|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Страницы истории.
Михаил Белов (Москва), генерал-майор в отставке,
Лауреат премии им. Николая Скоморохова – маршала авиации, дважды Героя Советского Союза. Долгий путь к правде (Реабилитация) Несправедливость всегда – боль. И в этой боли начало пути к правде. Через борьбу добра и зла, закона и беззакония. Поэтому путь к правде не всегда прост и короток. И, чаще всего, чем глубже попрание законности, тем запутаннее и тернистее дорога к истине. Жесточайшей несправедливостью, допущенной к советскому народу его правителями, явились массовые репрессии 30-х годов, проводившиеся под прикрытием надуманного постулата о неизбежности усиления классовой борьбы по мере нарастания успехов в социалистическом строительстве, с тщательным заметанием следов беззакония, а потому долго остававшимися вне суда истории. Путь к установлению правды об обрушившемся тогда на страну бедствии пролег через жизнь двух поколений – дореволюционного и послереволюционного. Через их веру и разочарования, героические дела и страдания, через победы и поражения. И все эти годы шла не всегда видимая миру борьба лжи и правды: одних за то, чтобы восстановить истину, вернуть честь и достоинство оклеветанным, подвергшимся длительному заточению, злодейски уничтоженным. В оценке трагических событий того времени я – лицо заинтересованное: не минула горькая чаша сия и нашей крестьянской семьи, проживавшей, вроде бы в глухомани страны – в деревушке Алексеевке Тынбаевского сельского совета Мишкинского района Башкирской АССР. Беда, нежданно обрушившаяся на семью, выбила ее из колеи жизни, вроде бы начавшей налаживаться, черным крылом коснулась судьбы каждого из нас. Думаю, землякам моим небезынтересно узнать обо всем этом. Тем более, помнится, от репрессий 30-х годов в Башкирии пострадавших оказалось не мало. Они также нуждаются в том, чтобы очистить их имена от наветов. Но, – по порядку. Родители наши – Беловы Ипат Ильич и Мария Петровна (в девичестве – Васильева) – оба традиционно землеробского происхождения. Созданная ими крестьянская семья, как извеку повелось на Руси, свято выполняла две главных обязанности: в поте лица добывала себе и стране пропитание; в лихую годину направила на борьбу с захватчиками своих сыновей, их кровью и жизнями оплатила свободу Отечества. Отцу с матерью, девяти их сыновьями и дочери выпало вместе со всем советским народом идти по предначертанному историческими обстоятельствами пути социалистического строительства, основанном на предельной централизации и жесточайшем насилии, обеспечившим – будем объективными – небывалый рывок в развитии материально-технической базы страны, укреплении ее военной мощи, но, в то же время, обусловившим известные ныне деформации, острую необходимость переустройства сформировавшейся социально-экономической системы на более демократических и гуманных началах. В печати много сказано уже о всевозможных формах насилия, которому в стране подвергались крестьянские семьи, не была исключением в этом отношении и наша. Не стала она исключением и при физических расправах. В 1937 г. такой расправе подвергся третий из сыновей по счету в семье – Емельян, родившийся в 1910 г., ранее других устремившийся в первую линию строителей новой жизни. Уже в 15 лет, вопреки уговорам родителей, он оставил деревушку и отчий дом, уехал в город Златоуст. Поступив рабочим на механический завод, вечерами продолжал образование на рабфаке. Стал секретарем комсомольской ячейки. С первых же заработков начал оказывать материальную поддержку отцу, матери. Отзывчивый и добрый. Он отдавал все, что мог, своим братьям меньшим, сестре. В 1931 г. Емельян добровольно стал курсантом Военно-технической школы ВВС в г. Перьми. Прислал для братьев весь имевшийся у него гражданский гардероб с приложением пряди своих волнистых русых волос, удаленных для порядка со служивой теперь головы. Безутешно и долго плакала мать над этой прялью: «чует сердце мое – погубили его, погубили...». Не зря сказано! Материнское сердце – вещун. Начатая благополучно служба в авиации, завершилась-таки для Емельяна, как и для многих других энтузиастов-патриотов в 37-м г., трагически. Однако до этого злосчастного года еще неоднократно побывал он в родительском доме, энергичный и обаятельный, в обворожительной для нас – меньших братьев униформе небожителя. После 1933 г. в каждый очередной отпуск представал он перед нами в нарядном темно-синем френче с рубиновыми кубиками в петлицах, с золотыми птахами на рукаве и пилотке, в скрипучих душистых ремнях и сияющих блеском сапогах «джимми». С любовью и гордостью смотрели отец с матерью на сына – сокола. Все мы в семье восхищались его статностью, мужеством и душевной