Литературный Башкортостан

Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным.

В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» .

Редакция.

Они все трое одновременно повернулись в сторону последнего оставшегося в живых братка. Браток стоял спиной к искореженным джипам с трясущимися коленями и локтями, и автомат ходуном ходил в его руках так, что дуло описывало самые замысловатые фигуры.

- Брось дуру, гавнюк! – недобро произнесла Рая, ещё не остыв от безумной ненависти к ублюдкам, попытавшимся отобрать у неё ребёнка, и отчаянного страха за малыша. – Жил, как шакал, так хоть умри, как полагается человеку – приняв кару за всё. СПРАВЕДЛИВУЮ КАРУ.

- А…а…а…а… - заквакал было браток и вдруг начал вводить себя в блатной припадок. – Да…да…да…да… я… да… в-в-в-вы, б…, короче, х… ли вы, я, б…, с трещоткой, а в-в-в-ы-то, а-а-а-а-а-а-а, б…, ссссссуки, всех порою, па-а-а-а-а-адлы!!! – и он с дурным воплем и белой пеной в углах рта нажал на спусковой крючок.

Автомат вновь надоедливо загрохотал, вновь нудно замерцав вспышками, и пули засверкали, вылетая из дула и косо разлетаясь мимо стоящих рядом девушек – Зелла с любопытством оглянулась назад и увидела, что, скользнув в ту или иную сторону мимо них, пули уже не возвращаются на прежнюю траекторию, а так и разносятся по стенам, деревьям и столбам, кое-где с визгом рикошетируя в красных россыпях искр – она как раз поворачивалась обратно, когда автоматный затвор лязгнул и застыл, поставив в их споре точку.

- Брось дуру, п…р! – с белой волной ненависти в глазах повторила Рая и, наклонившись, рывком выдернула меч из мёртвого тела, чавкнувшего, выпуская клинок.

- Ну… чё… чё… чё… бл… чё…? – визгливо задёргался браток, размахивая дулом автомата перед собой, и отступил к джипам позади вплотную.

Зелла шагнула вперёд и, пружинисто распрямляя правую ногу с колена, неуловимо быстрыми движениями произвела три последовательных удара носком: в голень, в пах и в голову – к тому времени, когда она проводила удар в голову, бандит уже успел согнуться и встать на одну ногу, хватаясь руками одновременно за голень и гениталии, так что Зелле не пришлось задирать ногу слишком высоко, и благодаря этому удар, встретивший на полпути чужую челюсть, сокрушил её в мелкую дрянь, и браток подлетел в воздух перед тем, как рухнуть на землю, сотряся массивным телом весь окружающий мир. Он ударился затылком об асфальт с неприятным тупым звуком и остался лежать бесформенной грудой, откинув руку с автоматом в сторону. Рая наклонилась и осторожно потянула автомат из его руки.

- Не надо. – вяло сказала Зелла и пинком отшвырнула автомат куда-то в ночную тень. – Нам он не годится. Слишком неприцельная машинка, большой разброс пуль – ты же видела, они никак не могли в нас попасть. Он подходит только этим выродкам, которым плевать, кого из безвинных прохожих может случайно зацепить шальной пулей. Поднимай козла.

Они подняли братка за плечи и оттащили к бордюру, и он замычал, начиная приходить в себя, и теперь они смогли поставить его на колени с понуро свесившейся окровавленной головой. Он опять замычал и захныкал, пытаясь что-то нащупать в своём лице, когда Рая тяжело вздохнула и вновь взялась двумя руками за рукоять меча.

- Скажешь чего-нибудь? – спросила она и косо вывела клинок в диагональный замах сверху-справа.

Зелла помолчала.

- Лучше ты. – сказала она, наконец. – Ты же отличница была, у тебя должно лучше получиться.

Рая несколько мгновений тоже помолчала, собираясь с мыслями, и затем оглянулась в поисках малыша. Он сидел на верхушке фонаря на корточках, держа колени вместе и с небольшим наклоном прижимая их к груди, обняв спину и бока сложенными крыльями, словно плащом, – крылья частично скрывали его наготу и слегка высились сгибами сзади над плечами чуть выше ушей, и от всего этого он вдруг стал выглядеть совершенно естественно со своим крохотным полуобнажённым детским тельцем и огромными крыльями – естественно, как прекрасная белая птица, сидящая в спокойный субботний вечер на карнизе возле окна. Он сидел там, всё так же светясь мягким внутренним светом, и строго и вопрошающе смотрел тёмными глазами сверху на них. Рая снова отвернулась и перед началом речи сделала глубокий вдох.

