Литературный Башкортостан

Список номеров

ссылки

форум

Наши авторы

Приложение к журналу

Публицистика.

Расуль Ягудин

Ave, Калигула, мой президент.

Нет подлее тирана, чем миллион подлецов,

собравшихся вместе.

Ромен Роллан.

Этот фильм появился и произвёл фурор в СССР пару десятовк лет назад. Правда, этот самый фурор он произвёл вовсе не потому, что узкий круг страшно далёких от народа страдальцев и страдалиц («страдальцы» – прекрасный, очень точный термин советских времён – позорное клеймо на человеческих особях, не способных думать о чём-либо, кроме блядства) сумел разглядеть его высокие кинохудожественные достоинства, а по весьма иной, весьма более прозаической причине – в фильме присутствовала масса предельно откровенных сцен, что для ограниченного круга доселе скрывавшихся в подполье подвинутых на сексоподобии советских граждан было сродни этакому божественному откровению. Сексуально озабоченных придурков в Советском Союзе было, честно говоря, не так уж много, но зато они были горласты и, все как один, эксгибионистичны, что не могло не привлечь к ним совершенно гипертрофированного внимания… нет, не народа, а… скажем так, некоторых заинтересованных кругов. Очень заинтересованных. Кровно заинтересованных в том, чтобы втолкнуть как можно большее количество людей в дурман распущенности, тем самым исподволь, по крохам создавая подходящий для основной задачи, вторжения капитализма, менталитет – менталитет стронутого на трахе идиота. На трахе, который (и только который) капитализм нам собственно и предлагал.

И вот мы сподобились. Мы живём в этом дерьме уже целую вечность и… теперь мы можем, наконец, вглядеться в фильм “Калигула” более пристальным взором хотя бы для того, чтобы, наконец, осознать пройденный нами неизвестно зачем и неизвестно куда путь и, главное, осознать меру и глубину дерьма, в котором мы, наконец, стремясь к нему с радостным энтузиазмом, очутились.

Этот фильм, как таковой, был не виден в разгар перестройки. Мы, словно слепые котята, не замечали ни авторской концепции, ни авторской идеи, ни авторской сверхзадачи, нам были по барабану философия, содержание, катарсис, музыка, ракурс и свет, мы ломились в киношку в неуёмной жажде сексуальных сцен, и когда очередная порносцена заканчивалась, никто уже не смотрел на экран, возле монитора начинался гомон и гвалт, все ждали очередной порции эротической мути. Робкие одинокие голоса, утверждающий, что фильм, между прочим, совсем не порнографический, а исторический, и порносцены в нём не самоцель, а средство более полного выражения авторской идеи, что фильм философский, необычный, глубокий и серьёзный, тонули в воплях и стонах мастурбирующих калигуломанов. Необходимо было время, чтобы очнуться от угара и попристальнее вглядеться в экран. Нам следовало окончательно погрузиться с ушами в капиталистическое дерьмо, нам следовало привыкнуть к зловонному потоку гораздо более грязной порнухи, нам следовало наяву насмотреться такого, по сравнению с чем “Калигула” – просто наивное учебное пособие, единогласно рекомендованное миннаробразом России для начальных школ, и конечно, нам следовало до рвотных спазм нажраться вполне реального, а не киношного, проститучьего (“В буржуазном обществе каждая женщина – потенциальная проститутка” – не так ли писал Фридрих Энгельс?) секса, чтобы оценить по-новому то, что мы когда-то оценили не так.

Мы должны были измениться. Совсем.

И вот – мы совсем изменились.

Нам требовалось время – лет десять, а лучше - двадцать.

Вот и прошло двадцать лет.

