|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Социальная проза Вадим Кузнецов (п. Иглино) Сказ суточника С некоторых пор, с некоторых времен решили власти нашего поселка зарубить пьянство на корню. Вывести надумали они русского мужика на чистую воду, чтоб не пил, не курил и деньжат домой носил. Так, подумали власти, уровень их жизни уже довольно высок, теперече и мужика из болота пора вытаскивать. Но так как общеизвестно, что трудна работа из болота тащить бегемота, то постановили, что мужик сам о себе должен задуматься. А помочь ему в этом нелегком деле решили своеобразным образом, как это у нас обычно делается. Для этого был создан указ, согласно которому требовалось каждого подвыпившего мужика бросать в достопримечательное место под названием КПЗ. Дело передали милиции и судам, а сами с чувством выполненного долга стали дальше повышать свое благосостояние. Что ж, о результатах реформы русской души судите сами, сейчас же я хотел бы рассказать о самом процессе, в котором и мне удалось поучаствовать. Дело началось с января. Так уж суждено было, что я родился в этот месяц. И, как ведется, решил справить свой день рожденья. Как ни крути круглая дата – двадцатка стукает, тут никакими доводами от пьянки не отделаешься. Вот и отметил в баре с друзьями. Домой возвращался штурмующей походкой, но родного порога не достиг, а был взят примерно в середине своего шатающегося следования сотрудниками милиции и отвезен в соответствующее место (медвытрезвитель). На первый раз отделался легким испугом, просидев три часа в вышеупомянутом месте и уплатив штраф в размере двух минимальных окладов. В объяснительной протокола, которую меня заставил написать главный районный участковый, было написано: «Я отметил свой день рожденья. Обещаю, что больше такого не повторится...» Ни фига себе реформа, да? Если уж и день рожденья нельзя отмечать, то что, спрашивается, тогда можно? Тут уж поневоле стоит призадуматься. Однако не тут-то было! Не прошло и месяца, друг ко мне заявляется. Дочь у него родилась, если не приду, обидится. Что ж+. Пошел+. Ночь В отрезвителе оказался внезапно. Шел себе человек веселый такой, довольный, а тут бац – и в камере. Скажу честно, человеку, идущему с праздника, подобный поворот событий вынести трудно. Представьте: откуда ни возьмись, совершенно неожиданно, из-за поворота вылетает бешенный милицейский уазик (на жаргоне «бобик»), а оттуда, как в крутом боевике, один за другим выпрыгивают деятели группы захвата. Работают ребята, надо сказать, слаженно – всего несколько секунд, и преступник взят. Так же произошло и со мной, вякнуть не успел. – За что? – уже позже в бешенстве кричал я. – Раньше надо было думать! – невозмутимо ответили мне. – Согласен, – сказал я и вспомнил старую присказку: для милиции существуют два типа людей – плохие и хорошие. Для сотрудников отрезвителя, соответственно, дифференциация общества ещё проще: трезвый – человек, пьяный – не человек. Исключением являются разве что представители тех слоев населения, уровень материального благосостояния которых находится на планке выше среднего. Перед подобными индивидуумами в голове среднестатистического мента срабатывает обратный механизм, вызванный, извините за нелитературное выражение, боязнью за свою задницу. Я, как вам, наверное, стало ясно, к последним не относился. Уровень благосостояния моей семьи средний, поэтому для начала меня обработали дубинкой. После один из оперов, находящийся во хмелю и чистосердечно радующийся задержанию очередного нарушителя, объяснил мне: – В этой дубиночке есть специальные шарики, которые увеличивают силу удара, шокируют алкоголика и практически в одночасье выгоняют из него дурь! Следует признаться, он не наврал. Ее действие было проверено и на мне. После составления протокола мент проводил меня по зловонному, темному коридору в камеру. В ней пахло не лучше. Здесь не было, как положено данному заведению, ни кровати, ни одеяла. Не было даже того, что в первую очередь необходимо данному рода больному, – воды. С горя я решил закурить, но, к сожалению, сигарет в кармане не обнаружил. Пропажа денег явилась логическим тому заключением. – С+и! – невольно вырвалось из моего рта. – Да кто вам дал подобное право так издеваться над людьми! Отнимать последние деньги, обворовывать человека вплоть до коробка спичек, издеваться над ним, портить его здоровье и т.