Литературный Башкортостан

Они пустили лошадей неспешным галопом все одновременно, и удивительной красоты пейзажи, залитые мягким солнечным светом уральского дня поплыли мимо них, сменяясь одни за другим, и нежный встречный ветер обдувал их лица, разгорячённые предыдущими битвами. Девочка легко летела впереди в развевающемся за спиной плаще-накидке, в точности таком же, как и у предводительницы Горных, и сейчас, когда плотный встречный поток воздуха оттянул назад её волосы, совершенно обнажив юное чистое лицо, и облепил её одеждой плечи и грудь, она ещё больше была похожа на неведомую госпожу Горных, а задумчивое выражение её лица заставляло её выглядеть старше своих лет – выглядеть взрослой девушкой, от этого её сходство с той далёкой предводительницей становилось абсолютным, и Фарит, глянув сбоку на её лицо, когда догнал дочь и поравнялся с нею, чуть заметно вздохнул в грустным выражением лица.

– Что, пап? – не снижая скорости лёгкого плавного галопа, устало спросила девочка. – Не хочется в этот долбаный Город.

Отец покачал головой и честно ответил:

– Не хочется. Чёрт бы побрал этот Город – лучше бы его не было.

– Хммм-даа, – подытожила Айгуль. – А люди всё чего-то поют о Городе красивые песни, как о рае на земле. Я почему-то уверена, что люди ошибаются и что ничего хорошего в этом Городе нет.

Фарит сделал вялый жест рукой, на миг выпустив из неё конский повод.

– Наверняка. Я видел похожие города ещё когда была древность – ни черта хорошего в этих городах не было, Айгуль.

Айгуль чуть заметно кивнула головой и некоторое время скакал молча. Отец уже, погрузившись в собственные мысли, начал было отставать, когда она снова прервала молчание:

– Так ради какого же хрена твой толстый друг детства так старается нас с тобой в этот Город затащить, а?

Фарит повернул голову и некоторое время смотрел сбоку дочери в лицо.

– Давай его об этом спросим, – предложил он, и Айгуль сразу кивнула головой, как будто ожидала такого предложения.

- Давай! – твёрдо казала она. – Давай спросим. Уже время, а твой дружочек детства уже достаточно поводил нас за нос среди гор и гадюк, – и она крикнула, начав сбавлять ход и оглянувшись: – Аглям! – и когда тот вопросительно вытянул шею и взглянул на неё из-за спин пленников, продолжила: – Иди сюда.

На лице Агляма промелькнуло явственное беспокойство.

– А эти? – крикнул он в ответ, кивнув на спины конвоируемых им пленников.

– А ты гони их вперёд, пусть едут перед нами, мы все вместе за ними и присмотрим, – недружелюбно отрезала девочка.

Аглям обречённо вздохнул и заставил свою лошадь прибавить шагу. Айгуль быстро и равнодушно, как обычно в боевой ситуации, скользнула по нему взором, и открыла было рот для начала вопроса, но мужчина её опередил:

– Почему ты не называешь меня «Аглям-агай», как делала это раньше? – недовольно спросил он.

– Заткнись! – грубо огрызнулась девочка. – Здесь вопросы задаёшь не ты, сволочь, – И Аглям даже изменился в лице от этого слова и яростной ненависти, прозвучавшей в голосе ребёнка.

– Ты же сама говорила, что сам Бог хочет, чтобы вы прошли сквозь Город, как сквозь горнило, – растерянно начал он, – так чего же ты злишься?.. – он не успел закончить свою мысль.

Айгуль бросилась на него прямо из седла, в мгновение ока сменив спокойное, полурасслабленное состояние сидящей верхом наездницы на неукротимую ярость внезапно и страшно распрямившегося, как какая-то странная мышечная пружина, бешено атакующего зверя. Она всем телом ударила не ожидавшего такого подвоха мужчину сбоку, и они оба вылетели из седла на ходу и врезались в землю с тяжёлым смачным звуком, из под их сплетённых тел фонтаном ударили щебень и пыль вперемешку с рваными кусочками вырванной этим ударом травы, и они закувыркались безумным сплетённым клубком по ходу движения среди копыт загарцевавших, пытаясь остановиться и на затоптать их, коней, на фоне их тёмных потных мышц мелькнуло запылённое безумное лицо Агляма – тут же снова исчезло, уходя вниз и пропахивая под собой землю и песок, девочка и мужчина перекувыркнулись по слабеющей инерции движения ещё раз, и тут же прянуло вверх и застыло, рывком запрокинутое детской ручкой, дёрнувшей за волосы на голове, лицо Агляма в грязи, ссадинах и крови, сочащейся из этих ссадин, и прямо под этим лицом, вдавливаясь смертельно острым лезвием в узкое пространство между кадыком и подбородком, тускло и холодно поблёскивал нож в правой ручке Айгуль.

– Возможно, Бог действительно хочет, чтобы мы прошли через Город, – с яростной силой сказала девочка Агляму прямо в ухо, продолжая тянуть его за волосы назад, запрокидывая голову, и вдавливать в горло нож всё глубже. – Но я всё-таки не думаю, что Бог обрёк меня на то, чтобы всё это время терпеть возле себя такой кусок дерьма, как ты. Как ты думаешь, сучёнок, на хрена ты нам сейчас нужен, и нужен ли теперь хоть кому-нибудь теперь, когда ты выполнил свою задачу – нашёл нас с папой и сумел направить в Город. Если я тебя, сучонок, прямо сейчас и прямо здесь зарежу, как барана, о тебе никто не вспомнит уже через пять минут. Скажи мне хоть одну причину тому, чтобы тебя не убивать, я пока что такой причины не вижу.

Аглям крайне медленно и осторожно, не деля резких движений, открыл рот и прохрипел:

– А кто же пленных поведёт? Тебе же самой придётся.

- Это довод, – охотно и совершенно искренне согласилась Айгуль, – когда режешь барана, убыток, как минимум, в том, что в хозяйстве становится на одного барана меньше. Жалко, конечно, но зато – всего один баран, а сколько удовольствия, а, сучонок? Ты не представляешь, с каким радостным чувством я оставлю тебя здесь валяться в собственных крови и дерьме – может, оно того стоит, а?, может, ради такого счастья стоит пойти на некоторые материальные затраты в виде такого вот мешка с дерьмом?

Аглям опять крайне осторожно шевельнул губами и приоткрыл рот, пытаясь что-то сказать, и Айгуль с некоторым недоумением наклонилась чуть вперёд, словно пытаясь его расслышать.

– Чего, сучонок? – озадаченно сказала она. – У тебя есть, что вякнуть? Ну, так не томи, жду с нетерпением – мы все, здесь присутствующие, ждём с нетерпением.

Аглям открыл рот пошире и чуть слышно засипел, ворочая синим распухшим языком в ротовой полости между таких же синих губ.

– Как он может что-либо сказать, если ты его совсем задушила? – вяло и совершенно неожиданно подал голос Элз.

Айгуль на него даже не взглянула.

– Пап, – озабоченно сказала она. – Пристрели-ка вот этого лысого, а то он разговору мешает, – однако она чуть ослабила давление ножа на человеческое горло, и от этого почему-то сама стала легче и спокойней дышать. Аглям шумно и с хрипом сделал глубокий вдох и выдавил из себя кусками странные, малосвязанные между собой фразы:

– Я… это… ради… высокой цели…

От этой фразы девочка буквально почти упала на спину, бдительно удерживая нож возле его горла и при этом безумно хохоча и запрокидываясь лицом к небу, изгибая спину и выгибая юную грудь.

– Папа, – хохотала она, – да он же убогий… ха-ха-ха… да он же тронутый, ах-ха-ха-ха-ха-ха, – при этом новом взрыве хохота она уже не запрокинулась назад, и наоборот, безвольно согнулась вперёд, словно потеряв от смеха все силы.