Ну-у-у-с-с-с, посмотрим-с-с-с-с-с. И первая ошеломляющая новость – Тинто Брасс тут вообще, строго говоря, ни при чём. Вернее, он, конечно, тоже принимал участие в создании фильма – в качестве оператора (кстати, именно операторское решение фильма губит его под корень – работа оператора убога, примитивна, никчёмна и глупа), но ведь нам многие годы долдонили по всем телеканалам и во всех дебилизовавшихся бывших советских популярных газеточках, что “Калигула” – “фильм Тинто Брасса”, как, кстати, прямо открытым текстом отпечатано крупными буквами и на картонном подкасеттнике фирмы “ЕА”. Титры же фильма утверждают совсем другое – что режиссёрами фильма являются совсем другие люди, причём, информация о режиссёрах идёт почему-то в самом конце титров самым скромненьким образом и их имена до сих пор не известны даже мне – я так и не удосужился их запомнить - зачем? если их имена никому не известны и не нужны.

Просто для интереса я просмотрел парочку фильмов, режиссёром которых уж точно был Тинто Брасс, это были фильмы “Шалунья” и “Нарушая запреты”, так что теперь я имею полное и всеобъемлющее представление об уровне режиссёрского “мастерства” гражданина Брасса. Его фильмы это, Господи Боже, такая муть! Это даже не эротика. Это даже не пошлятина. Это даже не кино. Это просто бредятина в изначальном, базовом, глубинном, этимологическом понимании этого слова. Выражаясь пресловутым одесским языком… вернее, никакого “одесского языка” в природе и обществе ни хрена не существует – это сказочка, зачем-то выдуманная советским агитпропом, но если бы одесский язык существовал, то на нём можно было бы выразиться так: “Я скажу вам, как р’годному – Тинто Бр’гасс – это фуфло. Хочу вас, как р’годного, спр’госить – мне оно надо? Зачем мне, вы тока пр’гавильно поймите, в такой пр’гекр’гасный вечер’г какие-то там пр’гиключения – тинто бра’гасс и др’гугое фуфло? Вы тока пр’гавильно поймите”.

Ладно, смотрим дальше. “Использована музыка Арама Хачатуряна и Сергея Прокофьева” – оч-ч-чень мило, фильм-то снят во времена торжества социализма и советской сверхдержавы, это что – тонкий юмор? Или музыка советских композиторов для выражения гнилостной сущности римской империи оказалась наиболее подходящей?

Тэк-с-с, Малколм Макдауелл в главной роли – не слабо, одно только это имя сразу пресекает усмешку и заставляет отнестись к фильму всерьёз, а ведь десять лет назад я и понятия не имел об этом актёре, думал… та-а-ак – порнозвезда. Кстати, знакомое лицо у Макдауэлла – и вовсе не в связи с “Цареубийцей”, а… уж не он ли играл в не менее скандальном некогда фильме “Заводной апельсин”?, удостоенном нескольких слов, как я смутно припоминаю, аж в советской “Детской энциклопедии” – 12-й, по-моему, том, вторая половина ближе к концу.

Так, а ну-ка – стоп, увлёкшись титрами, я что-то упустил – мотаю назад, смотрю по новой. Вот оно – самые первые сантиметры плёнки: “Какая выгода человеку от того, если он завоюет весь мир, но потеряет при этом собственную душу” (Марк, глава 8-я) – тьфу, что за корявый перевод, я знаю безработных переводчиков намного более высокого уровня, и это после всех разговоров о том, что в условиях капиталистического производства успеха достигают лучшие из лучших. Что касается самой цитаты – пока я смутно понимаю, к чему она тут – надо смотреть.

А вот это уже поинтереснее – изображение монеты во вест экран с барельефом профиля Калигулы… плачущего кровью. Кровавые слёзы на жестоком лице диктатора – это уже понятней и любопытней.

Ладно, поехали – и я с головой погружаюсь в фильм.