щедростью. Казалось, - нет для него ничего такого, чего бы он не смог или не захотел сделать для каждого из нас. Но в каждый приезд Емельяна усиливалось материнское предчувствие в недобрых предначертаниях судьбы. Все больше кручинилась мать, снова провожая сына к месту службы, будто сознавая: вот он – последний раз! Все более сумрачным становился и отец, старавшийся скрыть нараставшую тревогу. Как теперь представляется, основание для усиления беспокойства у родителей были немалые. Может и не во всем происходящем вокруг разбирались неграмотные отец с матерью. Не все умели высказывать. Да неладное не замечать не могли. По-родительски они глубоко понимали характер Емельяна – его рано созревшую самостоятельность, обостренную реакцию на добро и зло, прямолинейность в суждениях и поступках. Сами натерпевшись зла и при старых и при новых порядках, сердцем чувствовали – нелегкая участь ждет бескомпромиссного правдолюбца – сына. Заботы о житье-бытье, о других детях заглушали рвущуюся наружу тревогу. Да и вести от Емельяна с места службы не были плохими. И с колхозной жизнью стали уже свыкаться. В первой половине 30-х годов в нашем колхозе имени В.К.Блюхера (после репрессирования полководца переименованного в «Борец») выпадало иногда по 12-15 кг. Зерна за трудодень. Отец нарабатывал их больше всех. Стал ударником, получал премии. В летнее время и зимние каникулы работали в колхозе и мы – дети – школьники. Семейный заработок оказывался весомым. Воспрянули было духом отец с матерью. Искренне радовался успехам семьи, колхоза приезжавший на побывки Емельян. Но году в 35-м и на колхоз пошли «твердые задания», резко похудел трудодень». Опустели начавшиеся было снова наполняться сусеки семейного амбара. В это время в газетах стали много писать о вредительстве на предприятиях и в колхозных делах. Помню, как приехавшего в очередной отпуск Емельяна возмутило грабительское задание колхозу по поставкам зерна и других продуктов. – Явное вредительство! – заявил он резко, выслушав председателя колхоза. – Ведь этак можно только отвратить крестьянство от новой жизни! Решили ехать в райком в Мишкино. Вернулись радостно-возбужденные: их выслушали, обещали снизить задание! Но сумрачным уехал из дома всеобщий любимец – брат. Видимо, одолевали сомнения... В последний раз приезжал он в родительский дом осенью 1936 г. в чине воентехника 2-го ранга. Службу проходил в 1-й Высшей школе пилотов им. Мясникова под Севастополем в поселке Кача. На колхозных полях летом этого года хорошо поработали комбайны и трактора МТС, быстро убрав колосовые. Но также быстро почти все зерно было вывезено в счет госпоставок и в оплату за работу МТС. На трудодни достались крохи по прежним меркам. В этом же году были повышены нормы обязательной сдачи с каждого двора молока, яиц, шерсти и других продуктов государству. Вместе со всей семьей брат – отпускник ел чуть забеленную молоком «затируху», ставшую почти у всех колхозников вторым из главных блюд после картошки. Похваливал редкостное, экзотическое блюдо, посмеивался, а глаза были грустные. Провожая его, на этот раз мать как-то особенно горько плакала. От стыда ли, что не смогла угощать, как бывало, или от разрывшего сердце предчувствия. И, вот, в августе 1937 г. пришла в дом чудовищная весть: Емельян арестован. Статья 58-я, прояснившаяся после расспросов знающих людей, никак не вязалась с его трудовой биографией и добровольческой службой в авиации, с обликом безусловного приверженца советской власти. Нет, решили в семье, – не обошлось тут без злого навета, без какой-то напраслины. Но, ведь, должны разобраться. Есть же правосудие! Какими же легковерными и наивными все мы в ту пору были... Судьба Емельяна, как теперь удалось выяснить, оказалась в руках лжефемиды, торжествовавшей в те годы, сосредоточивавшей все усилия не на поиски истины, а на добыче обвинительных данных. От свидетелей по делу Емельяна требовали только порочащий его материал. Одновременно в Челябинск, Бирск, Мишкино – во все места, где находились или могли быть другие из десятерых детей семьи полетели телеграммы – запросы с пометкой «арестантская!, чтобы выяснить нет ли на кого-либо из них компрамата, и, тем самым, компрометируя каждого по самому неблагоприятному руслу. Связанных с этим бед и горьких переживаний родителей – не счесть, не измерить. К нынешним дням уже нет в живых наших отца с матерью. Нет и большинства братьев с их поломанной беззаконием судьбой. Одно сложили головы, встав на пути агрессора. Другим отсчитало отведенный срок тяжелое время. К великому сожалению, так и не узнали они, что не ошибались в Емельяне, в его верности Родине. Не ошибались и в том, что стал он жертвой доноса, своей приверженности правде. Слишком много ушло времени, прежде чем всколыхнулось общественное сознание в борьбе за истину, прежде чем удалось развернуть целенаправленный поиск, раскрыть развитие драммы, получить официальное уведомление – «не виновен». Передо мной дело 53-х летней давности за № 2922 по обвинению гражданина Белова Емельяна Иппатовича в преступлениях предусмотренных ст. 58-10 УК РСФСР[31]. Арестован 12 июня 1937 г. на основе доноса секретаря партбюро эскадрильи Спичака Е.