Фарит, Йойхо и Элз сидели на конях почти правильным полукругом и молча, с усталыми серыми лицами смотрели на сцену истерики сверху вниз. Наконец, Фарит вздохнул и, бросив поводья на холку коню, перекинул перед собой правую ногу и спрыгнул из седла на землю. Он подошёл к дочери сбоку и аккуратно, чтобы не порезаться, вынул нож из её руки.

– Оставь, доча, – мягко сказал он. – Теперь уже не имеет никакого значения всё то, что Аглям мог бы нам сказать. Какая разница что, как, когда и почему. Мы решили пройти через Город и мы через него пройдём, какие бы грязные истории нам сейчас ни рассказал этот дядя. Пойдём, милая.

Он осторожно поднял девочку со спины Агляма и мягко повёл её к лошади, прижимая к своему плечу, и девочка, вдруг перестав смеяться, тихо заплакала – тихо-тихо, словно во сне, и после безумного взрыва громогласного хохота её плач почти что не был слышен в лёгком шелесте ветра, пролетающего в вершинах сосен и гор, и Фарит как-то тяжело и прерывисто задышал, словно сам собирался заплакать, и как будто чтобы не заплакать, он заговорил негромким голосом, неловко гладя девочку сбоку по волосам:

– Ничего, ничего, маленькая. Вот сходим в Город, разберёмся со всеми вопросами и проблемами, узнаем всё, что хотим узнать, избавимся от призраков прошлого и снова двинемся в путь, с той же безмятежностью и с тем же спокойствием, с какими мы путешествовали всегда. Потерпи, милая, уже немножко осталось, уже осталось совсем чуть-чуть…

– Фарит! – резко окликнул его Аглям сзади.

– Убей его, – сквозь слёзы капризным тоном попросила отца Айгуль.

- Конечно, милая, – тут же согласился Фарит. – Во всяком случае, за нами он не поедет, это я тебе обещаю.

– Если вы меня убьёте, - торопливо начал Аглям и попятился, – вы уже никогда не узнаете всего.

– Ну и слава Богу, – согласился Фарит, поворачиваясь к нему лицом. – Зачем знать лишнего, много знания – много печали, это мне Айгуль прочитала из какой-то толстой книжки, – и он неприметным движением вскинул ятаган, уже, как оказалось, давно находившийся в его руке. Он сделал шаг вперёд и остановился с задумчивым видом.

– Почему ты не бежишь, – с недоумением спросил он. – Я бы не стал за тобой гнаться. Неужели удовольствие продемонстрировать нас своему начальству так велико, что ты готов умереть, но не сойти добровольно с места? Впрочем, это тоже не важно, – И Фарит снова двинулся в перёд, слегка тряхнув рукой с ятаганом, как бы разминая плечо.

– Эй-эй-эй-эй, – торопливо зачастил Аглям, всё так же, но уже с гораздо большей скоростью пятясь назад. – без меня вы не скоро найдёте дорогу в Город, а вы же решили через него пройти…

Фарит остановился так внезапно, словно натолкнулся на какую-то невидимую преграду. Он несколько мгновений молчал, с выражением неподдельной задумчивости на лице рассматривая Агляма.

– И как быстро ты нас проведёшь в Город, сучонок? – наконец ,спросил он.

– Не называй меня сучонком, – с внезапным раздражением огрызнулся Аглям и перестал пятиться. – Что позволено Айгульке, которую я нянчил в колыбели, не позволено тебе, который втянул нашу маленькую девочку во все это дерьмо.

Фарит молчал ещё несколько мгновений и ещё несколько мгновений рассматривал собеседника.

– Ты не ответил на мой вопрос, – наконец, сказал он, но слово «сучонок» не добавил в конце фразы. – Так как быстро ты нас проведёшь в Город, а?

– В течение часа, – с холодной уверенностью и теперь уже без всякого страха отрезал Аглям.

Фарит помолчал ещё полсекунды.

– Время пошло, – внезапно сказал он и тут же круто повернулся и двинулся обратно, засовывая в ножны ятаган.

Они напряжённо и стараясь направлять коней по мягкому мху, чтобы их шаг был наиболее бесшумным, двигались в густом ельнике меж покатых отрогов, возносящихся в высоту с двух сторон. Аглям ехал впереди, и он словно чувствовал кожей на задней части шеи прикосновение острия клинка в фаритовской руке. Уже миновал полдень и после полудня прошла масса времени – достаточно для того, чтобы солнце спряталось в глухих межгорных тенях, и теперь в ельнике быстро темнело несмотря на то, что сквозь тонкие стволы и мохнатые ветки отчётливо просвечивал солнечный день. Элз и Йойхо, безоружные, следовали сразу после Фарита, и Айгуль ехала последней, не отрывая взгляда от их спин и бдительно удерживая руку на рукояти кинжала за поясом, и, словно чувствуя её остервенелый, дышащий смертью недетский взгляд, они ехали, максимально стараясь сохранить неподвижность и демонстративно удерживая руки на виду. В какой-то момент они поравнялись друг с другом и обменялись короткими взглядами, полными растерянности и тоски, и Элз лишь еле заметно вздохнул и чуть покачал головой, словно удивляясь невозможности и безысходности ситуации и при этом по-прежнему стараясь не делать резких движений. Йойхо с полной безнадёжностью отвёл от него взгляд и чуть напряг лицо, как будто собираясь что-то сказать.

– Йойхо! – резко окликнула его девочка. – Ты мне глубоко симпатичен, но это не поможет тебе прожить лишний миг, если ты будешь продолжать играть у меня на нервах.

Йойхо чуть заметно вздохнул ещё раз и вновь постарался придать себе максимальную неподвижность, а Айгуль тем временем перевела свой прицельный взгляд вперёд, в строну авангарда отряда с недовольно, хотя и очень тихо, пыхтящим Аглямом во главе.

– Там скоро-нет, сучонок? – недружелюбно крикнула она.

Лицо Агляма впереди на миг исказилось от сдерживаемой ярости, и он резко шевельнул губами, явно матерясь про себя, но когда он повернул лицо к Айгули, оно выражало лишь полнейшую преданность и безмятежность.

– Уже выходим, милая, – мягко и с неожиданно неподдельной любовью произнёс он. – Так что – поберегись.

И тут же разом кончилось всё одновременно: и ельник, и отроги, меж которыми он был притулён, и, самое главное, солнечный день, как будто небо вдруг заволокло тучами, хотя солнце по-прежнему сияло на нём достаточно ярко, чуть клонясь к Западу по косой линии с высоты. Они все пятеро стояли перед мрачной ровной поверхностью, вдруг оказавшейся там, где по всем законам природы должна была находиться очередная просторная долина – но долины не было, и была лишь мерзкая ровная поверхность болотистой почвы, заполнившей, как это сразу ощущалось, всё пространство ожидаемой долины почти до горных вершин, на склоне одной из которых маленький конный отряд как раз и стоял в неподвижности и растерянности – почвы, заросшей мхом и тусклым травянистым покрытием и просвечивающей сквозь это покрытие ядовитыми бездонными лужицами там и сям.

Айгуль невольно поёжилась и знобко передёрнула плечами.

– Стемнело, что ли? – обеспокоенно спросила она, ни к кому не обращаясь. – Вроде рановато пока.

Фарит, неподвижно глядя прямо перед собой, молча покачал головой в знак отрицания.

– Это не стемнело, – негромко сказал он. - Это так было задумано… такие декорации, чтобы всякий, кто окажется здесь, ощутил подавленность и депрессию и тем самым в какой-то степени утратил свой боевой потенциал. А вообще, пока что не темнеет. Совсем, – он оглянулся и коротким режущим взглядом посмотрел Элзу с Йойхо в глаза. – Вы ощутили подавленность и депрессию, нет? – в лоб спросил он, словно выстрелил.

