|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Философская проза Инна Начарова Город и горожане. Говорят, был наш город уже в 1574 году. И жили в нем люди разные. Они рождались, строили, ваяли, любили и умирали. И все повторялось снова. Повторяется оно и сейчас. Только город изменился, изменились люди, изменился уклад жизни. Я хочу рассказать об одном из миллионов горожан – жителей Уфы. Этого горожанина нарекли звучным старинным русским именем Владимир – "владеющий миром". Наверное, каждый из уфимцев знает музей им. А. В. Нестерова, расположенный на улице Гоголя. Рядом с музеем, как единый ансамбль, спаянный годами совместного существования, стоит неприметный зеленый дом под номером 29. Раньше ворота дома были всегда аккуратно выкрашены в зеленый цвет, в палисаднике с ранней весны до поздней осени цвело что-то красивое и яркое. Стену увивал виноград. Дворик хранил чистоту и домашний уют его обитателей. Жили дружно и многонационально: Нуретдиновы, Чебулаевы, Ковлер, Мастобаевы и еще превеликое множество фамилий, ведь двор-то был не маленький. Владимир и был Мастобаевым. Фамилия, говорят, была унаследована от крымских татар. Хотя дед и прабабушка были чистейшей воды хохлами. Все остальные казались русскими и на вид, и по паспортам. Так что тайна истоков так и осталась тайной веков. Наш герой построил за свою жизнь не один газо- и нефтепровод, рискуя своим здоровьем, а, иногда, жизнью. Был он веселым и высокоинтеллектуальным человеком, писал стихи и маленькие рассказы. Когда-то, 43 года назад, встретил он девушку своей мечты, похожую на сказочную принцессу. Было это на выпускном балу в Уфимском пищевом техникуме. И до самой его смерти она была его путеводной звездой. Вот так. А девушка та была из старинного русского города Вятки. Но после встречи с ним, с Владимиром, навсегда осталась в нашей Уфе (это я написала для тех, кто не верит в любовь с первого взгляда). А еще он умел виртуозно заплетать косички своей единственной дочери. А когда она выросла, то он один умел ее слушать так, что был единственным, кому она доверяла свои горести и радости. Его удостоверение Ветерана труда и медаль не единственная память о нем в семье. Еще есть книги, его музыка, его фотографии. Нет, он не издал ни одной книги, не написал ни одного музыкального произведения и не любил фотографироваться. Он просто любил литературу, так как любят живое и светлое. Он просто любил музыку. Его музыка – это джаз. Мало кто из нынешнего поколения знает Эллу Фицджеральд, Дженис Джоплин, Бени Гудмена, Луи Армстронга… Судьбы этих людей были столь же необычны, как и их музыка. Наш Владимир был замечательным фотографом. Сам процесс печатания фотографий был похож на процесс создания праздничного пирога: все волнуются, ждут, не дыша у двери, когда автор кулинарного шедевра закончит свое создание. Его маленькой дочке нравилось сидеть в темной ванной с включенным красным фонарем и смотреть, как медленно на белом листе бумаги проступает изображение. Сначала неясное и туманное. Может быть, за тридцать лет технология и изменилась, но таинство тех фото-вечеров осталось надолго. А еще раньше за Главпочтамтом собирался Клуб филофонистов. Вот уж где было невероятно интересно десятилетней девчонке! Здесь рассказывали о музыке, марках, художниках, картинах. Народу всегда было немного, но все знали друг друга, так как встречались эти люди еще и на «черном» книжном рынке, который в те времена был на Новостройке у трамплина внизу прямо посреди леса. И звали этих людей «чернокнижники». Все они были в душе поэты, начитанные, высокоинтеллектуальные люди, которые считали, что книги и музыка – основное богатство человека. А мы говорим, что надо создавать высокодуховное общество, что моральные ценности утеряны. У кого? Думаю, что дети тех «чернокнижников» унаследовали духовность у своих отцов вместе с запахом их одеколона и дымом их сигарет. Духовность – это понятие семейное, передающееся из поколения в поколение. Хотя наш герой не имел высшего образования и был простым строителем газо- и нефтепроводов. А может быть, не простым?