- Во имя великого Аллаха, всемилостивого и милосердного, – начала она, - приговаривается к смертной казни раб Божий с неустановленным именем за измену Аллаху и человечеству и за дьявольские прегрешения, и за кровь безвинных, пролитую им, и за то, что поднял он оружие по дьявольскому наущению против Аллаха и человечества, и за отказ раскаяться и пасть на колени с мольбой, обращённой к Господу, о спасении его несчастной души, и за нарушения закона Божия на земле, и за гнусную преданную службу дьяволу и приспешникам его, и за то, что покинул он Аллаха, а также сынов и дочерей его, и ушёл в мрак по собственной доброй воле, избрав служению Аллаху пресмыкательство перед дьяволом, и за прочие преступления против Господа и людей. Великий Аллах, всемилостивый и милосердный, прости раба Твоего грешного и прими душу его... – блин, стилистически неровно получилось, да уж, как смогла – Агузивелла-хиии-шаайтан-иии-ражим-бисмилла-хиии-рахман-ииии-рахим, оминь.

Бандит снова застонал, явно расслышав приговор, и клинок слегка взвизгнул, когда прокладывал себе путь сквозь его наклонённую шею, и тогда, сразу после того, как отрубленная голова вновь с глухим стуком ударилась об асфальт, окончательно наступила тишина, нарушаемая лишь змеиным шипением хлещущей из обезглавленного тела крови.

- Мархум, придурок. – с внезапно проступившей страшной усталостью на лице произнесла Зелла самую короткую эпитафию в мире и вновь перевела взгляд на ребёнка. Ребёнок всё так же сидел наверху, неподвижно и без всякого выражения на лице глядя на них.

- Слезай оттуда. – приказала она и с удивлением вдруг заметила, что говорит строгим и недовольным менторским тоном слегка рассерженной мамы.

Однако ребёнок, если и обратил внимание на её тон, то ничем это не проявил. Он послушно соскользнул с фонаря головой вперёд и сразу лёг на крыло, круто планируя вниз, к стоящим рядом девушкам, и слегка выгнул крылья назад, когда начал тормозить, поворачивая их плоскости навстречу ветру, и пыль взметнулась под ним, когда он, как на трамплине, слегка подлетел в последний момент на искусственно созданной его движением воздушной волне и резко приземлился у ног девушек.

- Где твои пелёнки? – всё так же строго, и сама слегка смущаясь из-за непривычной и внезапно свалившейся на неё роли суровой мамы, спросила Зелла и добавила нестерпимо поучительным тоном. – Хорошие мальчики не должны разгуливать, а тем более летать голенькими, и, кстати, в следующий раз не смей летать, не спросясь моего разрешения.

- Гкхм. – невольно сказала Рая, чувствуя себя совершенно обалдевшей от этого сюрреалистического монолога, и Зелла тут же повернулась и бросила на неё косой режущий взгляд.

- А ты помолчи, когда я с ребёнком разговариваю. – сварливо предупредила она её, и Рая смогла лишь поднять обе руки в знак полного повиновения – у неё всё равно просто не было никаких слов.

Ребёнок посмотрел на неё снизу вверх и неожиданно улыбнулся, вновь открыв в полном блеске свои великолепные зубы, и слегка развёл руками, словно давая ей понять, что, мол, ничего не поделаешь – маму действительно нужно слушаться. Он заковылял пешком на своих кривеньких младенческих ножках, с трудом прокладывая меж трупов путь к груде тряпок у стены, но Зелла вдруг остановила его новым пришедшим ей в голову соображением:

- Оставь, они все в крови, возьми-ка лучше мой пиджак. – она мягко обернула ребёнка пиджаком и лишь сейчас вдруг заметила, что крылья куда-то исчезли – позади мальчика была лишь обычная мягкая и гладкая детская спина, и ни на руках, ни ногах у него уже не было этих страшных изогнутых когтей с синеватым отливом на лезвиях и остриях, теперь он выглядел, как самый обыкновенный ребёнок, и необычным в нём оставалось лишь то, что он ходил в грудном возрасте и имел взрослые зубы, и от всего этого Зелла вдруг ощутила громадное облегчение, словно какая-то невыносимая давящая тяжесть упала с её плеч – теперь это был вновь её ребёнок.

- Странно. – наконец, подала голос Рая.