– Чё!? – с невыразимой тоской в потухшем голосе переспросил его Йойхо, но Элз тут же продолжил вместо него:

– Ощутили или нет, какая разница, – с той же тоской ответил он. – Не возвращаться же обратно через горы и змеиные гнёзда.

Фарит порывисто и истерически засмеялся в ответ.

– Вот-вот, – продолжая хохотать, высказался он, – это тоже так было задумано: чтобы никто не пошёл обратно – то есть, во-первых, чтобы утратил боевой потенциал, а во-вторых, чтобы не осмелился отправиться назад, а так и попёрся, подавленный и депрессированный, и неспособный сопротивляться, а тем паче воевать, прямо под пули, как баран под нож мясника…

– Да куда попёрся-то? – с диким раздражением, в котором явственно и совершенно неожиданно для хладнокровного, расчётливого бойца, каким его успели узнать окружающие, зазвучали истерические нотки, заговорил Элз. – В болото, что ли? Ты разуй шары, дороги же нет, впереди одни трясины, в которых утонет даже лось, – и это точное и правдивое определение вызвало в Фарите новый взрыв хохота.

– Точно, – хохотал он, – впереди одни трясины, самые настоящие, хотя и рукотворные трясины, трясины, в которых уже наверняка сгинула чёртова уйма народу, заплутавшая ночью или просто сбившаяся с пути, трясины, созданные такими же полудурками, как все вы, лишь для того, чтобы никому не дать пройти в Город – а вы как думали – почему этот долбаный Город не могли найти десятки тысяч людей, которые искали его годами – до потому что маскировка идеальная, Город замаскирован, как окопы во время войны, только намного лучше, людишки в близлежащих горах ещё очень долго не заподозрили бы, что под вроде бы гнилым гибельным болотом скрывается Город, воспетый в песнях и стихах…

Все молчали и устало смотрели на Фарита во все глаза, и лишь Аглям, по-прежнему находившийся впереди, под прицелом глаз Фарита, давно уже отвернулся и бесцельно глазел куда-то вбок.

– Как же Город живёт под этим слоем, папа? – неожиданно задала вопрос Айгуль, и от нежного детского звука её голоса Фарит неожиданно успокоился и перестал истерически и безумно хохотать.

– Там нет никакого слоя, дочка, – с грустью и нежной любовью ответил он. – Сплошная поверхность болота – лишь визуальный эффект, достигнутый высокими технологиями. На самом деле специально построенные трясины находятся лишь по периметру долины, а там, в середине, нет никого болота и никаких трясин, и туда наверняка ведёт специальная тропа меж резервуаров с гниющей грязью и редких искусственных островков воды. Тропа должна быть обязательно, поскольку ни один город не может существовать в условиях полнейшей замкнутости и обособленности, тропа обязательно где-то здесь есть, её только найти – вот и вся задача, которая перед нами вдруг оказалась.

Остававшийся неподвижным на протяжении всего этого диалога Аглям смачно сплюнул в сторону и зашевелился, начиная поворачиваться в сторону остальных, и все как-то разом вдруг поняли, что то, что Аглям сейчас скажет, для них всех чрезвычайно важно, и дружно замолкли, выжидающе глядя на него.

– Хрен ли искать, – с угрюмой и безысходной злобой сказал он и сплюнул в сторону опять. – Я вас прямо на тропу и вывел… вон она в паре метров впереди, осталось только двинуться вперёд, и мы окажемся в раю, – И слова «в раю» он произнёс с неожиданно и ужаснувшей окружающих ненавистью, каким-то чудом умудрившись выразить её вкупе с едкой насмешкой и какой-то безысходно печальной просветлённостью – эдакой печальной просветлённостью смертника, уже отрешившегося от всего.

И он первым двинулся вперёд, бросив через плечо всем прочим:

– Давайте за мной.

Его конь спокойно и безбоязненно ступил тонкой ногой в трясину, которая внешне выглядела страшной и совершенно непроходимой, и вокруг тонкой конской ноги даже не всколыхнулась тяжёлая болотная масса, всё так же пузырящаяся газами и словно вздыхающая и всхлипывающая жуткими влажными звуками, конь вошёл в эту массу легко, словно в воздух или в плотный туман, сразу утонув во всём этом по колено, и так же легко двинулся вперёд, въезжая в болото с такой непринуждённостью, словно у него на пути не было ничего, миг – и вот уже острые подвижные лошадиные уши исчезли в удушливой тяжёлой грязи, и теперь только Аглям, сидящий на ушедшей в глубину лошади верхом, был виден из трясины по пояс. Именно в этот момент он остановил коня и повернулся к глазеющим на него с берега спутникам вполоборота.

– Ну, что уставились? – негромко сказал он, и его голос почему-то необычайно мощно прозвучал над необозримой поверхностью ядовитых болот. – Топайте за мной. Только ступайте след в след, не дай Бог вам отклониться от пути, тут справа-слева самые настоящие трясины, и то, что они созданы специально человеческими руками, дела не меняет, утопнете за милую душу, – он снова повернулся и двинулся в глубину, погружаясь всё больше.

– Присматривай за этими, – напряжённо сказал Фарит дочери и тоже двинулся в путь. Его конь вошёл в болотное желе лишь по щиколотку, когда Фарит остановился и повернулся лицом назад.

– Всё верно, – твёрдо сказал он. – Обычная визуальная маскировка. С виду трясина, а на самом деле нет ничего. Пошли, дочка. Гони этих… волосатых, и где они только такие парики раздобыли, им же лет по пятнадцать, и все эти пятнадцать лет они валялись где-то на складах, пережив и бомбу, и новые времена, – он тоже легко двинулся вперёд, уходя в трясину вслед за Аглямом всё глубже и глубже и при этом даже не взволновав её грязевую поверхность.

– А не странно выглядит болото в горах? – неожиданно задал вопрос Элз, послушно направляясь вслед за ним.

– В Уральских горах бывает всё, – совершенно серьёзно ответил Фарит, продолжая погружаться в глубину. – Тут никого не удивишь болотом и трясиной.

Они один за другим окунулись в поверхность морока, двигаясь аккуратно и не спеша на лошадях, не выказавших ни малейшего сомнения или испуга и словно даже не заметивших, что перед ними находится иллюзия болотного омута, и сразу же вошли в темноватый узкий проход мех чёрных гибких стен резервуаров, содержащих в себе болотные омуты вокруг, и двинулись по узкой, прямой, как стрела, дорожке вниз, временами цепляясь пальцами за гладкие стены, словно боясь потерять равновесие в темноте, и обычные звуки болотистой местности, с чавканием мокрой почвы, криками птиц и кваканием лягушек постепенно угасли и исчезли позади.

– Хорошая стеночка, – задумчиво отметил Элз, продолжая касаться кончиками пальцев чёрной, слегка податливой стены.

– Да, – вяло ответил Фарит. – Высокотехнологичный пластик. Крепче, чем сталь, в сложенном виде много места не занимает и коррозии не подвержен. Хорошая вещь. Вечная.

– Как ты много знаешь, папаша, – всё так же задумчиво резюмировал Элз.

– Что есть, то есть, – с тон ему согласился папаша. – Я знаю намного больше, чем ты подозреваешь.

