ты, я же сама ей велела если что идти к Венере и позвонить папе, на хрен, это уже паранойя, если от всего дёргаться, конечно, привидится хрен знает что”. Она прислонилась к бетонной стене, чувствуя себя совершенно выжатой и обессиленной. Надо было идти к Венере за дочерью, но она вдруг поняла, что у неё совершенно не осталось сил даже для того, чтобы сделать шаг, а нужно было ещё возвращаться к несчастному, покинутому всеми псу – у Эли теперь было ощущение, что они с собакой пережили общую беду и стали друзьями, и ей теперь совсем не нравилась мысль, что бедный одинокий пёс в покинутой всеми квартире безнадёжно воет в потолок. Такой Альбина с Венерой, которая держала девочку за руку, они её и застали – потной и обессиленно прислонившейся к стене с торчащей из кобуры под мышкой рукояткой “Беретты”, и Альбина сразу вырвалась от сразу побледневшей Венеры и побежала к маме, неровно переступая тонкими ногами по серым ступенькам крыльца. Она подбежала к Эле и привычно поднырнула под сразу обнявшую её руку и прижалась, с болью глядя на неё снизу вверх. Девочка чуть помешкала, прежде чем начать говорить, и по этому признаку Эля вдруг поняла, что и здесь тоже её ожидают плохие новости. - Венера-апай звонила папе на работу. – наконец, сказала Альбина. – Папа уехал в командировку. – И от страшного смысла этих слов Эля с чувством полнейшей безнадёжности закрыла глаза. - Да-да, - подтвердила Венера с бледным растерянным лицом, - его неожиданно срочно куда-то услали… Эля, блин, что тут у вас происходит?, на тебя же смотреть страшно. А дочь твоя молчит, как партизанка на допросе, так и не объяснила ничего, почему у вас такие лица, и с чего это вдруг тебе так срочно понадобилось звонить мужу? Эля молчала, обнимая ребёнка, подавленная свалившимся на неё отчаянием. “Господи, - подумала она, - нам придётся ночевать одним в этой квартире!!!. Господи, Господи, Господи, Господи!” - Эля, - с ещё более побледневшим лицом сказала Венера, - ты бы осталась у меня вместе с ребёнком. Или давай я у вас переночую – у тебя очень нехорошие глаза, я не знаю, что там у вас происходит, но что-то происходит явно. Эля, ничего не говоря и продолжая обнимать дочь, отрицательно покачала головой. Теперь, когда её муж каким-то странным образом растворился в дали, она вдруг ощутила нечто такое, чего не могла бы выразить словами – что всё происходящее как бы их внутреннее семейное дело, даже не семейное, поскольку мужа какие-то неведомые силы сумели услать, а дело их двоих, её и Альбины, вернее, их троих, её, Альбины и Жеки, это их война, это их испытание, и они должны были с этим справиться лишь втроём, или… не справиться, и в любом из этих случаев они получат ту судьбу, которая будет ими заслужена, – победу или смерть, Эля словно всей своей душой чувствовала пристальный и требовательный взгляд Господа с небес. Венера испуганно наблюдала за лицом Эли. - Я, пожалуй, позвоню Рае. – дрожащим голосом сказала, и Эля обнаружила, что вопреки всему обуявшему её ужасу ещё сохранила способность удивляться. - Какой ещё Рае? – с полнейшим недоумением спросила она Венера несколько смутилась и потупилась. - Ну, видишь ли, - нервно начала она, - сейчас, когда все ведуны погибли, Ральф был последним, он подорвал себя вместе с напавшей на них братвой, из тех, что под дьяволом, и не осталось никого, а Рая участвовала в той последней драке Ральфа и смогла всех положить и спастись, и она к тому же была его ученицей, он с ней занимался, - Венера неожиданно для себя самой и крайне неуместно в сложившейся невесёлой ситуации фыркнула с каким-то скрытым неприличным намёком и, прежде чем успела удержаться, подтвердила намёк словесно, ляпнув – уж не знаю, чем он там с ней занимался, и теперь она вроде как бы осталась за него, а затем на неё