Д. по ордеру, выданному на другой день после ареста – 13 июня. В виду инкриминирована контрреволюционная, антисоветская агитация, выразившаяся в критическом высказывании в ходе дискуссии на командирских занятиях в адрес Сталинской Конституции, в отличающейся от официальной интерпретации причин высылки из страны Троцкого, в высказывании сомнения относительно приверженности всех коммунистов марксистско-ленинской идеологии. Полемика по этим вопросам действительно «имела место». Но высказывания Емельяна были расценены секретарем партбюро как наиболее крамольные и вполне пригодные для того, чтобы, совершив донос, продемонстрировать свою «бдительность», верноподданность. «В перерыве я пошел и заявил об этом (о высказываниях Емельяна) военкому эскадрильи тов. Егорову! – показал парторг на следствии. Что же оставалось делать в такой ситуации тов. Егорову, если преследование инакомыслящих повсеместно набирало темпы, если парторг ссылался на свидетелей – сослуживцев, вероятно уже достаточно напуганных происходящим? По-видимому, и о себе подумал военком: не оказаться бы в роли укрывателя; не лучше ли, дав делу ход, избежать возможного обвинения в свой адрес? Избежал ли, неизвестно. Но ход делу дал. За ведение следствия весьма рьяно взялся лейтенант госбезопасности Козлов, вскоре пробившийся на желанную, видимо, должность – начальника особого отдела 1-й Высшей школы пилотов. За ним с неменьшим усердием допросы вел сержант госбезопасности Немов. Как свидетельствуют пожелтевшие и ветхие листы дела, убогого и не состоятельного по предъявленным обвинениям, от начала до конца допрос арестованного брата шел с очевидным выбиванием признания им своей виновности. Какие-либо доказательные материалы отсутствуют, кроме заявлений свидетелей, явно находившихся в зависимости у Спичака, – сказал то-то, выразился то-то... В начале следствия брат не признает сделанные в ходе полемики высказывания антисоветскими. Но затем начинает признавать их таковыми по сути, но не по намерениям. От допроса к допросу меняется, все искаженнее становится его роспись. Свидетельством драматического поворота в следствии, предопределившего, вероятно, роковой исход, являются изорванные, а затем склеенные листы первой части дела. В следующем за этими листами акте от 28.08.37 г. фиксируется, что обвиняемый «в целях сокрытия (?!) своей преступной деятельности вырвал свои показания из следственного дела № 2922 и порвал их, после чего симулировав истерическое состояние разбил стакан, поломал стул, разбил чернильный прибор и порвал настольную бумагу»[32]. Документ подписан оперуполномоченным 5-го отдела УГБ сержантами госбезопасности Немовым и Орловым, младшим лейтенантом госбезопасности Колыхановым. Зафиксировано в нем, скорее всего, не вся картина случившегося. Ясно, что предвзятость в действиях оперуполномоченных встретила резкий, импульсивный отпор несправедливо обвиняемого. Обладавшего, надо сказать, незаурядной силой и решительностью в действиях. Ясно, что эта предвзятость еще более усугубилась и вылилась, как очевидно, в намерение учинить над строптивцем физическую расправу. Судя по материалам дела, по непохожести на обычную роспись Емельяна, после заактированного инцидента пошло все ужесточавшееся выбивание у подследственного признание всей вины. Развитие событий к финалу в деле отражено весьма противоречиво и запутанно. Констатируется факт частичного признания подследственным своей вины. Подшивается протокол заседания Военного трибунала Харьковского военного округа, открывшегося почему-то поздней ночью – 23 ч. 30 мин. 21.10.1937 г. в поселке Кача. В протоколе зафиксированы выступления всех свидетелей, в том числе вызванных в ходе заседания якобы по просьбе обвиняемого. Подписан документ 21-м же числом. На все потребовалось, стало быть, не более 30 мин.? Странным для «доказанного» обвинения по ст. 58-10 выглядит и «мягкость» приговора – 4 г. ИТЛ с поражением в правах на 2 г. Чем объяснить? А тем, похоже, что следствием заранее был предрешен скрытый приговор – уничтожить, убить. И, весьма сомнительно, что подшитый протокол о заседании трибунала отражает действительный ход событий. В деле сразу же после этого протокола подшит не менее сомнительный акт, согласно которому Емельян в 2 часа 55 минут 22.10.1937 