Дорога уходила не очень круто вниз, и вскорости, когда звуки болота погасли у них за спиной, цокот копыт стал звучать гулко и эхом метаться на пути впереди них, от этого возникло ощущение, что они продвигаются по всем им привычному очередному коридору какой-нибудь пещеры внутри горы, и это ощущение привычности вдруг успокоило и расслабило всех, даже Айгуль неприметным движением опустила вниз, к телу, локти, которые до этого молча и напряжённо удерживала слегка вразлёт, крепко сжимая обеими ручонками поводья коня, и какая-то необъяснимая мрачная тень жестокой удовлетворённости появилась на её явно слегка расслабившемся лице; тут гулкость топота копыт стала как бы смягчаться и стихать, словно звуки наконец-то, где-то нашли себе выход, перестав метаться в узком пространстве от стены к стене, ещё через миг лёгкий свет забрезжил впереди, кони поставили уши торчком, начали быстрее переступать ногами, и все люди как-то сразу и одновременно притихли, неосознанно вытягивая шеи вперёд и пытаясь разглядеть приближающийся источник света, но тут тропинка сделала резкий поворот, и яркий свет брызнул им в глаза, заставив зажмуриться – именно так, жмурясь и даже слегка прикрывая глаза рукавами, люди сделали последние несколько шагов в тоннеле, и уже в следующий миг под ними открылась сияющая глубина долины, воздух которой был наполнен светом солнца, и этот свет пылал вдвойне ярче обычного, потому что отражался от белоснежных стен и многочисленных сверкающих стеклянных и пластиковых окон и витрин большого города, раскинувшегося внизу, город в этом солнечном свете весь сиял и действительно напоминал рай, и лёгкая нежная дымка, окутывающая его лёгким флёром, а также доносящиеся оттуда, снизу, чуть слышные мелодичные звуки какой-то музыки лишь усиливали и дополняли ощущение.

Все остановились, сгрудившись кучкой в начале серпантином уходящей вниз тропы и забыв наблюдать друг за другом, бесконечно долго в полном молчании и с открытыми ртами созерцали волшебное зрелище перед ними.

– Уау!!! – наконец, в полном обалдении и восторге сказала Айгуль и, словно заворожённая, медленно двинулась вниз по тропе, все тут же начали брести вслед за ней, не отрывая глаз от прекрасной картины, и лишь Аглям некоторое время мешкал, с лёгкой грустной усмешкой наблюдая за своими словно потерявшими рассудок спутниками, затем он тоже тронул поводья коня, так же медленно, как и остальные, но не особо глазея на город впереди, начиная движение вслед. Они двигались по серпантину то вправо, то влево, навстречу чудному видению, звукам музыки и свету, не отрывая от города глаз, и в процессе всего движения Аглям незаметно обходил и обгонял всех путешественников и, наконец, поравнялся с Фаритом, который так же, как и остальные, неотрывно смотрел на сияние, поднимающееся навстречу им всем.

– Ты-то хоть понимаешь, что всё это – всего лишь внешний вид? – спросил он его после того, как некоторое время ехал рядом с ним молча, сосредоточенно и спокойно молча.

– Всё равно красиво, – грустно ответил Фарит, не отрывая от города глаз.

– Красиво, – с неменьшей грустью согласился Аглям и чуть заметно вздохнул, отворачиваясь в сторону от наконец-то достигнутой цели пути. Люди медленно и ровно, мерно покачиваясь в сёдлах и словно спя на ходу, как сомнамбулы, спускались в долину, не отрывая от города затуманенных глаз. Аглям ехал вместе со всеми, некоторое время глядя в противоположную сторону, затем вновь повернулся к Фариту, смотрящему вместе со всеми вниз.

– Очнись, Фарит, – напряжённо сказал он. – Ты-то знаешь цену этому красивому зрелищу, ведь это же ты создал город.

– Вы меня с кем-то путаете, гражданин начальник, – без всякого выражения ответил мужчина, всё так же не отводя от города взгляда.

– Фарит, приди в себя! – с гораздо большей настойчивостью и нажимом прознёс Аглям, начиная мелко и яростно дрожать желваками в нижней части полноватых округлых щёк. – Этот город – точно такой же морок, как и то болото наверху, скрывающее в него вход, с той лишь разницей, что там был морок честный – он предостерегал неосторожных путешественников, и не позволял им войти в эту грязь. И не лепи мне, пожалуйста, деревенского полудурка. Ты прекрасно понял, что я тебе хочу сказать, и ни хрена я тебя ни с кем не путаю, и не называй меня, бля, гражданином начальником, – на последних словах Аглям сорвался в крик, и люди с как будто заспанными лицами оглянулись в их сторону, на миг оторвавшись от волшебного зрелища впереди, но тут же забыли, зачем они оглядывались, и снова начали пялиться вперёд и вниз, не переставая покачиваться в сёдлах, словно куклы или манекены, привязанные к лошадям.

– Видал, – значительно тише констатировал Аглям. – Они уже почти рехнулись за каких-то десять минут, а что будет с вами со всеми через пару часов, у горожан-то хоть есть привычка и иммунитет, а во что с непривычки превратитесь все вы? На вас-то всех, на старых шизофреников, мне наплевать, особенно на тебя, Человека-Который-Создал-Город, тебя именно так называют местные легенды – ты не знал? – ты-то как раз должен быть покаран Господом за то, что такая мерзость, как этот долбанный Город, когда-то, много лет назад, взбрела в твой шизофренический ум, но я беспокоюсь за Айгуль, уж она-то точно ни в чём не виновата…

Фарит неожиданно отвёл взгляд от Города и долго смотрел Агляму в глаза.

– А жаль, что она тебя в тот раз не зарезала, а, согласись? Сейчас некому было бы привести нас в дерьмо.

Аглям медленно приподнял подбородок, некоторое время подержал его, словно раздумывая, и, наконец, так же медленно его опустил, завершая чрезвычайно экономный и малозаметный кивок, однако слова, сразу же произнесённые им, прозвучали совершенно искренне и с неожиданной экспрессией:

– Да, – сказал он, – жаль, что она меня тогда не зарезала. В этом случае я бы вас сюда не привёл. Ужасно жаль, что она меня в тот раз не зарезала.

Они вышли в Город из гор, как из стылого омута на солнечный морской пляж, и музыка, несущаяся из разных дверей и окон, оглушила их. Уже садилось солнце, и вечер подступал к улицам и домам длинными тенями, выползающими из арок и углов, и по мере того, как темнел воздух, всё ярче сверкали витрины магазинов и ночных дискотек. Из открытых по случаю летней жары дверей увеселительных заведений повылезали на асфальт едва подросшие дети и расхристанные молодые люди, они стояли у обочин и стен, смеясь и балагуря, и неудержимо и беспрестанно двигались на месте в такт ритмам, несущимся из всех сторон, и с искренним интересом и, на первый взгляд, без всякой враждебности глазели на странный отряд странных людей в странных одеждах, медленно передвигающихся верхом по мостовым среди сверкающих автомобилей, беспрестанно едущих из ниоткуда и в никуда.

Айгуль ехала верхом впереди, и её глаза становились всё больше и больше по мере того, как всё новые и новые сверкающие, как на глянцевой обложке новенького журнала, картины безудержного веселья и полной отрешённости от любых проблем открывались перед ней, ритмичный бессмысленный гул музыки словно совпал с ритмом движения её коня, и от этого казалось, что её конь тоже танцует вместе с разодетой и раскрашенной публикой, трущейся на мостовых возле магазинов и баров. Она всё ускоряла и ускоряла шаг своего коня, помаленьку отрываясь от прочих, едущих позади неё, восторженная счастливая улыбка не сходила с её лица, становясь всё шире по мере того, как она углублялась в Город, как в омут посреди бесконечных болотистых почв, и полупьяная, полувменяемая молодёжь вокруг всё больше обращала на неё внимание, отвлекаясь от своих обычных дел и поворачиваясь в её сторону со свистом и улюлюканием, забывая о банках пива и косяках сигарет в руках, уже еле видных в неустойчивом свете пульсирующего неона – неона, совершенно ослепительного на фоне наконец-то спустившейся с окружающих гор ночной темноты. Айгуль ехала, не останавливаясь, всё быстрее и быстрее, словно торопясь увидеть всё, чего она ещё не видела в этом городе чудес и сверкающих рекламных щитов, вот она быстро миновала один перекрёсток, и открывшийся перед ней за этим перекрёстком новый квартал манил её россыпью новых и новых огней, и девочка тут же устремилась по освещённому ими пути, беспрестанно понукая коня, она теперь уже стремительно, как частичка с огромной скоростью завертевшегося калейдоскопа, пронеслась среди их манящих бликов на фоне как будто совершенно чёрных стен, тут же проскочила следующий перекрёсток и окунулась в новое неоновое марево и новый оглушающий грохот музыки, как две капли воды похожей на ту, что она слышала в предыдущем квартале только что, тут её мягко погладила по бедру, дотянувшись снизу, чья-то блудливая рука, но Айгуль даже не заметила этого прикосновения, стремясь всё вперёд и вперёд, словно там, впереди, всё новые и новые чудеса ожидали её, распахивая перед ней волшебные двери и заливая светом и холодом проходы меж узких каменных стен, похожих на стены смыкающегося горного ущелья-удавки, в следующий миг кто-то вызывающе и залихватски крикнул ей что-то из пестрой раскрашенной толпы у очередного бара, и девочка, услышав, обратила в ту сторону недоумённый одурманенный взгляд, тут её уже более нагло и просто пощупали сзади пониже поясницы, но Айгуль опять, словно не заметив, не обратила на это внимание, в этот миг перед ней возник очередной перекрёсток с грохочущей со всех четырёх углов музыкой, и её конь, идя ровным и привычным шагом, ступил на середину перекрещивающихся асфальтовых мостовых.