До чего же странно – каждая составляющая фильма, взятая по отдельности, несомненно плоха: - сценарий нуден и слаб, режиссура настолько классическая, что граничит с примитивностью, насчёт операторской работы не хочу даже повторяться, актёрская игра оказалась неожиданно слабой, техника фильма – посредственная, все, без исключения, сцены, включая порно, – невыразительны, кроме того, не удаётся отделаться от ощущения, что фильм снят на чрезвычайно скудные финансовые средства, что привело к слабым декораторским решениям и нединамичности развития сюжета – фильм, вообще, больше напоминает телеспектакль – одна комнатка, одна камера и… не попляшешь, по моим наблюдениям, лишь упорство и совершенно коммунистическая самоотверженность съемочной группы и творческого коллектива толкали съёмки вперёд…

Да, несомненно – каждая составляющая фильма, взятая по отдельности, плоха… Но фильм в целом, как единое произведение, несоменно, берёт за живое. Он беспокоит, он нервирует, он заставляет сопереживать, он волнует и ранит человеческую душу, возвышая и очищая её – а это и есть тот самый катарсис, ради которого весь этот, вообще, испокон веку, сыр-бор. Если катарсис достигнут – то значит, произведение искусства является таковым, если же душа зрителя осталась нема, то это не искусство, а… так… какой-нибудь тинто брасс. Фильм “Калигула”, все составные части которого по отдельности столь плохи, тем не менее, главного достиг – он заставил гореть и кровоточить наши души, как и полагается настоящему произведению искусства. И я даже догадываюсь почему. Потому что это кино – про нас. Это по нам мрачно звонят зловещие колокола гниющего Великого Рима. Это мы, граждане современной России, оказались перед зрачком объектива в центре кровавых и постельных сцен. Мы смотрим в экран, с ужасом и содроганием узнавая себя и наших детей. Ave, Калигула, ave, Roma, ave, Россия, morituri te salutant – идущие на смерть приветствуют тебя – с той лишь разницей, что Гаю Юлию Цезарю эту фразу говорили солдаты, уходящие в бой, а мы произносим её, утопая в собственных нечистотах.

Начало фильма вполне пасторально – овечки, бредущие по траве, прекрасные юноша и девушка в белоснежных одеждах, предающиеся невинным играм и плотской любви под сенью пламенеющих зеленью деревьев. “Почему здесь такая красота – и такие жестокие нравы?” – это из третьей части “Крёстного отца”. Словно ответом на этот вопрос девушка поворачивается, закидывая ногу на партнёра и выпячивая в объектив крупную выпуклую тёмную волосатую вульву и задний проход – запомним это эпизод, белых одежд больше не будет в фильме до самого трагического финала.

Вот они уже в постели, и теперь уже нет белых одежд – пастораль закончилась, фабула фильма начала разворачиваться и, слушая их диалог, мы узнаём, что это за парочка: это принц Калигула и… его сестра Друзилла, которые занимаются сексом друг с другом без малейшего сомнения, настолько инцест привычен и нормален в свете римских нравов – и это первый мазок на объединённом моральном облике римлян. Вот второй мазок: “Как Эния?” – спрашивает Калигула появившегося начальника стражи Макрона, и мы, зрители, уже понемногу привыкая и оправляясь от шока, слышим ответ: “Моя жена живёт ожиданием встречи с тобой, принц”, уже позже мы узнаем, что жена Макрона старше своего мужа раза в три.

Но сейчас не до Энии, принца Калигулу вызывает семидесятисемилетний император Тиберий. Калигула идёт на зов сквозь безвкусье кричащей роскоши императорского дворца, и в кадре впервые появляется огромный белый, вероятно мраморный, фаллос, стоящий чуть в стороне, как памятник Риму, потом, по ходу фильма от этих бесконечных фаллосов, понатыканных там и сям, будет не продохнуть – интересно, что сказал бы по этому поводу Ирвин Шоу, автор язвительного девиза для Каннского кинофестиваля, помните? – “Раздвинь ноги и получай деньги. Эти слова, как девиз, надо напечатать на каждом бланке под гербом города Канна”.

