|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
|
|
*** Солнце светило ему прямо в лицо, щекотало в носу, ласкало его, будто руки матери, давно уже ушедшей туда, откуда не возвращаются, в Страну Йер. А может, это и есть мать – и они уже встретились. Ведь он умер, умер, ужаленный змеей! Матушка! – пробормотал он. – Я – покойник? Сдохнешь, как же! – прорычал знакомый голос. Алп-Туран открыл глаза – над ним склонялся Варлок, один из аргайвов, младший брат ушедшего в Вальхаллу Адрунна. Так я и не умирал? – воскликнул он, вскакивая на постели, однако тут же получил изрядный тычок в грудь. Лежи, млекоед! – воскликнул Варлок, сурово супя брови. – тебе надо выздоравливать. Трое суток тебя лихоманка колотила. Какого демона я буду тут лежать? Как Пиррас? Надеюсь, кончал эту тварь? Да чего ты морду воротишь? Алп-Туран с изумлением обнаружил, что из серых глаз северянина текут крупные слезы. Пиррас готовится пировать в Вальхалле! – пробормотал он, тщетно пытаясь скрыть свое горе. Что?! Он высосал у тебя весь яд – сам, до последней капли. Но эта тварь все же погубила его. У него на губе была ранка от ее поцелуя. Он умер в страшных муках. Перед смертью он просил, чтобы именно ты поджег его погребальный костер… *** Ветер трепал седые волосы Пирраса, распростертого на своем последнем ложе. После смерти Белобивенный Махараджуб Айодии и ярл дружины аргайвов вновь приобрел благородство и мужество, которого его так усердно лишала свора подлипал и потаскух. Здесь, вдалеке от обжитых мест, на одинокой скале, обвеваемой всеми ветрами, у ложа ярла стояли в ряд одни аргайвы. Здесь не было ни айодийцев, ни иньянцев – это был ритуал, на котором могли присутствовать лишь дети Нордхейма – те, кому суждено отправиться пировать в Валхаллу, к престолу Одина. Только сыны Имира… и сын Рипейских гор, которому выпала сегодня печальная и почетная миссия – отправить дух воителя в пиршественные залы богов и героев. - Имир! – хором прокричали воины, и эхо подхватило их хриплые, нестройные голоса, унося его вдаль – быть может, донесет оно их клич до Страны Белого Безмолвия, где ждет возвращения своих блудных сынов Ледяной Великан? Ирбис! – тихо проговорил Алп-Туран и, взяв из рук Варлока горящий факел, подошел к погребальному костру… Пламя извивалось, как живой огненный зверь, играя то с бородой, то с волосами покойного. Наконец горный ветер раздул его – и оно заревело, загудело, будто напевая последнюю Песню Смерти Пиррасу, любившему жить и сражаться и умершему так, как полагается настоящему воину. Судьба, жестоко сгубившая ярла, все же оказалась милосердной к нему – его смерть стала его последним подвигом, достойным саги, а не позорной гибелью ожиревшей скотины, к которой он в последнее время шел. Огонь бушевал, и вот сердца у аргайвов дрогнули – их вождь неожиданно сел на своем ложе, будто очнувшись от сна смерти и, весь почерневший, обугленный, ласкаемый неутомимым пламенем, воздел к небу руку с вложенной в нее секирой. А затем налетевший сильный порыв ветра разметал его прах по окрестным горам и на пепелище осталась лежать оплавившаяся почерневшая секира… - Один! – хором проревели северяне… *** Алп-Туран долго спускался по потемневшим выщербленным ступеням – все ниже и ниже, туда, где мрак и вековечная сырость заставляли напрочь забыть о жаре Айодии, царившей наверху. Толстый тюремщик с медным кольцом в мясистом носу, сипло закряхтев, услужливо звякнул запорами – и киммериец оказался в темнице. Лишь поднеся факел к самому лицу, Алп-Туран смог узнать в жалком, зарывшемся в груду тряпья создании прелестную