Визг покрышек и тормозов перекрыл даже грохот музыки со всех сторон, и сверкающая красная машина спортивного типа пошла юзом, виляя носом из стороны в сторону и бугрясь клубами едкого сизого дыма из-под колёс. Шум и визг тормозящей машины был настолько громким, что он на миг перекрыл даже грохот музыки и гомон веселящейся ночной толпы, так что, когда машина наконец-то окончательно остановилась, на протяжении какого-то мига вокруг, казалось, сохранялась оглушающая ватная тишина, словно навалившаяся сверху на город.

Некоторое время Айгуль в полном оцепенении и полной неподвижности, сидя верхом на застывшем посреди перекрёстка коне, чуть приоткрыв рот, глазела на сверкающую решётку чужого автомобиля, остановившегося в паре миллиметров от тонких ног её коня, и равнодушный поток автомобилей, сверкая фарами, как уклончивыми огоньками кладбищенских могил, вроде совершенно беззвучно обтекал её с обеих сторон в замершей вокруг неё непроницаемой глухой тишине, затем сквозь эту тишину начали, как сквозь чёрные стены, пробиваться первые звуки – звуки музыки, человеческого гомона и смеха и скрежета каких-то то ли механизмов, то ли компьютерных игр в недрах подвальчиков, в мертвенно бледные недра которых вели пластиковые двери, украшенные светом и мишурой. Люди, на миг оглянувшиеся было на едва не случившуюся автокатастрофу, сейчас, когда стало абсолютно ясно, что катастрофа не состоялась, потеряли к случившемуся всякий интерес и уже совершенно спокойно отвернулись, возобновив гвалт и хохот, и вновь начав непрерывно хлебать из банок и бутылок разнообразное пойло и тянуть из рукавов изогнутые самокрутки курева, сладко пахнущего, как дурман посреди вольных громадных степей, похожих на бесконечность. Девочка ещё некоторое время неподвижно посидела в седле, затем она приподняла поводья, чтобы вновь двинуться в путь вдоль сверкающих окон и витрин, но тут передняя, со стороны водителя, дверца спортивной машины раскрылась с лёгким приятным щелчком, и оттуда пулей выскочил молодой человек, почти мальчик, чуть старше самой Айгуль, одетый в простые повседневные одежды и этим полностью отличающийся от окружающей их на перекрёстке, занятой своими делами расфуфыренной толпы. Он раскрыл было рот с искажённым ужасом лицом, пытаясь что-то закричать, но тут девочка двинула коня вперёд, легко пересекла перекрёсток, и тут же исчезла и затерялась в потоке мёртвого электрического света, словно в трясине посреди мёртвых болот.

– Куда ты лезешь под колёса?!!! – с неподдельным страхом завопил мальчик было ей вслед, однако сразу же замолчал, поняв, что девочки давно уже не видно, а его голос никто не слышит в гомоне и гвалте на улицах, туго пульсирующих светом и музыкой в тени слитно чернеющих, едва видных в темноте громадных гор.

Айгуль притормозила возле очередного шумного бара, куда, в полуподвальчик, вели ажурные решетчатые ступеньки вниз, и тихой тенью проскользила мимо тусующихся возле дверей компаний, уже привычно не обратив внимания на то, что кто-то мимоходом пощупал её за зад, она окунулась в задымленное тесное помещение с голой девкой, извивающейся на возвышении в углу, и грохотом музыки, настолько громкой, что было совершенно непонятно, зачем все эти люди пытаются о чём-то говорить, если всё равно никто из них никого из них не может услышать. Девочка прошла к высокой стойке бара и, взяв прейскурант, друг заметила, что у неё мелко дрожат руки. Она некоторое время рассматривала прейскурант, наморщив лоб, и, наконец, явно так ничего в нём и не поняв, бросила его обратно на стойку и зачем-то уставилась на цветастые ряды бутылок на полках за спиной бармена, протирающего стаканы и не обращающего на неё никакого внимания.

– Скажите, – несколько смущённо обратилась к нему девочка, и бармен тут же демонстративно передвинулся в противоположный конец стойки, по-прежнему не выпуская протираемого стакана из рук. Девочка вздохнула и снова уставилась на бутылки, морщась от табачного дыма и в растерянности пытаясь на цветастых этикетках что-нибудь прочитать.

В это момент чья-то толстая, поросшая редким волосом рука стиснула сзади её ягодицу, и Айгуль, как будто это прикосновение привело в движение какой-то скрытый внутри неё механизм, слегка истерически захохотала вслух смехом, который был почти не слышен в окружающем гаме, словно затопившем её со всех сторон.

– Дежавю, – сказал она достаточно различимым голосом и вновь захохотала вслух, не поворачиваясь к тискающему её с растерянным лицом здоровенному детине с бритой головой.

– Чё? – переспросил тот, и выражение растерянности и замешательства стало ещё более заметным на его лице.

– Дежавю, – охотно повторила девочка, повернулась к нему лицом, в результате чего получилось, что здоровенная пятерня на её ягодице, не отлипнув от неё, при повороте притиснула девочку вплотную к жирноватой груди в разрезе полурасстёгнутой рубашки, и повторила ещё раз:. – Дежавю – ощущение того, что вновь происходящее уже однажды происходило – например, потная рука сучонка на моей заднице. По-французски это звучит именно так – дежавю, – она запнулась и поправилась, – я думаю, что по-французски это звучит именно так, хотя что это за французский такой, я так до сих пор и не знаю. Тем не менее, руку лучше прими. А то в прошлое дежавю такой сучонок, как ты, очень херово кончил.

– Да? – без всяких признаков страха и с неподдельным любопытством переспросил здоровяк, не переставая щупать девочку сзади. – А долго он кончал?

– Долго и болезненно! – без заминки подтвердила Айгуль и попыталась высвободиться из руки, но добилась лишь того, что другой рукой детина вцепился ей в маленькую грудь, и от этого его движения девочка засмеялась вслух опять, на сей раз громче.

– Дежавю, – повторила она снова и, встав на цыпочки, посмотрела над плечом ублюдка на собравшуюся позади него пьяную и любопытную хихикающую толпу, – всё до мелочей совпадает.

– Ну так, зашибись, – осклабился сучонок, – значит, я тоже по кайфу кончу.

Девочка перестала истерически смеяться в один миг. Она с каким-то надрывом вздохнула и наконец-то удостоила ублюдка взглядом, слегка запрокинув голову и по-детски распахнув холодные недружелюбные глаза.