Калигула входит в зал с бассейном и, уф, начинается – голые тела, тела, тела, как женские, так и мужские. Женщины с детьми на руках вокруг бассейна – что за дети? Все от Тиберия, что ли? Хе-хе, да он, старина Тиберий, шалунишка, что твой Александр Сергеевич Пушкин – у того тоже, по некоторым сведениям, к концу жизни набралось две деревни внебрачных детей от крепостных девок. Сам бассейн кишит голыми людьми обоих полов, словно огромными отвратительными скользкими слизняками, и где-то под водой плывет некто в алом плаще, плащ развевается в толще воды и напоминает огромное кровавое облако. Человек выныривает – это и есть Тиберий, неужели ему 77 лет? Да он ещё нас всех переживёт, крепкий старина Тиберий со здоровенными зубами, всегда обнажёнными в злобной улыбке – роль исполняет Питер О’Тул, и эта роль – лучшее из всего, что я видел в его исполнении. Тиберий силён, грозен, энергичен и отвратителен, и отвратителен он совсем не потому, что его лицо покрыто кровавыми струпьями – хм-м-м, похоже на вторую стадию сифилиса (эта-то болезнь всегда существовала в отличие от СПИДа – самого грандиозного блефа двадцатого века, принёсшего воротилам медицинского и фармацевтического бизнеса чёртову прорву халявных денег как из госбюджетов, так и из карманов граждан, так, тем не менее, и сдохших от самых обычных, вполне излечимых болезней типа ОРЗ) – Тиберий отвратителен потому, что он – органическая часть, плоть от плоти Римской империи, которая хоть и вызывает в нём некоторую иронию и презрение, но, в принципе, удовлетворяет во всём – ему-то, Тиберию, чего? Девки есть, мальчики-колокольчики есть, власть его безгранична, все прихоти его удовлетворяются, плевал он на убожество империи, хоть и высказывается то и дело изящно и злобно: “Народ Рима – жалкие твари”, “Провидение выбрало меня, чтобы я правил свиньями и к старости я стал свинопасом”. И, проявляя провидческий дар в момент обнимания Калигулы: “Я согрел змею на груди Рима”.

Они входят в зал, полный розовых тонов и, как и повсюду, обнажённых тел. Девочки вяло качаются на качелях. Парочки, троечки, квартетики и т.д. уныло трахаются по углам. Грудастая тёлка утомлённо крутит педали эдакого секс-велосипеда с пёрышками на трущемся о её промежность колесе (до изобретения настоящего велосипеда остаётся ещё две тысячи лет). Бабёнки, которые счастьем обладания таким секс-велосипедом обделены, обходятся подручными средствами, онанируя первыми попавшимися деревяшками подходящих размеров и форм. Кто-то, небрежно хлещущий кого-то плёткой. Кто-то устало танцует, кто-то, едва передвигая ноги, бродит по залу на ходулях. Ну и скукота! Да в любой бане поинтереснее – там хоть, когда все дружно наяривают вениками, несомненно присутствуют энергия и азарт, и тоже – множество голых тел, на которые тоже никто не обращает никакого внимания. “Прибавьте жару!” – кричит Тиберий, и участники шоу прибавляют жару. Девочки на качелях начинают раскачиваться чуть быстрей. Тёлка на секс-велосипеде начинает активней крутить педали. Кто-то, хлещущий кого-то, теперь хлещет старательней, преодолевая усталость и напрягая остатки душевных и физических сил. Громадный отвратительный клубок на полу, клубок сосущих, лижущих, трущихся, пыхтящих и стонущих людей, также начинает двигаться интенсивней, напомнив кем-то потревоженный клубок ядовитых змей. Стало ещё унылее и скучнее. Император Великого Рима Тиберий Цезарь приказал прибавить жару, ну и хрен ли он своим приказом изменил? Он оказывается совсем не всемогущ, император Великого Рима, и лично мне, откровенно говоря, становится его жаль – бедняга старина император Тиберий Цезарь, я бы на его месте от скуки просто сдох.