… Уфимцы, они такие разные и очень не простые. У каждого своя судьба и свои взгляды на жизнь. И так из поколения в поколение. Так давайте не будем терять ее – эту связь поколений и станем любить и уважать свой город и его историю, которая неразрывно связана с нами. Очень радостно, что у нас появился новый журнал «Литературный Башкортостан», который, надеюсь, будет хранить и приумножать эти традиции. Дай Бог Вам, Расуль, понимания и терпения на этом нелегком пути. Напоследок хочу вспомнить здесь слова потомка великого Баха – Ричарда Баха: «Жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в стае». Дамский бокс. Она любила это место, этот дом с проваливающейся верандой, сплошь увитой виноградом. Любила и этот зеленый пруд с кричащими по вечерам лягушками в четырех метрах от дома. Здесь росли сосны и вишни, здесь все было запущено и в то же время упорядочено, здесь все было как в романах Тургенева и рассказах Бунина, но дух современности присутствовал здесь. Это место было для нее и сказкой, и былью. Именно так представляла она себе то, что не подвластно описанию, но чем полниться душа. Она никогда не была здесь одна, но всегда мечтала об этом и одновременно боялась этого. Ей нравились шумные вечеринки с шашлыками и музыкой, с цитатами великих классиков, с танцами и песнями, когда каждый пьет, что хочет, и поет, что хочет, но всем вместе очень интересно и весело. Когда танцуют все, но каждый танцует для себя и для всех. Здесь воздух наполнен свободой и правилами, весельем и неподдельным страхом остаться одному. Это придавало праздникам, проводимым здесь, особенное возбуждение, которое вызывало у всех более громкий смех, чем обычно. А когда пели песни, то здесь их пели всегда с особенным, сильнее, чем принято, надрывом, пропитанным адреналином, который вырабатывается от страха одиночества и тоски. Здесь все любят беседы и музыку. Она очень любила всех, кого встречала здесь, потому что это место располагало к любви и неге. Люди казались милыми и веселыми, добрыми и мудрыми. Это удивляло ее. Зная многих из них вне этого места, она понимала, что они лишены всяческих ореолов. Возможно, они пресны и уж конечно не вызывают ее симпатий. Но здесь все изменялось. Это "здесь" она называла "место". И это "место" ей нравилось именно потому, что она его не понимала. Она боялась его. И это было правдой. Это не было причудой ее мозга, хотя некоторые, кто ее знал, могли так подумать, учитывая, что иногда (очень редко) она писала стихи и песни, маленькие рассказы и длинные воспоминания. Она любила каждую подробность своей жизни. Ей не казались отдельные эпизоды мелочными и второстепенными. На ее взгляд вся ее жизнь состояла из ярчайших кусочков, каждый из которых она бережно хранила в своей памяти и в сердце. Она даже помнила, как однажды в детстве она с родителями ездила к морю. Помнила она и медузу, которую они поймали и посадили в бутылку с морской водой, а к утру она исчезла. "Растворилась", – сказала мама. "Медузы в неволе не живут", – сказал папа. Но она точно знала, что медузы – это звезды моря, а звезды умеют летать. Они не закрыли бутылку крышкой, и ночью эта звезда улетела в море. Она верила в это. Здесь трудно было не верить. В окна у кровати залезали ветви невиданных цветущих деревьев, а посредине двора рос инжир. Они с мамой рвали его прямо с дерева и с наслаждением ели здесь же, смеясь неизвестно чему. Может, солнцу, а может, инжиру, а может, тому, что они здесь вместе. И очень любят друг друга. Она любила петь и читать свои стихи. Но слуха у нее не было, и слушать ее пение мало кто мог. А когда она читала свои стихи, все слушали ее только из вежливости, и лишь мама всегда при этом смахивала слезу, и ее глаза лучились восторгом и гордостью за нее, единственную дочь от долгого и сумбурного брака, пенящегося и бурляшего