– Тебе этого кайфа не пережить, сучонок, – сказала она так мягко, так, что её голос был еле слышен, почти теряясь в гомоне и хихиканье пьяных молодых людей. И, помолчав, добавила с усталостью и грустью: – Ты меня очень разочаровал, сучонок. Я ведь думала, что такие выродки есть только в Горах, а в Городе все люди прекраснодушны, девственны и добры. Ты убил самую красивую сказку моего детства, сучонок, и я даже не знаю, как ты теперь сможешь расплатиться за всё – собственной кровью, что ли? Но одно я знаю совершенно точно – ты слишком большой и здоровый, а из этого следует, что я не смогу с тобой драться на кулачках, и из этого в свою очередь проистекает вывод, что мне придётся тебя убить. Мне очень жаль, сучонок, но я не вижу другого способа добиться того, чтобы ты перестал меня тискать, как корову: слов ты не понимаешь, а драться, как я уже сказал, я с тобой не могу. Так что… сучонок… может, ты всё-таки примешь руки добром? – девочка дрогнула голосом и с неожиданной печалью задрожавшим голосом произнесла: – Пожалуйста. Я очень тебя прошу.

Начиная примерно с середины этой тирады, парень перестал непрерывно тискать ей задницу и грудь, хотя рук не убрал, и, продолжая цепляться за детское тело, как за единственную опору на глубине, с побледневшим заострившимся лицом смотрел Айгули в два чёрных бездонных омута глаз, посверкивающих красным, словно огненными искрами, в глубине. Когда Айгуль замолчала, он некоторое время стоял не шевелясь и продолжал смотреть ей в глаза сверху вниз. Наконец, он неуверенно откашлялся и дрогнул взглядом, словно бабочкиными крыльями на ветру.

– А ты, чё, была в Горах, что ли? – хриплым изменившимся голосом спросил он, и при последнем звуке этого вопроса почему-то вдруг стихла, то ли выключившись, то ли просто закончившись, гремящая музыка, и неожиданно обнаружилось, что во всём баре уже стих также гомон и гвалт, и даже стриптизёрка на длинной, как кишка, выдающейся в зал сцене, перестала извиваться всем телом в мигающих огнях и стояла на сцене совершено неподвижно, свесив вдоль голого туловища стройные руки и испуганно глядя на Айгуль сверху вниз – продолжающие пульсировать в наступившем безмолвии огни электрических ламп плясали на её обнажённом теле и растерянном лице, ежесекундно меняя её облик, и от этого казалось, что она бессмысленно и конвульсивно дёргается на верёвочке, болтая конечностями и головой, как марионетка из пластика или папье-маше. Все присутствующие молча стояли вокруг и смотрели в лицо Айгуль огромными неподвижными глазами с отражающимися в их бездонной глубине огнями, прыгающими на поверхности глазных яблок, похожих на раскрашенное стекло, как у магазинных манекенов и кукол. Наконец, детина, всё ещё оцепенело державший Айгуль за задницу и грудь, медленно двинул глазными яблоками, изменяя направление взгляда, и посмотрел на рукоять ятагана, высящегося у девочки за спиной. Затем его взгляд опустился ниже и остановился на рукоятке бесполезного разряженного пистолета справа на поясе и на рукоятке холодно поблёскивающего в пульсирующем свете ножа с левой стороны.

– Ты чё, правда, что ли, из Гор? – всё так же хрипло повторил он свой вопрос в слегка изменённом виде.

– Так ты уберёшь руки или нет? – полюбопытствовала Айгуль, стараясь сохранять хладнокровие, хотя всеобщий страх и оцепенение начали передаваться и ей, замораживая её суставы и заставляя сжиматься грудкой. Детина, словно сомнамбула, перевёл заторможенный взгляд на свои руки, по-прежнему сжимающие девочку с двух сторон, и вдруг отдёрнул их, словно обжёгшись, и Айгуль наконец-то смогла облегчённо вздохнуть. Она в некотором замешательстве поправила за спиной ножны и неуверенно двинулась к выходу сквозь торопливо расступающуюся перед ней разодетую толпу. У самого выхода она оглянулась назад и увидела, что все окружающие всё так же безмолвно и испуганно смотрят ей вслед, и она слегка хмыкнула, испытывая удивление, и передёрнула плечами, направляясь по лестнице вверх.

Улица встретила её прохладой, уже пришедшей из далёких тяжёлых гор, окружающих Город массивными тёмными телами, едва различимыми вдалеке на фоне звёздного ночного неба.

– Ууууффф! – с неописуемо огромным, почти болезненным, судя по этому звуку, облегчением выдохнул кто-то у стены. – Ты в порядке, слава Богу, – и от стены отделился довольно просто одетый для этих злачных мест молодой человек. – Я уж чёрт знает что начал думать, с ног сбился, разыскивая тебя. Хорошо хоть ты на коне в бар не въехала, оставила его на мостовой, по этому коню я и понял, где тебя ждать.

Айгуль со сразу ставшим холодным и надменным лицом скользнула взглядом по парню, который только что едва не сшиб её на машине, словно по пустому месту, и одним лёгким прыжком, как ласточка, взлетела в седло.

– Разрешите пройти, – культурно попросила она его бесцветным голосом герцогини, вынужденной разговаривать с чужим лакеем, и двинула коня мускулистой грудью вперёд, прямо на молодого человека, вынуждая его посторониться, и он посторонился, сдвигаясь, даже не перебирая ногами, словно скользя подошвами, как по ледяному полю, вбок. Она неспешным шагом поехала по улице, всё так же сверкающей огнями и наполненной бурливой веселящейся толпой, со всё тем же любопытством обращающей внимание на девочку верхом на коне и с ятаганом в заспинных ножнах, высящимся рукоятью из-за правого плеча, и молодой человек тут же резво и целеустремлённо зашлёпал мягкими подошвами по асфальту с ней рядом, запрокинув голову и с непонятным восторгом глядя на неё снизу вверх.

– Девушка, а как вас зовут? – неожиданно и от этого с особенно глупыми интонациями вдруг спросил он. Айгуль чуть заметно вздохнула и слегка покачала головой перед тем, как отвернуться от него в противоположную сторону, повернув голову туда с такой энергией и силой, что едва не свернула себе шею. Она чуть ускорила ход коня, и молодой человек тоже зашлёпал с нею рядом чуть быстрей.

– А где вы живёте, можно я вас провожу или подвезу? я на машине, вы же видели, – не унимался он, всё переступая ногами рядом с ней и настойчиво заглядывая ей снизу вверх в лицо. Айгуль вздохнула ещё раз, теперь уже глубже и резче, затем вновь, теперь уже заметнее, покачала головой и заставила свою лошадь перейти на рысь. Конские копыта звонко и дробно защёлкали по мостовой, и молодой человек тоже перешёл на умеренный бег, по-прежнему продолжая держаться рядом. Однако на его лице явственно отразилось недовольство, которое он не преминул высказать вслух:

– Как же я смогу вас проводить, если вы будете так погонять своего зверя? – слегка обиженно заявил он, и конь чуть всхрапнул и коротко заржал, словно не выдержав и в конце концов засмеявшись, и девочка невольно улыбнулась одновременно с ним, хотя и не засмеялась в голос, как ей этого хотелось, судя по её лицу.

– Прямо вот так, – надменно объяснила она, – трусцой с правой стороны. Я где-то читала, что оруженосцы и слуги каких-то там рыцарей сопровождали в походы своих конных господ пешком, а во время переходов и, вообще, в пути бежали с их конями рядом с правой стороны, удерживаясь за стремя рукой, именно с правой стороны, потому что с левой стороны у рыцарей, как правило, висел меч.

– Да-да, я знаю, – охотно кивнул головой юноша. – Поэтому и даме по этикету положено идти с кавалером под ручку справа – это правило пришло из древности, когда у кавалера всегда была шпага или меч на боку с левой стороны.

– Какой ты умный, – почему-то недовольно, хотя и слегка презрительно усмехнулась Айгуль, но слегка умерила бег своего коня. – А где та твоя тарантайка, на которой ты меня чуть не сшиб?