- Что тебе ещё странно? – с раздражением огрызнулась Зелла, с полным основанием боясь, что подруга вновь лишит её только что снизошедшего на её душу покоя. – Ребёнок, как ребёнок.

- Странно, что он ходит, но не говорит.

- Говорить ему ещё рано – он ещё маленький. – торопливо затараторила Зелла.

- Ага. – иронически подтвердила Рая. – А ходить, летать и отрывать братве головы ему, значит, по возрасту уже в самый раз.

- На войне все взрослеют раньше, чем обычно. – неуверенно ответила Зелла.

Рая, как ни странно, даже не усмехнулась – даже наоборот, она вдруг задумалась с напряжённым нахмуренным лицом, как будто Зелла навела её на какую-то новую мысль. Так, в полном молчании, они и дошли до дома Зеллы, попеременно неся ребёнка на руках. Зелла осторожно уложила спящего младенца на свою кровать и несколько мгновений смотрела на его пухленькое личико сосредоточенным взором, и Рае на миг показалось, что её что-то тоже беспокоит, и сейчас она выскажет своё беспокойство вслух. Однако Зелла произнесла лишь будничную банальную фразу:

- Надо кроватку купить. Пусть привыкает к самостоятельности – не всё же ему с мамой спать.

Рая вздохнула.

- Ты уже так говоришь, как будто он действительно твой ребёнок. – начала она, наконец, неизбежный разговор.

Зелла враждебно промолчала и достала было из сумочки сигареты, и тут же, словно о чём-то вспомнив, с раздражением запихнула их обратно.

- Где ты его хоть нашла-то? – упрямо продолжала Рая.

Зелла какое-то время хранила молчание, затем вяло ответила:

- Да-а-а-а, вон там, с Кремлёвской на Кольцевую направо, через железный заборик чуть во дворы.

Рая слегка кашлянула.

- Не самое безопасное место. – осторожно сказала она и повторила. – Мрачноватое место. Ты, чё, опять на снималки шла?

- А ты мне, чё, щас нотацию впаришь? тоже мне, Расуль Ягудин в женком роде. Расуль Ягудин хоть моральное право имеет – он мой бывший учитель по 65-й школе.

- Моральное право-то и я имею – мы подруги, но не буду этого делать, нам сегодня и так досталось, чтобы ещё друг друга воспитывать. Я просто всё никак не въеду – откуда ребёнок в таком хреновом месте, теоретически, его должны были сразу цепануть, ты же знаешь, ребёнок – дело выгодное и денежное, его можно продать: хоть целиком – в рабство; хоть по частям – на кровь и органы, его можно использовать, как бесплатную домашнюю прислугу, его можно использовать в порношоу или порносъёмках, его можно сдавать на ночь педофилам, его можно трахать самому, наконец.

Зелла хмуро молчала, сознавая железную аргументированность Раиных слов – да Зелла и сама всё это знала и понимала не хуже.

- Может, не успели, я просто раньше всех подошла? – неуверенно предположила она, наконец.

- Ладно. – покладисто ответила Рая. – Предположим, что так. Тогда давай вернёмся к началу – откуда он там, в этой гнилой дыре, на хрен, взялся, а? Ведь если бы мать решилась расстаться с любимым ребёнком лишь потому, что не в состоянии была его содержать, то она постаралась бы подкинуть его к более состоятельным людям, в крайнем случае – в приют, или, уже в самом-самом крайнем случае, в мусорку, хотя это и вряд ли – сейчас мусора хуже бандитов, чем им подкидывать ребёнка – лучше уж сразу его в колодец, так хоть мучится не будет. Но во всяком случае, любящая рыдающая мама не бросила бы младенца хрен знает где, в жутком глухом месте среди сталинских двухэтажек этой долбаной Черниковки, где взрослому-то ходить без пушки опасно, а постаралась бы вынести его к свету. А если бы мамаша была сукой, и ей материнские чувства были бы по фигу, она бы тем более не выбросила в подарок случайному прохожему такой ходовой товар, как ребёнок – это же всё равно что выкинуть кошелёк с деньгами. С целой во-о-о-от такой хреновой прорвой денег.

Зелла молчала и напряжённо размышляла, прочертив вертикальной морщинкой межбровье, и Рая невольно подумала, что сейчас она слегка смахивает на Риту-апай, не сильно, но… что-то в ней есть от Риты, и не только морщинка в минуты тяжких раздумий.

- А потерять его не могли? – наконец, подала голос Зелла.

Рая улыбнулась и кивнула головой.