водоворота, но, как ей казалось, наполненного любовью через край. В противном случае, этот брак умер бы в самом начале, тихо и незаметно, как умирают от старости. Ей был тридцать один год, когда все произошло. Ей нравился этот возраст, она любила себя в нем. Ей импонировала "взрослость" мышления и речи, поступков и стиля. Она не знала, какой ей надлежало быть в 18, 21 и 25. Зато она точно знала, какой она должна быть в 31. Полная гармония ее возраста с ее душой иногда удивляла ее, но очень ей нравилась. И если раньше она ездила в это "место" только, чтобы встретиться с кем-нибудь из своих немногочисленных поклонников, то теперь все изменилось. Она приезжала сюда проверить свою гармонию на прочность. На прочность перед безмолвной жутью чего-то неведомого, но неотступно грядущего. Она любила часами рассматривать старые фотографии, ездить по былым местам своей жизни. Она знала, что это место не связано с ее прошлым, но четко знала, что оно реагирует на чувства, которые просыпаются в ней здесь. Это делало их сообщниками – ее и это "место". Но главным в их тандеме было конечно же «место», так как у него была загадка, вернее, все оно было тайной, а она не знала этой тайны и сама не обладала ни одной. Постепенно меркло лето. Виноград у веранды обрубили, и сиротливые его космы засохли от горя и приближающейся зимы. Лягушачьи концерты прекратились, не от чего было сходить с ума. А достучаться до небес с просьбой продлить лето и отложить холода и снега окружающая природа считала невозможным. Может, когда-то уже из этой затеи ничего не вышло. Ей всегда хотелось приехать сюда одной. И она решилась. Было 22 ноября. Проехав по шоссе до поворота, она свернула на дорогу между засыпанными снегом полями. Этим летом здесь росла кукуруза, которой она почему-то тоже побаивалась. Одна мысль о том, что ей придется зайти в ее заросли, повергала ее в мистический ужас. Но, слава Богу, к 22 ноября от кукурузных полей не осталось и следа. Только белеющая равнина. Она не пугала, а, скорее, обнадеживала. Придавала некую защищенность. Наверное, она бы не рискнула приехать сюда одна, если бы кукурузное поле было живо. Было тихо, безлюдно, начали опускаться сумерки. Удивительно, но пока страха она не испытывала. Дорога приближала ее к месту. Снег спасал положение. Он приветливо белел там, где должна была быть пугающая темнота. От колокольчиков и земляники в овраге по правую сторону не осталось и следа. Воспоминания о них напоминали миражи. Она заметила, что ни разу не слышала за время пути карканья ворон. Ну и что с того? При чем здесь вороны, она просто едет на свидание с местом, которое она любит. "Не любит, а боится" – шепнул кто-то внутри нее. Зачем же она едет туда? Проверить себя? Или встретиться сама с собою один на один? Снег не шел уже целую неделю. Не дай Бог, он пойдет сейчас. Она решила, что падающий снег сделал бы ее путь более жутким, словно путь в никуда из ниоткуда. Хоть бы кошка перебежала ей дорогу, она бы знала, что не одна здесь, в здравии и бодрствовании. Вот и знакомый съезд к озеру, хотя сейчас, двадцать второго ноября, он не обычный и не совсем знакомый. Но она помнила его, хотя и в другой, летней жизни. Легко съехав вниз, объехала озеро и остановилась у калитки. Она не торопилась выходить из машины. Включив радио, она закурила и оглядела окресности. Музыка была знакомой. Мурат Насыров пел летнюю песню их пикников "Мальчик хочет в Тамбов". Песня была милой по форме, но глупейшей по содержанию. Сейчас эта песня казалась ей самой родной и близкой, так как то, что она видела за стеклом, ей таким не казалось. Она вспомнила, как однажды летом много лет назад они забыли ключи от калитки и перелазили через забор, боясь свалиться в озеро. Было жутко от этого и весело от предстоящих развлечений. Позже не один раз она вспоминала о тех нескольких часах, что они провели здесь вчетвером. Все было легко и беззаботно, все тогда было с удовольствием и всего казалось мало. На