иньянку. Но глаза, взглянувшие на него, были все теми же – раскосыми, цвета темной фиалки, и в них по-прежнему сверкала лютая ненависть. Зачем ты сделала это? Тай Цинь мстить! – прошипела иньянка, забиваясь в угол. – Мстить за разграбленный храм Ся Боу! Тай Цинь быть любимый наложница Ся Боу! Тай Цинь быть дочь иньский князь, шибко богатый и знатный князь. Ее похищай жрецы Ся Боу для жертва. Но Ся Боу – Бог-Квакша полюбить Тай Цинь. Он не стал убивать ее, а делай свой наложница! Алп-Турана передернуло при мысли о том, как темной иньянской ночью под вой гиен в храм на кривых жабьих лапах вползает мерзкое демоническое чудовище, а юная прелестная девушка, сидящая на цепи, ублажает его, чтобы сохранить свою жизнь. Теперь понятно, откуда в ней столько нечеловеческой похоти и злобы... Но осталось ли что-либо человеческое в этой рабыне похотливого демона? Пиррас вытащил ее из этого дерьма, а ей видно все время хотелось назад – на цепь, в страшный нечеловеческий блуд… Но Ся Боу сам отомстить Пирраса! – с торжеством воскликнула Тай Цинь. – Никто не моги обижай его! Он велик и страшен! И он еще добирайся до тебя – он мсти за себя, он буди мсти и за Тай Цинь, подлый дикарь! Посмотрим, сучка! Поживем – увидим! – Алп-Туран взмахнул мечом. Нет! Ты не можешь убивай меня! – истошно закричала Тай Цинь. – Ты поклялся свой бог! Думаю, что он меня поймет! – криво ухмыльнулся киммериец – и голова ведьмы с развевающимися волосами, похожими на змеиное гнездо, покатилась по тюремному полу… *** Дружина аргайвов скакала во весь опор по Айодийской равнине. Путь им освещали лениво выползшая на потемневший небосвод луна и зарево Гаварданана. Там, в оставленном завоевателями городе раздавались панические вопли мечущихся у охваченного пламенем дворца царедворцев, оставленных на произвол судьбы своими недавними господами, и злорадное улюлюканье восставшей черни, которая металась по охваченной хаосом столице, грабя лавки, дома купцов, виллы знати и богатые храмы. Алп-Туран, скакавший во главе отряда, ухмыльнулся – славную тризну они справили по Пиррасу – айодийские обезьяны надолго ее запомнят! В самый разгар поминального пира ему надоело слушать завывания плакальщиц и смотреть на натертые луком фальшивые слезы жирных евнухов и придворных шлюх – безжалостно смахнув со стола кубки с вином и блюда с жареным мясом и фруктами, он вырвал из шандала горящий факел и швырнул его в тяжелые бархатные драпировки. Сухая пыльная ткань занялась враз, а затем языки пламени перекинулись на забрызганные жиром скатерти. - Имир! – взревели аргайвы. Все они как один поднялись со своих опостылевших мест и, выхватив секиры и мечи, принялись крушить все, что попадалось под руку. В огонь летели бесценные фарфоровые иньянские вазы, многоногие и многорукие богини и боги, искусно вырезанные из слоновой кости, дорогие шкуры, раззолоченные шелка. Разбушевавшиеся берсерки успели проломить черепа десятку перетрусивших шлюх и евнухов – остальные, охваченные паникой, разбежались кто куда. - Гуляй, братва! Жги! – ревел Алп-Туран. – Пиррас глядит на нас из Валхаллы! Круши все во имя Ирбиса и Одина! Когда начали падать охваченные пламенем балки перекрытий, аргайвы наконец покинули ненавистные чертоги. Они покидали Айодию – навсегда… *** …Аргайвы стремились вперед, к горам, смутно белеющим на горизонте, и на их прокопченных чумазых свирепых лицах впервые за долгие луны сверкали улыбки – они возвращались домой, в Нордхейм, где люди не поклоняются осклизлым жабам, а если и приносят людские жертвы – то не на алтаре, а на поле боя; туда, где