г. обнаружен убитым в нескольких десятках от караула. Иначе говоря, убит менее чем через 3 часа 30 минут от начала заседания трибунала. Стрелял кто-то сзади, почти в упор. Пуля пронзила тело брата со спины ниже грудной клетки, вышла через подложечную область. Другой выстрел, похоже для отвода глаз, сделан в левую руку «с ладонной стороны». В присланной недавно из Севастопольского отдела ЗАГС архивной справке время убийства (смерти) датируется 21-м октября, по акту же – 22-го. Причина смерти – огнестрельное ранение. Указана должность техник пос. Кача. В актовой записи о смерти от 17 ноября (не хоронили почти месяц?) захороненный зарегистрирован без указания отчества под именем Николай. В справке сообщается также, что «других умерших по фамилии «Белов» за 1937 г. по пос. Кача г. Севастополя в архиве на значится». Спрашивается, кому и для какой цели понадобилась вся эта бесчеловечная инсценировка? Согласно материалам дела только через 10 дней после совершенного злодеяния – 1 ноября 37 г. в 8-й отдел УГБ НКВД по Крымской области было направлено сообщение, что осужденный Белов Е.И., якобы, «при попытке к бегству был убит». Заметим, что версия о «попытке к бегству» приговоренного к 4-м годам ИТЛ сама по себе сомнительна. Еще менее объясним тот факт, что на составление протокола воентрибунала и его заседание потребовались лишь десятки минут, а на составление донесения – 10 дней, на регистрацию же захоронения – почти месяц. Что касается акта об убийстве, то, по времени составления и своему содержанию, он – очевидный фарс. Похоже в 1-й Высшей школе пилотов в эту ночь специально ждали убийства «при попытке к бегству»: дежурный врач Фадеев, дежурный по школе Степанов и, главное, - начавший следствие по делу, а затем ставший начальником особого отдела этой школы – Козлов. В акте нет и упоминания о том, кто и при каких обстоятельствах стрелял. Не сказано, кто-же «обнаружил убитого». Экспертизы по факту убийства не проведено. В карманах осужденного «обнаружены», якобы «веревка с петлей» и ряд других предметов, которых никак не должно было быть у недавно выведенного с заседания трибунала, явно подсунутых. Словом, наспех составленный протокол заседания трибунала и акт убийства «при попытке к бегству», а также регистрация захоронения убитого под другим именем, без указания отчества, с задержкой почти в месяц со всей очевидностью свидетельствуют: состоялась жестокая, заранее намеченная расправа. Кому-то надо было побыстрее избавиться от подвергшегося истязаниям, всячески запутать при этом следы своего преступления. Избавились. Запутали так, что годы потребовались, чтобы установить судьбу загубленного брата. Похоронен он где-то в пос. Каче. Но где? Неизвестно, пока, куда приехать поклониться праху его... 14 января 1990 г. Военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрела дело по обвинению Белова Емельяна Иппатовича (по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР), арестованного 12 июня 1937 г., и реабилитировала его. Приговор военного трибунала харьковского военного округа от 21 октября 1937 г. в отношении Белова Е.И. отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено[33]. За лаконичными строками сообщения – трагедия незаурядной личности, драма семьи, в которой он вырос, а также семьи, которую он создал. Нелюди обрушили свой гнев и на годовалого сына Емельяна – Георгия, на супругу – Зою Тихоновну (в девичестве Федюнина). До сих пор их судьба – загадка. Луч надежды недавно все-таки пробился из Севастопольского ЗАГСА. В присланной справке из него сообщаются данные о рождении Белова Георгия июля Емельяновича 27 июля 1936 г. пос. Кача г. Севастополя, о его родителях, а также о том, что 7.02.79 г. в архиве ЗАГС г. Симферополя (там в то время хранились документы архива по пос. Кача) выдавалась на Георгия Емельяновича Белова повторное свидетельство. Но кому и по какому поводу – неизвестно. В нашем большом и неустроенном государстве найти человека оказывается не просто... Приведенный рассказ – о судьбе лишь одной из пострадавших от репрессий семей Башкирии, Мишкинского района. А их было немало. Долг живущих – вскрыть правду о всех, о каждом необоснованно репрессированных, очистить от наветов и сохранить в памяти земляков их добрые имена. Процесс поиска и реабилитации показывает, что большинство пострадавших – активные борцы за истину и справедливость, подлинные патриоты Отечества. Они заслуживают того, чтобы имена их были увековечены в Книгах Скорьби и Памяти – районных, республиканских и государственной. Чтобы правда о них явилась важнейшим из уроков истории, послужила делу подлинного обновления страны на демократических и гуманных началах. |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