- Похоже, это единственное хоть сколько-нибудь здравое объяснение. – согласилась она. – На нём нам придётся остановиться, как на рабочей гипотезе. Теперь осталось лишь прояснить ещё несколько моментов.

- Каких ещё моментов? – настороженно спросила Зелла, вдруг поняв, что разговор только начался, и самое худшее впереди.

- Он не из ада, Зелла, - серьёзно сказала Рая, - он не из мглы, как я подозревала несколько часов назад, прости меня за это. И, кстати, наиболее весомый и убедительный аргумент в пользу этого высказала как раз ты, ты сказала, что он светлый, и ты попала в точку, лучше не скажешь, он светлый, он удивительно светлый – светлый, как сам свет. И дело не в том, как он вёл себя в бою – для дьявольских сил ничего бы не стоило отдать в жертву пару десятков братков ради серьёзного дела – например, для того, чтобы внедрить к нам демона под видом нашего защитника с крылышками – как говорил д’Артаньян в старом кино: “Лучший способ познакомиться с девушкой – это спасти её от гадких дядей”, дело не в этом. Дело действительно в том, что он светлый, и я, и ты, мы обе это чувствуем всей душой.

Зелла на всё это сладенькое, ласкающее слух фуфло не купилась даже на секунду. Она всё так же молча слушала и напряжённо ждала продолжения – того неприятного, ради чего Рая её сейчас заваливает лапшой, чтобы смягчить главное и не причинить слишком сильную боль. В этот момент Рая замолчала, словно ожидая ответа, но Зелла даже не пошевелила веками, стоя неподвижно, как манекен. Рая вздохнула и была вынуждена продолжить:

- Светлый-то он светлый, но ты не можешь отрицать, что он действительно ещё и какой-то необычный. Про зубы я уж теперь и не упоминаю, хрен с ними, подумаешь, взрослые зубы, мне Расуль Ягудин вообще показывал какую-то книжку по эндокринологии – так там был младенец такого же возраста со взрослыми мужскими гениталиями – с во-о-о-о-от таким, знаешь ли, волосатым елдыком с яйцами, я там почитала… сейчас, конечно, толком не помню… но там это, вроде, было связано с внезапной гормональной гиперфункцией мужских половых желёз… н-н-н-е помню точное название, в общем, пацану в кровь ломанулись мужские половые гормоны из рано проснувшихся желёз, чё-т такое, а тут, зубы, па-а-а-адумаёшь… Рая вновь тяжело вздохнула и опять замолчала, собираясь с духом.

Зелла подала голос именно в этот момент.

- Если ты хочешь причинить мне боль, подруга, сделай это побыстрее, ты же знаешь, как я не люблю ждать в коридоре перед уколами, мне не так страшны сами уколы, как их ожидание, так что давай – разражайся или разрожайся, как тебе больше нравится.

- Каламбуристка ты моя, гуттаперчевая. – явно обидевшись, буркнула Рая. - А тебе не приходило в голову, что я сама до смерти боюсь услышать то, что сейчас скажу, вот и тяну время.

Однако на лице Зеллы не появилось и тени сочувствия тяжкой доле подруги.

- Больше не тяни, время вышло. – холодно потребовала она. – Как сказал как-то наш хренов Расуль Ягудин, “время разбрасывать камни, и время собирать камни”…

- Это сказал не Расуль Ягудин, это сказал Экклезиаст, а Расуль его только цитировал беспрестанно к месту и не к месту. – Рая вновь сердито замолчала.

- Послушай, Рая, - уже по-настоящему злясь, заговорила Зелла, - я этот базар не начинала. Или ты возьмёшь быка за яйца, или я, пожалуй, спать пойду. Не можешь говорить, так хоть спой или мяукни, как в старом кино.

- Ладно, - так же резко ответила Рая, - будем по Чехову: “Вы хочете песен? Их есть у меня.” Твой подкидыш – ангел.

Зелла смотрела на подругу, не меняя выражения лица.

- Ну. – невыразительно сказала она, наконец, и это можно было понять как угодно: от полного согласия до издёвки.

Рая взбеленилась:

- Ты видела его когти, нет? – заорала она. – И на руках, и на ногах. Он когтями только одной руки выпустил кишки двухметровому придурку, дотянувшись до него с противоположной стороны улицы! А то, как он им бошки отрывал, бошки и всё прочье: руки, ноги, члены, надеюсь, тоже… А как он отвёл от нас автоматные пули – с пяти метров тот мудак не мог промахнуться даже из автомата. А крылья, ё… твою богу мать, КРЫЛЬЯ – ты что, тупппппая, из люльки тоже выпархивала, как одуванчик? – а как он долбанул того козла об столб, он у тебя, может, штангист?, это даже глупее, чем считать его ангелом.

