|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Лирика Ирина Башарова Миниатюры
Пьеро Луна призрачно освещает миниатюрную фигуру Куклы, сидящей на книжной полке. По щекам Пьеро медленно текут слёзы, стирая мел. А рядом Часы: «Тик-так, тик-так, тик-так…» механически отсчитывают его время. Пьеро оживает в момент, когда темнота, скрывая тени, поглощает окружение. Звуки тишины погружают Лолу в мир собственных иллюзий. Она представляет себя белой Чайкой, которая свободно парит над чёрным морем, а потом растворяется в белизне неба, сливаясь с порывами ветра. Переживания настоящего постепенно притупляются и отстраняются. Теперь они – принадлежавшее и непонятное. Однако дневные видения тугими узлами привязаны к мыслям Лолы. По стрелке циферблата продолжают ходить воспоминания о первой встрече со смертью, оторвавшей близкого Человека. Круг размыкает сон. В этот миг сердце Пьеро начинает неслышно биться. Забравшись на канат, Танцовщик осторожно ступает по тонкой нити Лолиной жизни, нечаянно разгадывая её раны, случайно прочитывая её путь. И шёпотом проговаривает слова из сна: белость комнаты теплом овеян Силуэт пламя сгорает во льду истлевает безумие о воскрешении смиряется сознание с Человекосмертью В том измерении, где темнота обретает ночь, Лола находит одиночество-принятие. Но каждое утро наступает рассвет. Ноги деревянной Марионетки неподвижно свисают вниз. Пьеро с прежней печалью склоняет голову над книгой стихов Альбера Жиро, так и не засмеявшись. Одной темнотою, тишиной (непридуманная фантазия)
Французская писательница Анири была увлечена сочинением необычных рассказов. Долгие часы у камина… Она не замечала «песочного» течения реки-жизни. Тогда казалось, и не существует того, что называют временем, − оно превращается в миг, а миг в бесконечность. В единый клубок вечности сплетаются точки, линии... Анири любила фантазировать, глядя на ярко пылающее пламя и разгадывая его тени. Свет этой необыкновенной картины, меняющей лики у неё на глазах, истаивал, но продолжал изливать мерцающие лучи искорок на ненаписанные страницы её загадочной души, дотрагиваясь и обжигая белые листы бумаги. Зима. Сумерки… Анири подходит к окну, окидывая взглядом столик с газетными вырезками, и сознание возвращается к потоку мелькающих мыслей. Перо неспешно выводит мелкие буквы длинных строк, а чувства пытаются скрыться где-то между слов. Они не хотят отрываться от сердца и лишь желают соприкоснуться, найти отклик в живом сердце её героини. Но ответом оказываются звуки − звуки гениальной музыки той, чьё имя оставалось неизвестным многие годы. Анири начинает своё повествование… Это сейчас она − композитор, знаменитый во всём мире, а тогда во дворе дома пятилетняя девочка как завороженная слушала игру на баяне молодого человека лет семнадцати − юродивого. И начинала танцевать под звуки его музыки. Впоследствии, вспоминая о годах, прожитых в Казани, композитор скажет, что потребность сочинять музыку дала о себе знать уже в том инстинктивном танце у карусели. Именно благодаря неосознанной, неведомо кем внушённой импровизации на крохотную Сонечку обратили внимание её будущие педагоги музыкальной школы. Эти впечатления явятся некой аллюзией в одной из детских пьес − «Волшебная карусель» − письма далёкого прошлого. А пока… Приближается ночь. Деревья, снег и воздух становятся одной темнотою, тишиной. Ни звука… «Ни звука» − означает полное молчание, пишет Анири, − а для творца музыки − «сонорное» море, увлекающее за собою в бездну космического пространства. Это как то «море» маленькой Марины − мечта, оставшаяся с нею навсегда. Только потом, по прошествии лет, в стихах и прозе поэтессы высокие ноты зазвучат восклицающим тоном: В перестрелку − скиф В христопляску − хлыст, − Море! − небом в тебя отваживаюсь. Как на каждый стих − Что на тайный свист Останавливаюсь, Настораживаюсь. *** Целому морю − нужно всё небо, Целому сердцу − нужен весь Бог. «К морю могло быть только на листке бумаги − и внутри». А с первой встречи, которую безумно ждала, Марина не полюбила голубое солёное море. Сонино же море оказалось всей жизнью − здесь, на Земле. Звучание − не просто впечатление, но голос души, таинственной и исповедующейся в каждом со-творении. Звук − это то, что слышится, но для композитора в одном-единственном звуке заключена Вселенная безграничных оттенков Света, Цвета, Сферы. Впервые в жизни Анири так смотрит на восход, и впервые находит таким рассвет. Это её рассвет − наполовину, наполовину музыки-души. Анири не решается поставить точку. На долю секунды взор пробегает заголовки статей: «Осенняя звезда», «Прекрасная дама…». Последнее переживание, и вот уже заключительная − самая сокровенная фраза. Холодный ветер врывается в окно, бесшумно роняя чистый лист. Анири касается прозрачного стекла, но рука вдруг останавливается в движении. Глаза устремляются вдаль − на белый лист, уста, будто завороженные терпким морозным воздухом, произносят слова. Анири читает стихотворение Геннадия Айги. И понимается, как глубоко близки личности, судьбы, миры художников: была как лужайка страна мир − как лужайка там были берёзы-цветы и сердце-дитя. Непрочтённые слова Написав стихи Слезой на стекле Мой голос в тиши достигает Тебя, Смерть не дыши в необличьи меня, Раною кровь утолив, Не спеши быть! Белый стих… Белый снег… Белый свет… Темнота мне милее В ней Души. Скрежат муки по нервам, Но ответам нет места В линиях лабиринта сердца. Апофатик. Свет. Белый стих летит к устам, Слёзы в них, Печаль души окаменелой Души живой. Не станет прозы, Стих слеза. Жажда жизни в смерти тела, Жажда смерти в жизни души. Бог во мне. Слёзы сожги! Чисты буквы-полулисты. Я шептала слова, За окошком слеза, Не хотела признаться: «моя», Не хотела!.. остаться. Мне надо видеть души, Смотреть не в оболочку, В точку их Сиянья, Затуханья, Воскрешения. Погребение. |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
|