этот раз у нее тоже не было ключей от калитки, но и от дома тоже. Она не думала об этом, когда ехала сюда. Докурив сигарету, она одела варежки и вышла из машины. Звук от захлопнувшейся дверцы спугнул что-то, но она не могла разобрать что. Медленно подойдя к калитке, толкнула ее рукой. Скрипа открывающейся дверцы не последовало. Она подумала, где ей лучше перелезть. Дом стоял покинутый, но не потерянный, уверенный в себе и в своих чарах. Да, его влиянию все поддаются без оговорок, всей душой и всем существом. Если бы это был человек, можно было бы сказать, что дом знает себе цену. Озеро покрыто ледяной зеленой корочкой. Голубые ели стоят безучастными красавцами- великанами, всем видом говоря, чтобы она не обращала на них внимания, так как они не будут вмешиваться ни во что, что бы здесь ни произошло. Она дыхнула, и легкий парок взвился и исчез в прозрачном морозном воздухе. Веранда не вызвала в ней летнего очарования. Глядя на нее, хотелось плакать. Она предполагала, что двадцать второго ноября все выглядит гораздо печальнее, чем двадцать второго мая, но не думала, что открывшееся перед ней зрелище так ущипнет ее где-то внутри. Вернувшись к машине, вынула ключ зажигания, будто кто-нибудь мог уехать без нее. Убрав ключ в карман, она решительно перелезла через забор в самом низком месте около озера. Ей пришла в голову мысль о том, что же будет, если она подскользнется и свалиться в озеро. Она и так-то не умеет плавать. И ей никто не поможет, вокруг никого нет и не будет до весны. Разве что дом каким-то чудом протянет деревянную руку... Но, взглянув еще раз на дом, она поняла, что помощи от него не жди. Он долго терпел все ее выходки и легкомысленные глупости. Но сейчас он, пожалуй, решил проучить ее. Вот она и на дорожке, ведущей к дому, выложенной большими квадратными плитами. Летом вдоль плит ярко и пышно цветут фуксии, жасмин, гладиолусы, георгины и ноготки. Летом все приезжающие сюда считают необходимым одевать яркую, порой нелепую одежду. Ей всегда это нравилось как олицетворение свободы и праздника. Она любила сидеть в шезлонге на веранде, глядя на зеленый виноград, выкурить сигарету, стряхивая пепел в массивную стеклянную пепельницу с серебрянным ободком. По поводу этой пепельницы здесь всегда ходило много шуток и веселых историй. Сейчас, стоя на каменной тропинке, она силилась вспомнить, где может находиться эта пепельница, но, так и не вспомнив, она медленно пошла к дому. Темнота становилась все ощутимее. Но ей почему-то было все равно. Страха в ней не было. Она не стала обходить дом, а сразу поднялась на веранду. Оперевшись на перила, оглядела окресности. Глубоко вдохнула морозный прозрачный воздух. Вспомнила, как не любила она умываться из металлического умывальника, прикрепленного к одной из колонн веранды. Хорошо, что с вечера почти всегда топили баню, и хоть времени помыться в ней не хватало, зато утром вода там всегда была теплой и можно было с комфортом умыться. Она поежилась, вспоминая о тепле, и повернулась к двери. Как же ее открыть? Она вернулась в машину: снова перелезла через забор, нашла монтировку и вернулась к дому. Отжав дверь, она вскрыла замок и резко шагнула в дом. Тишина была невыносимой, и тогда она громко сказала: "Привет!", чтобы разрушить тишину. И сама услышала в своем голосе истерические нотки страха. Ей вдруг захотелось с криком убежать прочь отсюда, сесть в машину и уехать. Но волна приятных воспоминаний сменила панику. Яркое и теплое солнце прошлых дней согрело ее душу. Дом стал светлее, и тишина перестала быть осязаемой. Она немного расслабилась и медленно обошла комнаты. Села на диван и посмотрела на себя в зеркало, висящее напротив. Боже! Зеркала не было, там была дыра, но в ней было изображение. Улица с домами, по тротуару шла стройная девичья фигурка. Она с удивлением узнала в ней себя. Она стала медленно вспоминать тот период своей жизни. Период высушенных роз и буйства чувств. Она была нужна всем. Она