ночью, когда она гуляла с подругой, опять напали братки из числа дьявольских подстилок, и они вдвоём опять всех разнесли, ну и теперь ходит слух, что Бог дал им Силу для войны с нечистью, так что Рая и Зелла теперь ведуньи, молодые да ранние, должен же был кто-то заменить погибших ведунов на случай, если опять будет нашествие и нужно будет опять набирать святой кружок семи ведунов. Тут Эля вспомнила. Имя Зеллы ей ничего не говорило, а Раю она вспомнила. - Это та, что ли, худенькая, и есть Рая? – в полном обалдении спросила она. – Да она же чуть старше, чем Альбина. На лице у Венеры отразилось искреннее удивление. - Да я бы так не сказала. – протянула она. – Лет шестнадцать или семнадцать-то уже ей есть. Кстати, Расуль Ягудин гонит, что какой-то Гайдар в шестнадцать лет командовал полком на какой-то хреновой гражданской войне. Эля не выдержала и засмеялась, чувствуя, как нервно и лихорадочно сотрясается при смехе всё её тело. - Я не знаю, кто такой этот Гайдар, и что это за гражданская война, никогда о такой не слышала, - начала она, наконец, кое-как совладав с собой. – Но из Раи, по-моему, такая же ведунья, как из Жеки – балерина, и, вообще, что за поганая жизнь – дети воюют с нелюдью, а мы-то, взрослые, куда смотрим? чем занимаемся? почему позволяем нашим детям умирать на настоящей кровавой войне с силами ада? В общем, насчёт Раи я не знаю, а свою Альбину я намерена от всего этого уберечь, надеюсь, мы с Жекой справимся, что бы это ни было. А Рае звонить не надо. Она ребёнок. Я сама мать и не могу позволить, чтобы чей-то ребёнок дрался за мою семью вместо меня. Венера промолчала и ничем не выразила ни своего согласия, ни своего несогласия. Она стояла молча и, когда Эля с дочерью под рукой двинулась ко входу в подъёзд, неподвижно смотрела им вслед огромными глазами на бледном лице, пока они обе не скрылись из виду. Они вошли в лифт, и двери вновь с грохотом сомкнулись за ними, и Эля на миг почувствовала себя так, словно оказалась намертво замурованной в склепе, но тут она взглянула в напряжённые глаза Альбины и усилием воли стряхнула с себя страх и отчаяние. - Ничего, дочка, - мягко сказала она и погладила её по почти просохшим волосам, - справимся, не можем не справиться. – Она помолчала. – Во всём этом нет ничего из ряда вон выходящего, это жизнь, она требует, чтобы мы за неё боролись то с одним, то с другим во славу Аллаха, и то, что враг на этот раз какой-то необычный, ничего не меняет, он враг, и мы его убьём, с какой бы странной харей он к нам не явился, ничего, доча, всё нормально, держись, мама тебя любит. – И она нагнулась и с удовольствием поцеловала девочка в тёплые, слегка влажные глаза, сначала в один, потом в другой, и когда она отстранилась, увидела, что огромное счастливое облегчение отразилось на детском лице. Они переступили порог квартиры и тут же замерли в прихожей, и Эля с трудом сдержала рвотный позыв. Чудовищный тяжёлый запах обрушился на них, словно внезапно кем-то наброшенное огромное одеяло, - сырой, страшный, совершенно непроницаемый и непереносимый запах разложения и гнили и какой-то незнакомой мерзости, и ещё чего-то, наоборот, смутно знакомого и однозначно отвратительного, смешанный запах ужаса и кладбищенской глухой ночи, запах словно плескался, тяжело шевелясь, как живой, густыми и массивными свинцовыми волнами вокруг них, облепляя скользкой массой их тела, и Эля с совершенно неуместным юмором подумала, что, умей она плавать, сейчас бы в этом запахе прямо поплыла наразмашку. В этот момент из комнаты послышался короткий взвиг, и весь юмор из Эли выдуло, словно мощным порывом ураганного ветра. - Альбина. – тихонько сказала она, отстраняя ребёнка за спину и крайне аккуратно, чтобы не издать даже шороха, доставая “Беретту” из кобуры. - Что бы ни