Сцена убийства. Стражник выпил – его ждёт наказание, а в императорском дворце наказание используется только одно – мучительная смерть, хотя и в разных вариациях, зависящих от фантазии исполнителя в русле рекомендаций императора. Поддатому стражнику перетягивают член его собственными шнурками от сандалий и начинают вливать вино в глотку через воронку. Девушка с огромным деревянным фаллосом промеж грудей смотрит на это одновременно с испуганными глазами и циничной усмешкой на лице. Другая, лица которой нам даже не показали, опускает палец на промежность и начинает мастурбировать, даже не потрудившись развести согнутые в коленях ноги. Когда стражнику Тиберий собственноручно вспарывает мечом живот, так, что всё вино потоком обрушивается из его желудка на пол, Калигула смотрит на это с ужасом – он ведь еще не император. Ничего, станет императором – привыкнет. Тиберий ведь тоже не сразу стал таким – именно это утверждает его единственный друг, единственный приличный человек, насколько это возможно в императорском дворце Великого Рима, Нерво – утверждает, лёжа в ванной с водой, где туманным красным облаком расплывается его кровь из перерезанных вен. “Я слишком долго жил, Тиберий, и я ненавижу свою жизнь… Я видел, как ты превращался в чудовище…” “Мир жесток ко мне.” – пытается оправдаться император. “Нет, честен. Зло прошлого породит новое зло.”

“Ты видишь её – богиню Немезиду?”, – тайком спрашивает умирающего Калигула и с истинным трепетом ждёт ответа. Но Нерво не видит никакой Немезиды, а это значит, что всё зло останется безнаказанным и после, значит, нет в потустороннем мире никакой богини возмездия и никакой божественной кары. Будь Калигула Чеховым, он бы это выразил вслух: “О господи, неужели же в самом деле нет ада и эти негодяи будут прощены?” Но Калигула не Чехов – он не будет говорить или писать, ему надлежит действовать. Кому как не императору, человеку, обладающему властью, граничащую на земле с властью Бога, осуществлять кару для тех, что погрязли в лени, жестокости и пороке, для граждан Великого Рима. И если булгаковский Воланд или Солярис Станислава Лема или Зона Тарковского представляют из себя посторонние карающие силы, то Калигула вышел изнутри, порождённый самой системой для её же собственной гибели – гораздо менее, кстати, фантастический вариант, с тем же СССР случилось как раз это, хотя уж в Советском Союзе-то методология и методика подбора, расстановки и воспитания кадров, сформулированные ещё на заре карьеры Сталина, были почти гениальны – ну и что проку? Как писала газета “Истоки” – “Всем была эта система хороша – и умна, и толкова, но вот беда – конечным продуктом её деятельности стал Горбачёв”. Деятельность Калигулы была менее разрушительна, но и он, словно меч в руке Немезиды, не оставил безнаказанной свою прогнившую страну. Есть ли жизнь на Марсе? Есть ли Бог на свете? Ни то, ни другое никому не известно, но Калигула, приемный внук Тиберия, становится императором, обойдя его прямых потомков, словно Божьей волей приходя к власти, достаточной для осуществления Божьей кары на земле. Приходя к власти, первым делом покарав убийством (пусть и не своими руками) Тиберия, который был кровь от крови, плоть от плоти римской земли, был её частью, его господином и повелителем и потому нес на себе персональную ответственность за вакханалию мерзости, воцарившуюся на римской земле, вакханалию, для того чтобы очухаться от которой человечеству потребовались долгие столетия святой инквизиции, аскетизма и ущемления плоти – а толку-то, весь результат – вновь эпоха Вырождения, названная эпохой Возрождения, вновь – свинячьи туши на картинах Рубенса и иже с ним, и даже улыбка Джоконды, согласно одной теории, которой я почему-то охотно верю, – всего лишь уложенное боком изображение голого педика, стоящего к зрителю спиной, чтобы зритель мог по достоинству оценить его восхитительные ягодицы.