была молода, умна, весела и привлекательна. Это притягивало к ней, как магнит. Никто не строил с ней планов на будущее, но она знала об их чувствах к ней. Почему они никогда не говорили об этом? Наверное, из-за ее легкомыслия. Но это было ее защитной реакцией. Она не могла позволить себе роскошь обнажить свою душу. Не могла, потому что не выдерживала ударов расставания. Поэтому легкомыслие стало ее религией. Она исповедывала ее при всех. Один на один с собой у нее были другие ценности. Она дорожила ими. Все считали ее несерьезной и ветреной, а она, обыграв все как интрижку, любила по-настоящему всей душой и видела, что отношение к ней такое же, но религия легкомыслия не позволяла ей распахнуть душу навстречу чувствам… И чувства умирали и костенели – так образуются кораллы. Они таинственны и прекрасны, как останки чьих-то любовей и нежности. Она вновь подняла взгляд к зеркалу. Ну, конечно, ей все померещилось. В зеркале она увидела себя, с чуть заметными мешками под глазами. Округлившееся лицо и наметившийся второй подбородок, глаза не излучали блеск, идущий из души. Они просто стали зрительным органом, с годами перестали быть зеркалом внутреннего состояния. А может быть, просто изменилось состояние? Она устало отметила, что забыла сигареты в машине. Хотелось затянуться и, выпустив дым, посмотреть на свое отражение другими глазами. Увидеть себя такой, какой чувствуешь в душе, такой, какую любили все, с которой каждому хотелось танцевать. Нет, она не могла заставить себя выйти из дома. Она привыкла к нему за эти минуты. Ей казалось, что если она выйдет, дом снова станет чужим и зловещим. Но курить хотелось все сильнее. Хоть она и знала, что в доме сигарет нет, потому что никто их здесь никогда не хранил, все же обшарила буфет в кухне. Ничего не найдя, она решилась пойти к машине. Открыв дверь на веранду, она с удивлением обнаружила, что опустились сумерки, густые и неотступные, как все, что должно когда-нибудь произойти. Поежившись, сделала несколько шагов. Какого черта она поехала сюда одна? Страх начинал забираться под кожу и буквально парализовывал ее. Желание курить стало осязаемым. Господи, как оказывается далеко до калитки. Никогда раньше эта тропинка не казалась ей такой длинной и при этом самой страшной тропинкой на свете. У нее было множество фотографий, на которых она стояла на этой самой тропинке. В розовых калошках и желтой юбке, которая на ветру напоминала бабочку. Небо на тех фотографиях было пронзительно-голубым, солнце было на всем: листьях, цветах, шляпе и лице. Солнце… Мысль о нем тоже весьма походила на мираж. В тот день, когда были сделаны эти фотографии, она приехала самой последней с огромным количеством вещей, ведерком клубники и бутылкой шампанского. Клубнике обрадовались все, она была крупной и сочной на вид и источала такой аромат, что от счастья кружилась голова. В тот вечер темнота была полна веселья, смеха, музыки, мошкары у яркой лампочки на веранде. Темнота тогда пахла дымком от шашлыка, клубникой и прелым озером. Лягушки шумели вовсю. Где-то лаяли собаки. Слышались счастливые голоса людей. Им нравилось танцевать латиноамериканские танцы перед камерой. Каждый хотел попасть в кадр и поэтому шутливо расталкивал остальных, пытаясь запечатлеть себя в лучшем виде. Поэтому она смеялась и выделывала немыслимые пируэты. Они много ели и пили. Еда была потрясающей, а водка и шампанское придавали задора и колорита веселью. В ее теперешнем положении рюмочка не помешала бы ей. Но, увы, спиртного в доме тоже не хранили. Тишина стала звенящей. "Хоть бы половица под ногами скрипнула", – подумала она. Но дом и "место" играли с ней в молчанку. Даже скорее, в свою молчаливую игру. И она это чувствовала, но правил не знала. Это пугало ее больше всего. Она вернулась в дом. В ящике кухонного буфета нащупала фонарик и решительно направилась к машине за сигаретами. Она вспомнила, как однажды перед тем как лечь спать, ей пришло в голову