д. Дайте мне телефон, я должен позвонить домой! Поверьте, у меня имеется такое право! Телефон, конечно, не дали. А за дверью во время моих нравоучительных речей сидел гнусный мент, который ждал словечка послаще, посмачнее. Долго ждать не пришлось. Оратор, которого внимательно слушают, всегда рад поделиться своими мыслями. Немного поразмышляв, я обвинил милицию во всевозможных грехах, всех, о которых мне когда-либо довелось слышать. Итогом моих умозаключений явилось то, что в милиции нормальных людей никогда не работало. Работали природные дегроды, которые со временем все больше тупели, доходя до такой стадии своего развития, когда им становилось опасно быть в собственной среде. С этого и началась их круговая порука, именуемая в обществе коррупцией. Доверия к таким представителям закона мало, следовательно, я разумно предложил их всех уволить. Начать прямо завтра и желательно начать прямо с отрезвителя. Сделав свой обоснованный вывод, я потребовал открыть дверь, потому что держать меня здесь, взаперти, не имело больше никакого смысла. Для пущей убедительности своей идеи, а также на случай неповиновения мне, а был именно тот случай, я решил выйти самостоятельно, взломав дверь. Однако на этом моя ошеломляющая своей красотой, полезная для общества реформаторская мысль была грубо недооценена ментом, доселе так внимательно меня слушавшим. Худой и бледный, влетел он ко мне в камеру. Стал размахивать кулаками, как китайский кунфуист, но я, все еще уверенный в своей правоте, решил взять инициативу в свои руки. Сжав его по рукам и сделав небольшую паузу, я попросил его успокоится. – Поздно дружище, – сказал я ему, добро улыбаясь. – Это решение наверняка было принято на уровне космоса, я лишь являлся связистом. Иначе я и не знаю, как смог бы до такого додуматься? Моих вразумлений глупый мент не выдержал. Он завизжал бешеным визгом, и его кореша своими дубиночками вернули меня на землю обетованную. Утро Что ж, устав бороться за правду и получив недюжинную порцию оглушительных ударов, опершись на стенку, в полусогнутом от боли состоянии я уснул. Кто-то свыше, видимо, выключил меня. Не чувствуя более никаких неудобств, я любовался природой. Надо мной возвышалось огромное голубое небо, а вокруг простирались поля, где-то недалеко журчала речушка. На душе у меня стало тепло и ясно. Как же хорошо жить на свете! – думалось мне. – Как хорошо! – Вставай мухомор! – раздался голос непонятно откуда. – Просыпайся, ты, урод! Два мента схватили меня за руки и потащили к выходу. – Куда идем? – безразлично задал вопрос я. – В тюрьму тебя садить будем! Допрыгался мухомор! – оповестил мусор. – Интересно, за что? – Заткнись! Раньше надо было думать, а то разнылся, как баба! Чмо! Саня, садись с ним, а то дерганый, блин. Мусора явно не хотели со мной разговаривать. Я тоже решил молчать, пустив развитие событий на самотек. Пока же просто наблюдал за мусорами, которые увозили меня в тюрьму. Они напоминали героев мультфильма по именам Тимон и Пумба. Один из них был ростом под два метра, плечистый, с широкой самодовольной харей. Другой – полная противоположность: худой и мелкий, зато в руках у него был компенсирующий все недостатки автомат. Последний сидел рядом со мной. – Смотри, а то убегу, – пошутил я, корчась от боли в спине. – Не убежишь, подстрелю, как собаку! – самодовольно ответил мелкий. Вскоре я оказался в РОВД, где был удостоен десятка серьезных, обличающих меня взглядов. После с меня стянули кучу шнурков, которых к недовольству ключника (охранник КПЗ) было достаточно: в ботинках, в дубленке и в спортивном трико. – Так из штанов тоже вытаскивай! Быстрей, х+, глухой, что ли? Ключник явно нервничал. Однако я сделал неожиданный как для меня, так и для него шаг. Посмотрев на него как на идиота, я с усмешкой недовольно спросил: – Да? А на чем, интересно, они держаться будут? Ключник обалдел, на его лице невольно образовался немой вопрос. Он с удивлением посмотрел на своего коллегу – высокого, толстого мента с лысиной. Лицо которого до последнего момента ничего не выражало. Со стороны создавалось впечатление, что солдат выключен. Однако вопрошающее глупое лицо ключника вывело его из обычного состояния. Глаза его стали огромными, злыми, нижняя губа нервно задрожала. – Пускай снимает на х +, б +, б +, с +… И т.