Очередное серое утро после обыденной ночной оргии. Мёртвая девушка, залитая кровью, её взваливают на плечи и уносят, словно мешок с дерьмом. Серые блёклые лица. Спящие карлики и уродцы, притулившиеся где попало. Девушки в цепях вяло и механически ласкают друг друга, словно не замечая, что и эта очередная ночь – прошла. Девушки, ласкающиеся сами себя. Мойщики, бегущие с вёдрами и кувшинами, торопясь смыть с полов испражнения человеческих тел – ну прямо утро в какой-нибудь питерской (лучше было бы слово «пидерской») ночной дискотеке или сауне после вечеринки для узкого круга в доску своей братвы. Прекрасные обнажённые юноши, привязанные к столбам. Затем – старики, омывающиеся с головы до ног яркой, алой, тошнотворной кровью – считается, что кровь сохраняет свежесть и упругость кожи – не знаю, не знаю, у залитых кровью стариков вполне дряблые и морщинистые тела. Их краткий диалог, наполненный смертным ужасом и тоской, от которых не укроешься в объятьях юношей и дев, диалог о неизбежности их собственной гибели после смерти Тиберия. Затем – крупным планом – лицо Калигулы с пристальным взглядом немигающих глаз, и – вновь сцена утра после оргии, но теперь она изменилась, ракурсы стали более жёсткими, камера стала словно пульсировать, рывками выхватывая из общего плана одну сценку за другой, сами сценки тоже изменились, люди теперь движутся более динамично, семантика сценок приобрела большую отчётливость и жестокость – прекрасный обнажённый юноша, привязанный к столбу чем-то вроде колючей проволоки, теперь мёртв, вначале камера показывает его залитые кровью ноги, затем, медленно и равнодушно поднимая око по окровавленному телу, - искажённое предсмертной мукой и страданием лицо; новая сценка – шипастый стебель, трущийся о девичью промежность, саму девушку, кроме промежности, камера не показывает – и действительно, на фиг нам, к примеру, её лицо или её душа, или её богатый внутренний мир? Следующая девушки, подвешенная на раскачивающихся ремнях с растопыренными конечностями, методично избиваема плетью так, что уже все её тело покрыто кровавыми рубцами. Стены, забрызганные кровью. Ещё один замученный юноша – он насажен всем телом на столб с острыми, торчащими в стороны кольями, эти колья торчат из его спины. Кто-то во что-то вбивает кол, и, исходя из общей стилистики всей зарисовки, мы догадываемся, что кол вбивается в живую человеческую плоть. Девушки, онанирующие каким-то невообразимо громадными деревяшками… Жрите, благородные римляне, жрите, дорогие соотечественники, идёт Калигула, новый император, и он, движимый карающей рукой Господа, приведёт ваши развлечения к их логическому самоубийственному концу. Вы хотели хлеба и зрелищ, вы хотели крови и баб, новый император досыта накормит вас и тем и другим, так, что вы лопнете, забрызгав своими вонючими кишками мраморные стены дворца.