случилось, всегда держись рядом за моей спиной. Ни к коем случае не отдаляйся от меня и Жеки. – Она помедлила, стремительно просчитывая наилучший вариант. – А пока подожди нас здесь, в прихожей, ммм… пока я не позову… - И тут же Эля поняла, что говорит чушь, она не сможет спасти дочь, если свяжет её по рукам и ногам, кажется, для крошки пришло время внезапно, резко и быстро повзрослеть – “пора, милая, пора”, подумала Эля и сказала: - Впрочем, нет, ты уже большая, так что думай и соображай сама и действуй по обстановке. Она ударила в хрупкую комнатную дверь левым плечом в одном резком прыжке с ноги, удерживая пистолет двумя руками у правого плеча и, влетая внутрь, уже на лету повернулась по вертикальной оси и упала на пол правым плечом, переместив поднятый дулом вверх пистолет ближе к середине лица и отведя правый локтевой сустав к груди, так, чтобы не ушибить его при падении об пол, тут же сделала кувырок через принявшее на себя весь удар плечо и продольно перекатилась через спину, мгновенно встав на одно колено спиной к противоположной от двери стене и пружинисто слегка наклонила ствол перед собой, готовая выстрелить во всё, что покажется ей необычным, и она чуть было не выстрелила в едва заметно двинувшееся что-то со стороны всё того же пустого угла за мгновение до того, как хрусталик глаза послал перевёрнутое изображение мишени ей в мозг, успевший распознать Жеку в последний момент перед едва не прозвучавшим выстрелом. Пес не спеша и опять же как-то боком приближался к ней, опустив хвост и слегка клоня книзу тяжёлую мощную голову, и с его клыков, вытягиваясь крупными полусферами неправильной формы, капала ослепительно алая кровь, и когда он приблизился к Эле вплотную, она увидела, что в крови у него вся пасть и вся морда, кровь была на мохнатой груди и на лапах, покрывая их до гибких собачьих щиколоток, Господи Боже, пёс был буквально весь в крови, и от этого его шерсть вновь выглядела мокрой и немного свалявшейся, как тогда, под дождём, когда они миллионы лет назад, в какой-то другой, лёгкой, тёплой, доброй, далёкой и отныне не доступной жизни, встретились в первый раз. Внезапно в дверном проёме появилась испуганно-любопытная детская мордочка, и в следующее мгновение Альбина торопливо вбежала в комнату и начала ощупывать пса, погружая маленькие пальчики в густую толстую шерсть, её ручонки сразу намокли в крови и стали красными по самые запястья, и от этого она стала похожей на крохотного клоуна в красных перчатках… на крохотного клоуна-лилипута женского пола. Пёс легонько пыхтел и, повиливая хвостом, послушно вертелся в окровавленных детских руках. - Он целенький. – удивлённо произнесла Альбина, закончив осмотр. – Его никто не кусал. – И эти слова прозвучали в Элиных ушах громом, настолько оглушающим, что она едва не упала в обморок. Он целенький, Господи Боже, так значит, это чужая кровь. Чья же, на хрен, чья!? И лишь сейчас Эля, словно очнувшись от дурмана, сделала то, чего до сих пор у неё не было времени сделать – не было времени с той самой секунды, когда она с грохотом и деревянным треском распахнувшейся двери, кувыркаясь, влетела в комнату с оружием наголо, но теперь пришло время это сделать – оглядеться, и она неровным и неуверенным осторожным движением, словно слепая, боящаяся потерять равновесие, повернула голову и осмотрелась вокруг. Комната была разнесена. “Да, - подумала Эля, - “разнесена”, “комната разнесена”, слово “разнесена” подходит как нельзя лучше, шипяще-мелодичное, как речь какого-то не описанного в научных энциклопедиях подземного гада, “разнесена” просто необычайно удачное, полностью, всецело и абсолютно подходящее слово, ну то есть – разнесена вдребезги!” Эля со страшным трудом, словно старенькая старушка, поднялась с колена на обе ноги и сделала