- Ангел должен быть добрый, дура? – тоже яростно завопила Зелла, она вся взъерошилась и теперь была похожа на кошку, защищающую своего единственного котёнка.

- НЕТ! – уже не так громко, но с чудовищной силой отрезала Рая, с такой силой, что, казалось, весь мир дрогнул от её голоса. – ОСНОВНАЯ ФУНКЦИЯ АНГЕЛА – БОЖЬЯ КАРА. Тут тебе не лубочная картинка с ангелочками из Рубенса или ещё какого-нибудь долбаного рафаэля. Ангел приходит на землю, чтобы покарать или остановить зло, идиотка, ты вспомни лермонтовского демона, двоешница, как он клялся “мечами ангелов бесстрастных, моих недремлющих врагов.” Да во всех святых книгах сказано, что даже пришествие Страшного суда будет возвещено трубами архангелов, а это почти то же самое, что ангелы, только рангом повыше: архангелы, как полковники, которые командуют, а ангелы – это солдаты, у которых приказ – мочить!!!

Наступившая вдруг тишина была оглушающей. Тишина висела над ними, как свинцовая плита, навек затмившая солнце

- Прости, Зелла. – наконец, с трудом, вновь заговорила Рая. - Я на тебя накричала… идём сюда ко мне.

Они шагнули друг к другу и крепко обнялись на фоне сереющего утреннего окна. Рая склонила голову на тёплое плечо подруги и вдруг с мучительной болью в сердце подумала, что давным-давно, в первом классе, когда ещё были живы и Рита-апай, и Гуля-апай, и Ральф-агай, и старенький Малай (так его все и называли Малаем – мальчиком по-башкирски – до самой его гибели в той страшной драке с оборотнем под полной полуночной луной), и святой Ходжа, и тётя Дина, и дядя Март, и Абзый, и когда две первоклассницы, Зелла и Рая сидели за одной партой, никому и в голову не могло прийти, что мир настолько обуродуется, и её детская подруга станет съёмной шалавкой с огромным револьвером за ремнём, без которого, впрочем, в тех кабаках, где она тусуется, и где её давно уже научились бояться, как огня, в принципе, и шагу нельзя ступить.

- Если он ангел, почему же он не говорит? – со страшной усталостью вдруг спросила Зелла, по давней детской привычке пряча лицо в волосах подруги.

Рая слегка пошевелилась и крепче обняла девушку.

- Ты сама недавно ответила на этот вопрос. – негромко сказала она. – Помнишь, ты высказалась, что на войне все взрослеют быстрее – здесь как раз такой случай в абсолютном виде, то есть в обычной ситуации он обычный ребёнок, и только в условиях экстремальных, в бою, у него резко проявляются, скажем, несколько необычные возможности, причём, именно те возможности, которые необходимы для боевых действий, все остальные же функции остаются по-прежнему детскими. А поскольку умение трепать языком в драке, в принципе, не так уж необходимо, то артикуляционные органы так и остаются в состоянии, обычном для его возраста. Он самый обычный ребёнок по всем параметрам, кроме военных и, кажется, интеллектуальных – ты же заметила, какие у него недетские глаза?, возможно, для того, чтобы он в любой момент мог быстро проанализировать любую нештатную ситуацию и грамотно спланировать тактику боя, одними когтями же не подерёшься – тут нужны, в первую очередь, взрослые мозги… Ничего, Зелла, подрастёт – заговорит, как все обычные дети. Вот только я боюсь, что вырастет он очень быстро, может, мгновенно - так же быстро, как залечил свои раны от автоматных пуль, помнишь?, может, за неделю, а может, за ночь, так что ты не успеешь, как настоящая мама, насладиться вознёй с любимым малышом.

Зелла сразу напряглась и осторожно отстранилась от подруги.

- А почему ты считаешь, что он должен вырасти быстро?

Рая зябко поёжилась, обхватив ладонями локти, и отвернулась к окну.

- Вот теперь собери всё своё мужество. – негромко начала она. – Потому что самого страшного я ещё не сказала… но сказать должна, и сейчас я это сделаю.

После этого снова наступила тишина, не прерываемая ничем, тишина была абсолютной, как в гробу, и даже спящий ребёнок перестал сопеть и причмокивать во сне, и теперь дышал совершенно бесшумно.