Калигула вновь в постели с Друзиллой. Для нового императора пришло время государственных решений – он принимает их, лёжа в постели с сестрой – хм-м-м-да, истории знаком ещё один персонаж, имевший привычку принимать важные решения в постельке, в промежутке между половыми актами со своей женой, Марией-Антуанеттой (и, в основном, по её советам), его звали Людовик Шестнадцатый, последний из французских королей. В результате таких сексуально-государственных упражнений, любящей семейной чете тривиально отрубили головы. Посредством революционной гильотины. Разница в том, что венценосная супружеская пара не подозревала, что всё этим кончится, так и оставалась почти до последнего момента даунатически уверенной в собственной непогрешимости и несокрушимости вотчины французских королей, а Калигула, если не понимал, то чувствовал всё, что его ждёт, даже в самом начале, когда принялся рубить головы, как капусту, одну за другой, – некоторые смутно параноидальные эпизоды фильма выражают именно эту мысль. Вот и сейчас, прежде чем начать разговор, Калигула мягкими кошачьими шагами проскальзывает куда-то в закуток, оттуда – в коридорчик, а там – другой закуток, где как раз и находится дырочка, через которую можно видеть и слышать всё, что происходит в императорских покоях. В закутке с дырочкой, разумеется присутствует некто и даже не один, но им обоим нет никакого дела до сексуально-государственной деятельности повелителя – один из них занят тем, что увлечённо сосёт член у другого, другой – тем, что пытается получить от данного факта максимум удовольствия – ах, бедный несчастный император, да что ж это такое? безобразие, в собственном дворце невозможно шагу ступить – куда ни ткнись – везде кто-нибудь шоркается, бедняге императору просто негде голову преклонить. Калигула прогоняет счастливых гомиков пинками и теперь наконец-то можно послушать Друзиллу – пора уничтожить командира императорской гвардии, начальника дворцовой стражи Макрона, пока он не начал контролировать Калигулу, как контролировал Тиберия, которого в конце концов (вместо того, чтобы его охранять) ради карьеры своего любовника Калигулы убил – на-а-а-армально, на что только не пойдёшь ради своего любимого педика – вон и в прошлом, двадцатом, веке ради своего возлюбленного Рудольфа Нуриева его влиятельные трахальщики, сначала один, а затем другой не уставали суетиться, обеспечивая переговоры, контракты, раскрутку, всякие-разные там пиары-промоушны и прочие необходимые для настоящей мужской любви причиндалы, и это при том, что лапонька Рудик-Ротик был талантлив по-настоящему и всерьёз, это даже я, не специалист, вижу по сохранившимся записям его танцев, ну и хрен ли? – талант талантом, а без постели не обошлось! Калигула важность секса по государственной необходимости прекрасно понимает, и именно когда он это понимание проявил, скрепив заговор против Тиберия страстным поцелуем взасос с Макроном, к зрителю впервые по замыслу авторов фильма приходит осознание того, что Калигула вовсе не тот нежный романтический пацанчик, трахающийся в белых одеждах под сенью дубрав, за которого мы приняли его в начале, и вовсе не тот пацанчик-полудурок по кличке “башмачок”, которого он изображал перед Тиберием, танцуя для него шутовской танец под общее хихиканье (при этом Тиберия совершенно не обманув – “Я согрел змею на груди Рима” – так тот выразился, обнимая Калигулу, помните?), а неглупый, расчётливый и хладнокровный политик, готовый во имя сложно выстраиваемой им политики на всё – и отдаться, и убить, и – убить, сначала отдавшись. Макрону п..ец, он больше не нужен, и он слишком много знает, и вообще – он опасен и силён, и, на хрен, его слишком любят подчинённые, его солдаты, а солдат должен любить императора, а не империю или командира. Впрочем эту проблему Калигула, вновь поражая зрителей, решил остроумно, элегантно и легко – ошеломлённые солдаты попытались ослушаться приказа об аресте Макрона, Калигула тут же объявил о награждении каждого солдата десятью золотыми в честь нового начальника и командира Хорея, и тут же – громоподобное, единогласное солдатское ave и, пожалте бриться, Макрона увели – вот она, цена холуйской преданности и любви – тридцать сребренников или десять золотых, официант, получите-с. И вот голова Макрона отлетает, мгновенно снесённая (под гогот, улюлюканье и швыряние в осуждённых всякой дрянью из толпы при бодром участии Калигулы) одним их плавающих ножей какого-то сложного механизма для казней, голова Макрона была последней, больше осуждённых не осталось, а сенат и народ Великого Рима требуют зрелищ ещё, значит – вновь требуются жертвы на потеху разряженной толпе, “show must go on”, не так разве двумя тысячелетиями позже пел Фредди Меркюри? шоу должно продолжаться вопреки всему, оно и продолжается – до сих пор, и кто мы с вами в этом шоу – палачи, веселящиеся зрители или жертвы? И Калигула, словно услышав этот вопрос, отвечает на него, раздавив в кулаке тухлое яйцо, для которого не осталось живого объекта: “Если бы у всего Рима была одна шея!”. Вот и, как сказал бы Гамлет, ответ – все мы тут, на этом кровавом шоу, жертвы, включая зрителей и палачей. Шоу должно продолжаться – и для каждого, в чьей душе достаточно грязи и мрака для того, чтобы принимать участие в этом кровавом шоу, уже заготовлен свой персональный плавающий нож, который настигнет его чуть раньше или чуть позже, но – настигнет обязательно, ни для кого нет спасения на этом шоу плавающих ножей.

Продолжение

Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным.

В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» .

Редакция.