шаг по сразу захрустевшим под её ногами осколкам стекла от мебельной стенки - странно, что она не порезалась, когда летела на пол сначала плечом, а потом спиной вперёд, впрочем, что тут странного?, это же, в принципе, даже не осколки в обычном понимании слова, скорее… та-а-ак, стеклянная крошка, если не сказать “пыль”, Господи, что же за драка здесь была? с кем?, драка, в которой два зверя (наверное, два, Господи, надеюсь они дрались только вдвоём, Господи, Господи, Господи, велики прегрешения мои, но безгранично милосердие Твоё, Господи, сделай так, чтобы оказалось, что их здесь было только двое!!!) разнесли тяжёлые толстые мебельные стёкла в блестящую хрусткую пыль и сокрушили огромную мебельную стенку – Эля с трудом оторвала от пола взгляд и подняла глаза на мебельную стенку, хотя смотреть было не на что, совсем!!!, стенки, можно сказать, больше не существовало, она была действительно сокрушена, тоже подходящее слово, подумала Эля и, протянув руку, безуспешно попыталась пристроить на место чудом уцелевшую дверцу на бельевом шкафчике, дверца висела, скособочившись и наклонившись вперёд и вниз, и с трудом удерживалась в этом положении на единственной оставшейся нижней петле, и когда Эля её коснулась, издала слабый скрип, похожий на плач. Телевизор валялся на полу в сверкающей луже собственных стеклянных осколков, словно в луже собственной крови, и Эля подумала, что телевизору досталось меньше, возможно потому, что драка сразу выметнулась в середину комнаты, а телевизор стоял в отдалении в углу, да, именно так, подумала Эля, они, наверное, с ходу снесли со своего пути телевизор и безумным сцепившимся клубком вылетели на середину комнаты. Она нагнулась и, подняв один из разбросанных изломанных стульев, попыталась поставить его возле опрокинутого письменного стола, и стул даже постоял несколько мгновений, прежде чем с лёгким хрустом качнулся на подломившейся ножке и упал передом вниз. - Мама. – осторожно позвала Альбина, всё так же сидящая возле собаки и тоже огромными глазами рассматривавшая разгром вокруг. - Доча, - торопливо прервала её Эля, - иди-ка на кухню и собери на стол, нам надо будет всё-таки покушать, - она даже попыталась пошутить в надежде, что удастся чуть разрядить обстановку, - то, что папы сегодня с нами нет, совсем не означает, что мы должны остаться голодными. Как ни неудачна была шутка, свою роль она сыграла – лицо Альбины расслабилось и потеплело, и она даже слегка улыбнулась, уходя на кухню в сопровождении пса. Ощущая непрерывный протяжный звон натянувшей всё её тело готовой оборваться струны, Эля осторожно двинулась к пустому углу, в который в прошлый раз, как ей показалось, канула смутная стремительная тень и на который упрямо и злобно рычал её пёс. Она прошла лишь два шага и остановилась. Идти дальше не было смысла, всё было видно и так, да и вообще не было никакой необходимости делать даже эти два шага, угол был виден и с того места, где она только что стояла, этот долбаный угол теперь был виден из любой точки квартиры, и он был не просто виден, он в буквальном смысле притягивал взгляд, и Эля удивилась, что не заметила его раньше – он был весь в крови… весь… совсем… Пол был залит кровью, и то же самое можно было сказать и о стенах, они были забрызганы кровью до самого потолка, да и сам потолок уже изменил свой цвет с белого на красный, он был весь в крови тоже. Эля всё-таки сделала несколько шагов и подошла к луже крови на полу вплотную. Она нагнулась и, не испытывая никаких особенных чувств – ни страха, ни отвращения, хотя раньше всегда боялась вида крови, - потрогала указательным пальцем край кровавой лужи, и лужа чуть двинулась и чмокнула под её пальцем, кровь была ещё тёплой, но уже начала остывать и наполовину свернулась и стала похожей на