- Видишь ли, Зелла, когда Ральф-агай начал меня готовить к жизни ведуньи, он первым делом научил меня такой вещи – Божественные силы просто в силу своей изначальной сущности не могут самостоятельно проявлять агрессивность, любая военная активность Божественных сил может быть проявлена только в качестве реакции на какие-либо действия сил дьявольских… начать сами мы не можем даже для профилактики, ты же как каратистка знаешь, что даже упреждающий удар – это, в принципе, форма атаки, хотя и упреждает атаку противника. Так вот Бог – не каратист, он не наносит упреждающих ударов, он карает лишь за совершённое преступление и от нас требует того же, и, как однажды сказал Расуль Ягудин, мы, в отличие от нашей родной башкирской мусорни, не можем даже использовать такую удобную вещичку, как психиатрический стационар, куда можно было бы упрятать неприятных граждан просто потому, что они неприятны, не интересуясь, сделали они чего-нибудь нехорошее или нет, не можем, потому что это сразу же превратит нашу святую деятельность в свою противоположность, очень уж зыбка граница между добром и злом, как сказал классик, “добро и зло всегда рядом – не оступитесь во зло”. И нет никакой середины – нарушив Божью сущность нашей борьбы, мы сразу оказываемся во власти сущности дьявольской, не дай Бог. Я всё это к тому, что… карающий ангел не мог явиться на землю просто так, без дела. Если пришёл он, то, значит, сначала пришёл другой, тот другой, которого Подкидыш как раз и должен остановить. Вот почему твой ребёнок вырастет очень быстро – обстановка требует, чтобы к началу серьёзной драки он находился в пике своих форм.

- Значит, опять? – с тоской и болью спросила Зелла.

- Именно так, Зелла, мне ужасно жаль, но – это опять началось. Они, гады, снова зашебуршились, что-то опять происходит, и именно поэтому Подкидыш опять на земле.

- А что именно происходит, пока неизвестно?

- Нет. Но я думаю, что скорее всего – опять нашествие – ведь им нужен наш мир и все наши души, за это они и воюют все прошедшие долбаные миллионы лет с переменным, кстати, успехом, мы, люди, побеждали далеко не всегда, вся история человечества это подтверждает.

- И ты всерьёз думаешь, что мой ребёнок справится с посланцем тёмных сил при помощи каких-то хреновых когтей и крыльев с ножиками на концах?

Рая улыбнулась, но она всё так же глядела в окно, и Зелла не увидела её улыбки.

- Я думаю, - сказала она, наконец, - Подкидыш продемонстрировал нам далеко не все свои достоинства и возможности, и кроме того, мы же с тобой не будем сидеть в стороне.

- А какие у него ещё есть достоинства и возможности? – вдруг почувствовав себя глупой и необразованной, зачем-то спросила Зелла… возможно, просто чтобы что-нибудь спросить, заглушая ничего не значащими вопросами и репликами нарастающую ноющую боль в глубине груди.

Рая, продолжая улыбаться, повернулась к ней лицом:

- Узнаем, когда вяжемся в драку. – мягко сказала она. – В полном соответствии с рекомендациями гражданина Бонапарта.

- А мы вдвоём-то сможем ему помочь? – напряжённо поинтересовалась Зелла.

- Вдвоём – нет. Но люди наберутся. Рита-апай тоже на протяжении двадцати лет оставалась одна, пока не началось нашествие, и тогда семь ведунов собрались очень быстро – нужно, чтобы было именно семь – святое число. И я тоже после гибели Ральфа долго была одна, у тут – видишь?, нас уже двое, и к тому же с нами он.

И тут Зелла разревелась. Она плакала в голос, закрыв лицо руками, всхлипывая и сотрясаясь всем телом, и слёзы текли меж пальцев на её руках. Рая молчаливо потупилась, и затем вновь шагнула к подруге и вновь осторожно её обняла, и Зелла уткнулась лицо ей в плечо и разрыдалась и ещё пуще.

- Почему… почему…, - всхлипывала она, - почему именно я… почему… именно… он… почему… мой ребёнок?

Рая с болью и состраданием осторожно погладила её по голове и тихо сказала:

Он не твой ребёнок, Зелла, он Подкидыш. Ты не носила его в себе и не рожала в муках. А ведь были матери, которые посылали в бой с нечистью и своих собственных детей. А иногда и не в бой, а просто – на мученическую смерть ради спасения человечества, вспомни хотя бы деву Марию.