д. Черт возьми, как же он разнервничался! Из всех его брюзгливо визжащих воплей четко, без мата были произнесены только два слова. Шнурок из меня был тут же выдернут, и меня тут же повели по длинному коридору с железными дверями и решетками, пораженного тем, сколько же матерных слов в секунду может выпустить рот подобного блюстителя закона? – За что меня забрали, за поведение нарушающие мораль и нравственность общественности? – вслух по пути размышлял я. Камера Ключник открыл массивную железную дверь и с силой втолкнул меня внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась. Так я увидел другую жизнь. От нее мне стало немного не по себе. Интересно, какого будущего мы всегда себе желаем? Счастливого, прекрасного, светлого и обеспеченного? Но уж точно не такого. К моему горлу подкатил комок. Не хватало еще этих переживаний, организм и так был изможден и бесцеремонно требовал от хозяина воды. – Здорово мужики, – кое-как выдавил из себя я. Камера вдруг ожила, и все это храпящее, дымно-вонючее спокойствие зашевелилось. Мужики привставали и с немым любопытством смотрели на меня. – Вода есть? – опять мне пришлось потревожить спокойствие хаты. – А куреха? – проявил инициативу человек, лежащий на нарах с краю. – Нет. Забрали, сволочи+ – Хреново+, – пробубнил он в пустоту и улегся обратно. Кто-то другой из темноты указал на синий бочонок. Утолив жажду и приютившись с краю, я дополнил собой мрачно посапывающее спокойствие. – Подъем, с+! Волки позорные. Псы вонючие! На оправку! Шевелитесь, мля! Быстрее! Шевелимся, че, охерели там!? Темная зловонная камера вновь зашевелилась. Мужики медленно и болезненно нашаривали в темноте свою обувь. – Быстрей! Быстрее, мля! – не успокаивался ключник. С момента, как меня закрыли, в смену вступил новый. Этот, напротив прежнему, простовато-глуповатому, был злой, плотный и лысый. В зубах торчала сигарета, глаза мелкие, сощуренные, не предвещающие ничего доброго. – Парашу берите! Или че, принюхались, засер+ поганые?! Один из заключенных взял ведро, и нас повели по коридору в тюремный сортир. Кто-то в это время пытался размяться, кто-то вдруг начинал разговаривать. В общем, среди заключенных наблюдалось какое-то оживление. Мужик, который давече спрашивал куреху, протянул мне руку. – Рустем. – Степа. – За что тебя? – За пьянку. – Бурогозил? – Так+, немного. – Суд был? – Какой суд? Разве за пьянку еще и судят? – С недавних пор да. Значит, сегодня тебя будут судить. Либо несколько суток дадут, либо административный штраф заплатишь. – Весело+. Но уж лучше штраф. – Если отпустят, сигареты пошлешь? – Если+, ладно. После пятиминутной, подгоняемой ментами оправки, все вновь очутились в хате. Кто-то опять завалился на боковую, а кто решил коротать время поиском бычков. Я присел на нары и при тусклом свете зарешеченной лампочки стал осматривать свое новое место обитания. Камера (на жаргонном языке «хата») представляла собой небольшую комнатушку метра четыре-четыре с половиной в длину и три в ширину. У выхода по бокам оставалось небольшое пространство. Здесь, в одном из таких углов и находилась туалетное ведро, неподалеку от которого в ряд была выставлена обувь заключенных (по нарам полагалось ходить босиком). Нары были одни, но большие. На них порой могло находиться до десяти человек. Потолок располагался довольно высоко, стены заштукатурены в шубу. В этой шубе и искали бычки заключенные, в надежде, что бывшие обитатели их туда положили. Сверху, у потолка, за вмонтированным листом железа с многочисленными мелкими отверстиями висела лампочка. Окно находилось напротив двери и было закрыто подобным листом. В камере стояла обычная комнатная температура, но когда собиралось до восьми-десяти человек, становилось невозможно душно. Часы у заключенных забирал ключник, поэтому время здесь определялось либо по времени суток, либо по внутреннему расписанию: оправка, шмон, обед, снова оправка, второй шмон. Суд На суд нас повели троих: я, Северянин и Уфимец . Путь представлял