– Это не моя тарантайка, – легко, если не сказать, равнодушно, объяснил юноша, – папашкина. В последний год он мне стал давать её покататься – возможно, это всё из-за разговоров о скором конце света.

Айгуль не изменилась в лице, но повернула голову и с любопытством посмотрела сверху на пацана.

– А что, ожидается ещё один конец света? – с самым любознательным и заинтересованным видом спросила она. – Говорят, предыдущий конец света закончился не так уж давно, во всяком случае, мой папаша даже помнит древние времена.

– Ровно тринадцать лет назад произошла та глобальная катастрофа, – твёрдо ответил пацан. – Но, как заверяет нас история, людям всегда мало, так что очередная катастрофа не противоречит ни человеческому образу мыслей, ни человеческому образу жизни, не говоря уж о том, что не совсем ясно, что следует называть катастрофой в глобальном смысле – для одного человека глобальной катастрофой является даже его личная смерть, не говоря уж о целом городе, тем более, о городе, который не получил своё тринадцать лет назад.

Девочка резко натянула поводья и остановила коня.

– Так, значит, ходят слухи, что Городу звиздец? – задала она очередной вопрос и, замолчав, с неприкрытым нетерпением начала ждать ответа.

Но пацан лишь издал совершенно неописуемый иронически неприличный звук.

– Такие слухи ходят с первого же дня, как только стало ясно, что в прошлый раз Городу удалось устоять, – отрезал он. – Но лично мне эти слухи выгодны, я хоть могу на машине покататься.

Девочка продолжала с неподдельным любопытством рассматривать его.

– А если никакой катастрофы не будет, а машину ты угробишь? – вновь полезла она с вопросами, но молодой человек в ответ лишь пренебрежительно махнул рукой

– Папа новую купит, – коротко ответил он. – Он любит покупать новые машины, как и полагается тупому новому русскому – эдакому купчине из пьес Александра Островского.

– Ты что, читал Александра Островского? – с глубочайшим недоверием спросила его Айгуль. – Где взял? Я, по-моему, в округе все его книги выудила, прочитала и припрятала.

Пацан неожиданно улыбнулся.

– Но ведь в городе ты в первый раз, так что здешние книги ещё не попали в твои загребущие руки, – легко объяснил он.

Мысли Айгуль тут же приняли новое направление.

– С чего это ты взял, что я впервые в городе, – слегка обидевшись, как разоблачённая провинциалка, скрывавшая свою провинциальность, задала она очередной вопрос.

– Это видно не столько по твоему наряду, сколько по твоим глазам.

– Да? – с ещё большим недоверием сказала Айгуль. – И какие же у меня глаза?

– Не овечьи, – коротко отрезал юноша, и хотя Айгуль в растерянности ждала продолжения, больше не стал ничего говорить. Он отвернулся и двинулся вперёд неспешным шагом, и девочке волей-неволей пришлось поехать рядом с ним. Наступило молчание, заполненное окружающей их музыкой, смехом и криками веселящейся толпы.

– А ты, что, правда, что ли, читала Александра Островского? – неожиданно прервал молчание молодой человек. Но Айгуль ничего не ответила и вновь отвернулась, вновь напустив на себя надменный вид девочки-старшеклассницы, разговаривающей с пацаном более младшего возраста. – И, кстати, – продолжал молодой человек без паузы, – мы всегда были уверены, что в горах могут выжить только грубые и злые дикари, не умеющие читать, но зато умеющие владеет кинжалом, и уж, конечно, не имеющие представления о том, что такое машина. Почему тебя не удивляют все эти чудеса вокруг в виде карет, ездящих без упряжи, сами по себе?

На сей раз девочка натянула поводья так резко, что её конь встал на дыбы и даже всхрапнул, готовясь заржать, если она натянет поводья ещё хоть немножко.

– Ты, по-моему, больной, – в полнейшем изумлении высказалась она после того, как долгое время, не отрываясь, смотрела ему в лицо бесконечно удивлённым взором. – Это же обычные автомобили с двигателем внутреннего сгорания, такие в Горах есть не только в книжках, где я о них читала, у многих людей в аулах, посёлках и городках машины сохранились в прекрасном состоянии, только горючка повсюду на исходе, поэтому на них редко кто ездит. Кстати, не пора ли тебе сесть в свою и отправиться к папе с мамой, учитывая, что я для тебя не совсем подходящая компания?

Юноша вновь запрокинул голову и вновь с каким-то непонятным, детским восторгом взглянул девочке в лицо.

– О лучшей компании я и не мечтал всю свою сознательную жизнь, – твёрдо и уверенно ответил он.

Айгуль в растерянности и смущении некоторое время смотрела в направленные на неё глаза и, наконец, растерянно отвела взгляд.

– Зато ты для меня неподходящая компания, – пробурчала она себе под нос, так что осталось неясным, расслышал ли её молодой человек, и резко дала коню шпоры, с места сорвав его в галоп, и стремительно и легко, со звонким и размеренным цокотом копыт, понеслась по мостовой вдоль тротуара, мимо праздной веселящейся толпы, её гибкий, слегка наклонённый вперёд силуэт замелькал, отражаясь в витринах баров и магазинов и в окнах припаркованных у обочины автомобилей и всё так же привлекая к себе где пристальное, а где мимолётное внимание всех проходящих по тротуарам горожан. Наконец, она высмотрела в ряду ресторанов и ночных баров более-менее приличное заведение, без раскрашенных педиков и удушливо-сладковатого дыма наркотического зелья вблизи дверей.

– Интересно, кто на сей раз вздумает лезть ко мне в штаны? – мрачно пробурчала она, спрыгивая из седла на землю и небрежно бросая поводья на седло.

В этом раз, едва войдя в зальчик, он направилась сразу к стойке лёгкой и целеустремлённой походкой завсегдатая, не оглядываясь по сторонам и не обращая внимания ни на что, и сразу опёрлась на стойку локтями, быстро выискивая взглядом в ряду расцвеченных бутылок что-нибудь, чем можно было бы промочить горло и после этого не нарваться на скандал с собственным отцом, который наверняка бы учуял запах любого алкогольного напитка, каким бы слабеньким он ни был.

– Эй! – повелительно крикнула она бармену, как две капли воды похожему на того, что был в предыдущем заведении, и даже точно так же протирающему стакан, и вытянула вперёд тоненький пальчик, указывая куда-то в бутылочный ряд, когда чья-то рука, точно такая же, что и в прошлый эпизод, точно так же, что и тогда, стиснула ей сзади ягодицу, и девочка, в этот раз без всякого намёка на ироничность и насмешливость, сразу отвердев и оледенев лицом, медленно опустила протянутую вперёд руку, так и не убрав до конца выставленный указательный палец.

– Отвали, – вроде бы тихо и мягко, но при этом со страшной силой в тонком детском голосе приказала она и плавным движением коснулась торчащего из-за пояса рукояти довольно крупного боевого ножа.

Блудливая ухмылка вмиг слетела с очередной пьяной лоснящейся морды очередного ухватившего её за задницу ублюдка, и самое искреннее удивление, смешанное с благородным негодованием, отразилось у него на лице.

– Ты чё гонишь, сссука? – сморщив рыло в недоумённо-презрительную маску, вопросил он и стиснул её задницу ещё сильнее.

Больше Айгуль не стала ничего говорить. Она всё так же смотрела прямо перед собой, стоя к выродку по-прежнему спиной, лишь пальцы её руки совершенно незаметно для постороннего взгляда обняли рукоять ножа вкруговую, словно сливаясь с ним плоть в плоть, затем её лицо словно чуть поплыло и в то же время чуть разгладилось, кожа на нём прибрела матовый блеск, и теперь глаза, в которых появилась знакомая отстранённость и углублённость в себя с отрешённостью от мелких, ничего не значащих предметов, особей и деталей, наполовину спрятались в разрезе расслабившихся век, как обычно за мгновение до страшного стремительного броска.