Северная Тьма простирает свою власть на ледяные торосы Гипербореи и где в небе искрится северное сияние; туда, где песни похожи на рев моржей, где пенится в рогах забористое пиво и серые седые волны бьются в скалистые берега, где вдогонку заходящему солнцу идет драккар, а на носу его стоит свирепый вождь; соленый ветер развевает его рыжие волосы, а глаза жадно вглядываются в туманный горизонт в ожидании нового мира… *** Алп-Туран неожиданно остановил коня и сделал знак дружине. С недоумением аргайвы взирали на темнеющую перед ними громаду заброшенного храма или дворца, который внезапно вырос как по мановению колдовской руки среди лесной чащи. Северяне спешились, сжимая в руках секиры и пристально, настороженно вглядываясь в белеющие величественные руины. Мощеная огромными циклопическими плитами, которые, казалось, клала рука титанов, площадь перед храмом была усеяна статуями всевозможных уродливых демонов. Свирепые отталкивающие хари слепо уставились на аргайвов, будто предупреждая их о грядущей беде. Неожиданно в глубине развалин мелькнул зеленый огонек и раздался еле слышный хор голосов, похожий на стон. Алп-Туран, затаив дыхание, подобрался вплотную к чернеющему провалу окна и замер… В заброшенном храме шло священнодействие. Толпы обнаженных людей усеивали пол огромной залы – киммерийцу были хорошо видны их смуглые согбенные в поклоне спины. Он перевел взор на алтарь – и едва не вскрикнул! На огромном нефритовом алтаре возвышалась гигантская фигура статного человека, облаченного в черную мантию, которая волнами ниспадала до самых ступней. Бледное лицо с острыми скулами, глубоко запавшие глазницы под огромным выпуклым бритым лбом, седая козлиная борода… Сомнений не было – это был Шульган – тот, кого Алп-Туран тщетно искал все эти годы. - Сатха-а! – пронеслось над рядами молящихся, будто надрывный стон. Алп-Туран с трудом оторвал глаза от ненавистной фигуры и перевел их на гигантскую статую божества, в честь которого и происходил весь обряд. Это было высеченное из цельной глыбы черного гагата изображение колоссального змея, свернувшегося кольцами и кусающего собственный хвост. Исполинский гад возлежал на огромной куче человеческих черепов, а его плоскую голову с двумя злобно горящими жадеитовыми глазами венчала усыпанная бриллиантами корона дивной красоты. Статуя змеебога поражала своим совершенством – казалось еще немного – и чудовище оживет и метнет свою башку к добыче, распластанной на жертвенном камне – изумительно прекрасной девушке, обладавшей ослепительно белой, молочной кожей, столь необычной для здешних краев и роскошной короной иссиня-черных, вьющихся локонами волос, ниспадающей до самых бедер. Огромные, зеленые, будто два озера, очи несчастной пленницы с ужасом взирали на жуткого жреца, уже воздевшего над ней обсидиановый нож, потемневший от крови многочисленных гекатомб, в которых ему довелось участвовать. - Яо, Сутех! – напевно провозгласил Шульган слова древнего заклинания поклонников Отца Тьмы – Змееголового Сета и начал замахиваться для решающего удара. - Кетеп тор, йылан! – звуки киммерийской речи прозвучали будто раскаты грома в сумрачной тишине, царившей в зловещем храме. Раздался звон кинжала, выпавшего из неожиданно задрожавшей руки жреца, а лицо Шульгана перекосила гримаса невыразимого ужаса. Ты! – еле слышно прошептал он побелевшими губами, неотрывно глядя на могучую фигуру Алп-Турана, который медленно подходил к колдуну, воздевая меч. – Но ты не можешь появиться здесь, ты, давно отправившийся в Страну Йер, откуда нет возврата! О, проклятый брат мой! |