собой длину метров в пятьсот. Жизнь на улице, как бы то ни было, обидно продолжалась. Кругом по делам и без дела сновали люди. Кто-то куда-то ехал, кто-то куда-то бежал. Я старался ни на кого конкретно не смотреть, взгляды же прохожих к нам притягивало как магнитом. Нас вели строем. Спереди и сзади наше хождение по мукам замыкали стражи законы. В кабинет к судье заводили по одному. Мне суждено было быть первым. С удручающим самочувствием, поникший, пропахший дешевым табаком и придерживая штаны, вошел я внутрь. В кабинете сидел мужчина лет сорока, среднего роста, с нелепо красным, похмельным лицом и прилизанными волосами. Он постоянно подергивался перед компьютером и нервно, презрительно смотрел на меня. – Вставай в угол, не приближайся! судья судорожно ткнул пальцем в то место, где мне следовало быть. – Та-ак, Михайлов, ранее уже привлека-ался! Опя-ять! Рецидивист. Что же будем с тобой делать? Посмотрим, посмотрим+, – он опять уставился в монитор. – Михайлов Степан Семенович+, пойман в районе 63-го дома по улице Свободы. На момент задержания наблюдалось глубокое алкогольное опьянение. На просьбу сотрудников милиции проехать с ними наотрез отказался, стал буянить, драться. Грозился взорвать милицию или, по крайней мере, уволить всех. С одного милиционера сорвал погоны. Ты их давал ему, нет? Я хотел было что-то сказать в надежде на снисхождение, но слушать меня никто не собирался. – Трое суток для начала! Не поймешь+, дальше-больше. Подпишись! Свободен! Следующего сюда! Выйдя из суда, я чувствовал себя как человек, биографию которого кто-то старательно попытался исправить по своему усмотрению. Обитатели хаты. В камере жизнь идет своим чередом. Здесь не принято много говорить, расспрашивать о чем-то. Честно сказать, в этом и потребности-то нет. Люди стараются отвлечься, уйти в себя, забыться или просто спать. Жизнь просыпается либо во время встряхиваний (оправка, шмон), либо тогда, когда время уже позднее, а сон все не идет. В такие моменты нервишки начинают пошаливать, хочется послать все к черту и выйти на свободу хоть на пять минут. Тут-то и не выдерживают люди и, пытаясь хоть как-то отвлечься, начинают рассказывать разные житейские истории. Рустем, мужчина лет тридцати пяти, невысокого роста, по разговору – простой, работящий, ценящий семейную жизнь человек. В былое время отсидел четыре года за пьяную драку. Профессии не имеет, хотя хорошо разбирается в строительстве, немало поработал разнорабочим. Жалуется, что работать порой приходится за копейки, но он старается и терпит, не желая иметь больше проблем с милицией. Не пьет (закодирован). Попал в КПЗ по ситуации гораздо более ироничной, чем моя. – Специально ведь из города уехал, – говорил Рустем, вновь и вновь отмеривая шагами пространство маленькой комнаты, – нет нигде покоя и тут достали. Не знаю, проклял кто меня? Черт его знает. Казалось бы, спокойно живу, работаю, семья у меня – женщину встретил, полюбил, женился. Стараюсь ради нее, хорошая она у меня. С работы приезжаю поздно, ждет. Напоит, накормит и спать уложит. Заботится обо мне. Бережет меня. А тут этого участковым в нашей деревне ставят! Он и прежде покоя не давал, все клинья к жене подбивал, теперь вообще нарисовался не сотрешь. Что, говорит, ты в нем нашла, в преступнике? Лучше выбрала б кого-нибудь из нас, например, меня. Я ведь ваш участковый теперь. Видишь, какой я? Стал предлагать жить с ним, мое мол, преступника, место в тюрьме. Не трать понапрасну на него свою молодость и т.д. А она-то мне все рассказывает, достал он ее. Меня любит! – с горечью сказал он и остановился. – И надо же было ему узнать про меня, что прописки нет! Пришел, довольный такой, улыба-ается! – Рустик стал судорожно смеяться. – Собирайся, говорит, поедешь со мной к господину Закрывалову (главный по КПЗ ). Пока там поживешь, а мы здесь с твоей женой кумекать будем. Я, говорит, шампанского куплю, глядишь, и одумается, бросит тебя, идиотика пожизненного, – рассказчика опять пробил судорожный смех. – Потом пообещал, что вообще не выпустит отсюда, так и буду свой век по КПЗ доживать. Как же он меня достал, видит Бог! Не выдержал, фиганул его с крыльца и дверь на все замки запер. Но он не успокоился, какой там, вызвал