проверить, все ли в порядке. Она взяла этот же фонарик и вышла на веранду. Посветив в сторону озера, она медленно спустилась по ступенькам и направила луч света вверх по тропинке, ведущей за дом. Тогда она чуть не проглотила свой язык, она даже не могла крикнуть. В луче фонарика горели два красных глаза, которые приближались к ней с огромной скоростью. Когда она с визгом распахнула дверь в дом, то на лестнице веранды появился спаниель ее друзей, всем своим видом показывая, что он не хотел ее напугать. Она рассмеялась, поняв, что это были его глаза. Но внутренний страх перед "местом" остался. Наконец-то она дошла до калитки. В темноте было трудно перелазить через забор, балансируя на краю озера. Остановившись перед машиной, посмотрела на часы, посветив фонариком. Ровно шесть часов. Она села в машину, сняла варежки. Закурив сигарету, включила приемник и печку. Приёмник пел про шофера- дальнобойщика. Тепло медленно окружало ее. Сидеть вот так, в тепле с музыкой и сигаретой, было приятно. Не хотелось ни о чем думать. Не хотелось выходить в холод и темноту. И она не спешила с этим. Она уже едва различала очертания озера. На небе не было ни единой звездочки. Ей стало от этого еще тоскливее. Она никогда не считала звезды холодными и далекими. Для нее они были олицетворением добра и света. Но сегодня даже они не пожелали присутствовать на ее свидании с "местом", а может быть, и самой собой – она еще не определилась. В доме не было печки. И она твердо решила не оставаться ночевать. Тогда чего же она ждет, ведь уже совсем темно. Она решила сходить к дому, подпереть чем- нибудь входную дверь и уехать. Когда она вошла в дом, чтобы поискать какой- нибудь подходящий предмет для этого, ее внимание привлекла стопка старых журналов. В основном это были "Юность" и "Роман-газета". Она взяла сверху один журнал и, механически листая его, вспомнила чудесные беззаботные времена, когда все мыли посуду и убирали со стола, а она читала им вслух глупые и смешные отрывки стихов и рассказов. Все это бурно обсуждалось. И она продолжала читать. Входная дверь всегда была открыта, оттуда веяло прохладой, а заросли винограда стояли стеной, не пропуская раскаленных солнечных лучей. Она положила журнал на место. Вдруг ей послышался тихий не то смех, не то плачь. Она не могла разобрать, откуда он доносится. Но понимала, что звук этот не вне, а внутри дома. Ее руки до плечь покрылись холодными мурашками. "Наверное, такими голосами плачут привидения, чтобы заманить простачков", – подумала она. Ей просто мерещится этот звук от страха, который сидит в ней, убеждала она себя. Но звук был настолько реальным, что от ужаса у нее пересохло во рту и в горле. Она не могла сглотнуть или что-нибудь сказать. Но решение пришло к ней неожиданно. Она быстро подошла к выключателю и щелкнула кнопкой. Комнаты залил яркий свет, и звук резко прекратился. Она глубоко втянула в себя воздух, как утопающий, которого некому спасти. Она посмотрела вокруг. В окна дома глазела темнота. Зачем? Зачем она приехала сюда? Что заставило ее приехать? Поддавшись внезапному порыву, она выбежала на веранду, толкнула дверь и побежала к машине. Успешно миновав забор, она упала на сиденье и с ужасом от того, что не услышит заветного урчания заведенного двигателя, повернула ключ зажигания. Ее обдало волной ликования победы, когда она услышала ровный звук мотора. Кинув последний взгляд на дом, она таким и запечатлела его в памяти: огромной темной глыбой с горящими от ярости глазами окон. От ярости, что выпустил ее. Развернув машину, она, глядя только вперед, на свет от фар, миновала подъем и пустынную дорогу среди полей, которые она бы уже не различила в полной темноте. И лишь выехав на шоссе, она вздохнула с облегчением, включила радио и откинулась на спинку сиденья. "Люди ходят на бокс и гонки, чтобы утолить свои животные страсти, а я была там", – с улыбкой подумала она. |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
|