достаточно толстый студнеобразный блин, Эля ухватила его за край, прищемив большим и указательным пальцем, и потянула вверх, полужидкая лужа вновь чавкнула, сдвигаясь по полу и отлепляясь от него, оставив на нём размазанный красный отпечаток, затем краешек в руке Эли оторвался, и блин крови с мокрым звуком упал обратно, оставив красные раздавленные кусочки красного желе у неё в руке. Эля тяжело выпрямилась, поморщившись от ноющей боли в спине. - Это сегодня, наверное, всё начнётся. – произнесла она вслух, стараясь справиться с дрожью в теле, и её голос метнулся по разгромленной комнате и с лёгким звоном погас где-то среди осколков на полу. Эля помолчала и повторила. – Это, наверное, начнётся сегодня. – “Только бы Альбина выдержала.” – это она лишь подумала, этого она не стала говорить вслух, словно боясь накликать беду. Она повернулась и посмотрела на серое осеннее окно. “Быстро темнеет. - подумала она. – Темнеет рано и быстро. Темнеет, как будто падает на горло нож.” Она осторожно поместила пистолет в кобуру и слегка передвинула кобуру из подмышки ближе к груди, чтобы было легче и быстрей дотянуться до рукояти.
Эля зачем-то переставила уже накрытый Альбиной стол в середину кухни – стол всегда стоял у стены, и до сих пор это её устраивало, трёх мест возле него им всегда хватало на их семью из трёх человек, а сегодня мужа не было, а для них двоих места тем более было предостаточно, но почему-то сегодня Эля, подчиняясь какому-то безотчётному чувству, аккуратно взяла стол за один край и сказала: - Милая, давай-ка передвинем его вот сюда, - и Альбина взялась за противоположный край, не задавая никаких вопросов. Темнота уже упала на город и какое-то время выглядела голубой, некоторое время не было необходимости включать свет, но вот уже стемнело чуть-чуть сильнее, и, когда щёлкнул выключатель, не зашторенные окна сразу приобрели глухой чёрный непроницаемый вид, как будто кто-то накинул на их дом огромное плотное одеяло, сквозь которое не мог проникнуть даже крохотный лучик или… звук, во всяком случае, тишина тоже была непроницаемой и абсолютной, словно с щелчком выключателя вдруг умерли или просто умолкли, что почти одно и то же, все вокруг: и люди, и автомобили, и ветер, и дождь. Эля и Альбина без всякого аппетита пережёвывали пищу в кромешной тишине, нарушаемой лишь позвякиванием приборов, с трудом заталкивая в себя еду, чтобы, как это чувствовали и понимали и мать, и дочь, набраться сил перед неумолимо и беспощадно подступающей ночью, впервые в жизни они ели, как солдаты, не ради вкусовых качеств и собственного удовольствия, не ради насыщения плоти, а лишь ради того, чтобы не ослабнуть во внезапном бою, и Эле на миг стало больно от мысли, что вот и кончилась их спокойная жизнь в дружной крохотной семье, теперь все их действия и поступки, включая принятие пищи, были абсолютно утилитарны и имели лишь одну конечную цель – выдержать войну и по возможности выйти из неё победителями или хотя бы дорого продать свои жизни – и прежде капризная маленькая девочка, которую всегда приходилось заставлять есть чуть ли ни силком, обещая за это что-нибудь вкусненькое, сейчас молча, сосредоточенно и упорно заталкивала в себя пищу, не обращая никакого внимания на её вкус и на окружающий могильный гнилостный запах, и временами поднимая взор и взглядывая на мать глубокими и мрачными, ужасающе взрослыми глазами, и тут же перемещая взгляд за её спину, к глухому и чёрному блестящему окну, на котором ослепительно сверкало отражение кухонной люстры, и Эля тоже, сидя напротив дочери лицом к двери, то и дело, уже и не замечая, что это стало её рефлексом, как у зверя посреди безлюдных ночных Уральских гор, поглядывала в тёмный душный коридорный проём… |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