подкрепление и обратно. Дверь сломали, избили и сюда, в РОВД+ Наступило некоторое затишье. Кто-то шумно вздохнул, кто стал нашаривать в кармане табак самосад. – Три дня били сволочи! Как ночь, так меня вытаскивают, уводят и давай издеваться. Бровь, губу, почки отбили, на теле синяков тьма. Меня уж отпустить должны были, мало, что ли, горя хапнул? Так нет, отпустят они! Прямо из камеры к главному районному участковому повели. Завели в кабинет, он там сидит бухой в стельку! Кое-как свои глаза открыл и давай кричать на меня: Боишься меня?! Боишься! Боюсь, говорю, конечно, боюсь, вижу, что он уже в кондиции. А он-то и рад, давай дальше выпендриваться. Я, говорит, самый главный участковый в этом районе! Я всем здесь руковожу! Меня все участковые слушаются! Ну, я ему головой киваю, мол, вижу, большая шишка передо мной сидит. Ты преступник и я тебя посажу! Увидишь у меня еще фунт лиха! Участковый же наш в это время сидит рядом с главным, улыбается, глазки порозовевшие! Хи-хи-хи, – горемыка опять непонятно не то заплакал, не то засмеялся. – Ладно, кое-как отмучался. Промолчал, как это говорится, в тряпочку, отпустили вроде. Пошел, иду к выходу, смотрю, моя меня встречает, поехали домой, говорит, но опять не тут-то было. Ее тоже повели на разговор, а меня обратно к вам. Северянин – мужик лет 45, усатый, молчаливый. Его имени мне так и не удалось узнать. За все время совместного пребывания им было сказано лишь несколько слов о том, что работает на севере, забрали его с электрички, на момент задержания имел при себе пять тысяч рублей, которые, как обычно, забрали себе вечно голодные менты. Уфимец – мужчина лет тридцати с темной, давно не мытой шевелюрой. В нашем поселке калымил. Также остался без денег. Пельменоеды – трое мужиков-трудяг. Их возраст колеблется от сорока до пятидесяти лет. В конце рабочей недели встретились пивка попить, да немного переборщили. А тут одному еще пельменей захотелось, вот и пошли в магазин. Два рыбака – мужики с деревни, зарабатывающие себе на хлеб в зимнее время ловлей и продажей рыбы. В момент задержания шли на налима. Так их забрали за отсутствие паспортов и распитие спиртных напитков в общественном месте. Общественным местом в данный момент явилась дорога, которая простиралась через поле, где они и встретили участкового. В РОВД их привезли с удочками, в теплых, ватных штанах и резиновых сапогах. Главной головной болью рыбаков во время заключения было то, как они со всем своим добром доберутся до дома. А до дома им шлепать ни много ни мало семьдесят километров. Два деда тоже из какой-то близлежащей деревни. Возвращались домой навеселе, за что и привезены местным участковым. Ильдус, парень лет двадцати пяти. Ранее судимый за воровство. На момент задержания возвращался домой в нетрезвом состоянии. За все время пребывания он старался ни о чем не говорить, кроме курехи. Иногда, правда, шутил над остальными заключенными, высмеивая глупость разных случившихся ситуаций. – Ну что, наелись пельменей? – спрашивал он. Или же что-нибудь в этом роде: – Как там налим, заждался, наверное? Последние часы. Последние сутки и тем более часы кажутся вечными. Думаешь, вот-вот выпустят и окажешься дома. Поешь нормальной пищи, увидишь родных, поваляешься на мягком, излюбленном диване. Вообще, чувствительность к обыкновенному, житейскому обостряется в десятки раз. Начинаешь по-другому оценивать все то, что ты уже имеешь. Так же было и со мной. В последнюю ночь я никак не мог сомкнуть своих глаз. Я много думал о жизни. Потом, видимо во сне, совершенно неожиданно для себя я стал подниматься все выше и выше над землей. Подо мной остался родной поселок, дом, несчастное РОВД и маленькая темная камера. Я увидел мир сверху. Мне вновь вспомнились моя семья, жизнь, что будет завтра. Хотелось заняться спортом, бросить пить и перестать гоняться за деньгами, испытывая бесконечные стрессы и надрывая свое здоровье. Появилось стремление учиться, быть человеком и любить каждую минуту. Ведь жизнь самое дорогое, что у нас есть на свете! И плевать на всю грязь, которая творится в нашем мире. Самое главное не смешиваться с ней и оставаться тем, кем ты пришел в этот мир. |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
|