Она уже начала разворачиваться – вернее, это не было началом разворота, поскольку между началом разворота и нанесением девочкой смертельного удара обычно пролегал не уловимый даже для самого внимательного человеческого взгляда миг, – скорее, она на мгновение сжалась, как пружина, перед началом разворота, когда послышался новый голос из гомона позади них:

– Тебе сказали «отвали», козёл, у тебя чё, с ушами плохо, что ли, на хер?

И Айгуль почувствовала, как потная рука медленно сползла с её ягодицы, разжимая пальцы на ходу.

– Чтооо? – для разнообразия почти нормальным голосом переспросил выродок, словно не поверив своим ушам и поэтому даже не повернув головы.

– У тебя точно с ушами плохо, – подытожил молодой человек, с которым Айгуль только что рассталась, и мягко, по-кошачьи, переступил ногами, распределяя ступни параллельно на ширине плеч. – Я сказал «отвали», может, повторить погромче?

Ублюдок некоторое время молчал и сохранял неподвижность с непонимающим выражением лица, словно никак не мог вникнуть в смысл слов, которые ему только что довелось услышать. Наконец, он чуть заметно передёрнул плечами, как будто сказав самому себе то ли «ну что ж», то ли «почему нет», и начал не спеша поворачиваться лицом назад. Он поворачивался ровно, медленно и спокойно вокруг своей оси, не замедляя и не убыстряя темп, и лишь когда три четверти поворота были им пройдены, внезапно и быстро окончательно распрямился всем телом, нанося удар крюком под углом в сорок пять градусов снизу вверх, целясь кулаком в нижний левый угол подбородка и распрямляясь телом, как пружиной, наверх.. Удар был выполнен чрезвычайно грамотно и был по всем параметрам хорош… вернее, он был бы хорош, если бы удался… Недавний собеседник Айгули ушёл от удара с лёгкостью змеи, не особо суетливо переместя голову по диагонали влево и вниз, и тут же распрямился обратно и ударил слева ударом, поразительно похожим на щелчок – даже звук удара был именно таким, щёлкнувшим – нападавший выродок упал, как подкошенный, прямо там же, выронив бутылку с пивом, оказывается, всё это время бывшую у него в левой руке, и бутылка покатилась по полу с нежным мелодичным звоном, чуть скрипя стеклянными боками по мелкому мусору и невесть откуда взявшемуся в баре песку, она докатилась до ножки стула и ударилась об него горлышком и от этого удара ненадолго и довольно шустро завертелась вокруг своей оси, как юла, потом скорость вращения уменьшилась, затем – бутылка остановилась совсем, в последний раз скрипнув пузатыми боками по полу во внезапно, непонятно откуда взявшейся тишине.

Юноша брезгливо перегнулся сверху через лежащее на полу тело и взял Айгуль за руку с нежностью, которой почему-то никто в нём не ожидал.

– Пойдём, – мягко сказал он и помог ей переступить через человека, всё так же неподвижно валяющегося у них в ногах.

Они уже прошли среди замерших безмолвных раскрашенных шлюх и разодетых в блестящие костюмчики пацанов половину пути к двери, когда всё вокруг пришло в движение, словно лопнул гнойный гнилой нарыв.

– Бляааааа!!! – завыл какой-то щуплый стиляга в кружкой пива в руке и запустил в них кружку издалека, кружка медленно и с лёгким шорохом, как будто продавливая сплошную сухую массу, похожую на песок, полетела сквозь тяжёлый стоячий воздух, словно сквозь ночную мглу, кувыркаясь и разбрасывая вокруг острые длинные струи пива, жёлтого, как моча, и высверкивая в стороны, как стрелы, белые, мёртвенные, отражённые гранями световые лучи, и тут же, как будто это было сигналом к свалке, на них кинулись со всех сторон одновременно с разноголосым визгом, похожим на предсмертный вопль десятков крыс.

Юноша дёрнул Айгульку за руку влево и, обхватив её руками, поднял в своих объятиях, оторвав от земли, и именно в таком виде, с девочкой в напряжённых сомкнутых руках он обрушился спиной на заставленный бутылками массивный полированный столик и опрокинулся вместе со столиком на пол, перекатившись поясницей в противоположную сторону через него – многочисленные кружки и бутылки обрушились на пол с перевёрнутой столешницы, вызвав адский грохот и шум, пацан мгновенно выпустил девочку из рук и пружинисто выпрямился, поднимая за один конец, ухватив его локтевым сгибом, длинную скамейку, зачем-то стоявшую, словно в спортзале, вдоль темноватой, украшенной деревянными панелями стены – этой скамейкой он взмахнул, как дубиной, описав противоположным концом ровную дугу над головой чуть сбоку, словно раскручивая молот перед броском, и с резким сухим треском ударил всей длиной скамейки сразу по целому ряду приближающихся к нему орущих безумных голов с вытаращенными глазами, ряд нападающих опрокинулся под этим ударом вбок, с воплем валясь друг на друга, через них легко перепрыгнула и кинулась к двум обороняющимся чья-то громадная тень, и защитник Айгули неспешным, экономным движением слегка вышагнул вперёд, выводя прямой правый из классической стойки в классический выпад без всяких выкрутасов и новомодной ерунды – движение было выполнено абсолютно, тяжесть качнувшегося вперёд корпуса включилась в самый подходящий момент, а масса летящего на него вражеского тела была велика, так что удар получился страшным, от которого здоровяк опрокинулся на спину прямо на месте с такой силой, что его ноги подлетели вверх, и его череп издал сухой неприятный треск при соприкосновении с полом, усыпанным осколками стекла.

– Отходи к двери по стенке!!! – заорал девочке молодой человек, чуть повернув голову влево, и тут же, прямо из этой позиции провёл боковой левый с той кажущейся лёгкостью и той быстротой, которые доступны только серьёзному и опытному боксёру, этот удар буквально сокрушил ещё одного расфуфыренного выродка в малиновых обтягивающих брюках и тёмной бутылкой, занесённой для удара над головой, тут же ещё один полудурок кинулся к юноше слева, перепрыгивая через распростёртые на полу тела, и юноша, тут же распрямившись из слегка свёрнутого положения, в которое его привёл предыдущий удар, с такой же скоростью и силой, что и перед этим, выполнил боковой правый, плоховатый лишь тем, что был выполнен из наклона, издалека, и потому получился слишком размашистым, без резкости и чёткости, характерных для бокового, он не срубил выродка прямо на месте, как ему полагалось, а отшвырнул его в сторону, как мешок с гавном, тут к молодому человеку прянули сразу трое с трёх сторон, и молодой человек, окончательно отвернувшись от Айгуль, с бешеной энергией и силой заработал вокруг кулаками, вертясь словно юла на широко расставленных ногах и пригибаясь вниз головой почти на уровень поясницы, с лёгкостью и неожиданным мастерством уходя от ударов и разбрасывая врагов среди опрокинутых и полусломанных стульев и столов.

Айгуль чуть приметно вздохнула, стоя у него за спиной, и, воровато оглянувшись, с неслышным в окружающем её адском шуме металлическим шелестом потянула из ножен ятаган, блеснувший узкой изысканной линией клинка в свете продолжающих неостановимо мигать и пульсировать цветных ламп, тут как раз на молодого человека сразу целая толпа навалилась сбоку, и он яростно захрипел, опрокидываясь под невыносимой тяжестью нескольких потных тел…

Девочка уже шагнула вперёд со спокойным сосредоточенным лицом, выводя ятаган по косой линии в диагональный замах, готовясь снести голову первому врагу, которому не повезло оказаться на пути наиболее подходящей для первого удара траектории, когда мир вокруг буквально взорвался грохотом беглого винтовочного огня.

Продолжение

Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным.

В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» .

Редакция.