|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
|
|
- Имя! – голос Алп-Турана срывался от волнения. – Скажи мне его имя, во имя всех богов, во имя Мудрости, которой ты поклоняешься! Бессмертный обратил на него свой загадочный взор – веки его вздрогнули: казалось, он прочел в горящих страстью синих глазах киммерийца всю его жизнь. - Да, это тот, кого ты ищешь – его зовут Шульган! Он был здесь примерно с пол-луны назад и ушел в сторону Великих Городов, лежащих южнее… - помолчав немного, Васудэва неожиданно извлек из складок своего сверкающего одеяния обсидиановый кинжал с рукоятью, вырезанной в виде переплетенных змей. - Возьми вот это, юноша! – произнес он. – Это – оружие Нагов, разумных змиев, правивших когда-то нашим миром. С человеком, ставшим змеей, можно справится только этим… Алп-Туран принял кинжал не говоря ни слова, но в его горящем взгляде читалась беспредельная благодарность… Когда аргайвы наконец покидали разграбленный храм, покачиваясь под тяжестью сокровищ, Пиррас неожиданно спросил у Васудэвы. - Скажи мне, бессмертный – зачем ты позволил нам обчистить храм? Я подозреваю, что ты обладаешь такой силой, что мог бы обратить нас в придорожную пыль – а ты вместо этого дал нам все, чего мы желали. Но зачем? - А какая разница? – усмехнулся брамин. – Пройдут еще тысячи лет – и храм вновь наполнится золотом, которое приносят в дар богине чтящие ее люди. А если и нет – нам, хранителям, от этого ни жарко, ни холодно. Ну а вы, - что ж, удовлетворите свое мгновенное суетливое желание – и, разочаровавшись в богатстве, быть может, поймете, что в жизни не бывает беспредельного счастья. И, к тому же, я знаю, что рок Кали все равно настигнет вас. Нет, вас не поразит небесный гром, вы умрете обыкновенной смертью. Такой же, на которую вы обрекли тысячи и тысячи безвинных. В этом и есть ваш рок, ваша карма и ваша кара… *** Гром боевых колесниц и рев слонов заполнил улицы Гаварданана – столицы Северной Айодии, встречавшей армию нового царя Востока, Великого Белого Бивненосца, Извергающего Молнии Махараджуба – ибо именно таков был теперь титул Пирраса. Его раззолоченный, убранный шелками и атласом паланкин несли десять согбенных темнокожих рабов из Магана и Меллухи, а рядом с владыкой-завоевателем, на бархатных подушках томно развалилась его царица – распутная и прекрасная Тай Цинь. Взлет Пирраса и его дружины к вершинам власти над богатейшим и чудеснейшим из земных царств был молниеносен и ошеломителен. Покинув чудесный храм, подаривший им несметное богатство, аргайвы обнаружили, что окрестные джунгли кишат войсками кшатриев, которые выслал на них Махараджуб Гаварданана. Северяне были взяты в кольцо – но хитроумная иньянка, посланная для переговоров с их военачальником, сделала свое дело. Женские чары и элементарный подкуп были ценой предательства – из леса аргайвы вышли в сопровождении собственной огромной армии. По дороге на Гаварданан к войску «нового царя», слухи о пришествии которого далеко опережали его, присоединялись все армии окрестных раджпутов и раджей. Подойдя к столице, Пиррас обнаружил, что он уже как-то незаметно стал Махараджубом – отцы города принесли ему на золотом блюде ключи от города и окровавленную голову царя. Для аргайвов наступили золотые денечки – в прямом смысле этого слова. Все они только и знали теперь, что день-деньской валяться в своих раззолоченных покоях и купаться в лазурной воде беломраморных бассейнов, усыпанных розовыми лепестками, в окружении ласковых чернооких айодийских наложниц. Вечера и ночи они коротали в нескончаемых пирах, которые перерастали в разнузданные оргии, окутанные парами желтого лотоса и главной заводилой здесь была, разумеется, Тай Цинь. Неутомимая в разврате, алчная до чувственных наслаждений, она каждый день изумляла царя и его свиту все новыми и новыми причудами и изобретениями. Дошло до того, что новый владыка по ее просьбе издал указ – вырыть в дворцовых садах огромный водоем, наполнить его вином, а на деревьях развешать мясные туши, всевозможные тропические фрукты и восточные сладости. Толпы распутных юношей и девушек, мужчин и женщин раздетых догола со смехом носились меж этих деревьев, предаваясь блуду и одурманиваясь лотосом. У всех северян, пришедших с Пиррасом, были теперь пышные государственные титулы, - но каждого из них окружали толпы айодийцев – льстивых, раболепных, покорных, готовых пыль сдувать с ног новых господ – но в бегающих глазах каждого из них проницательный человек прочел бы затаенную ненависть. И их становилось все больше и больше – они, казалось бы, отсекали каждого из аргайвов, отделяя их друг от друга и, в первую очередь, – от царя. А со временем при его дворе откуда-то появились иньянцы – сначала это были послы от Пань Гуна, который поспешил поздравить нового владыку и его жену – свою соотечественницу – с великой победой, потом пришли купцы, чиновники, советники, какие-то жирные евнухи с одутловатыми, трясущимися щеками и глазами-щелочками, маги, прорицатели, гадалки, танцовщицы, гейши… Некогда грозный и суровый северянин, Пиррас совершенно обрюзг, обленился и заметно поглупел. Кроме того, он вдруг невзлюбил своих соотечественников – порой он не желал их видеть по нескольку дней. А зато Тай Цинь и ее иньянцы бывали у него каждый день - развлекали владыку, давали ему советы, помогали ему править государством… *** Алп-Туран не любил бывать при новом дворе. Будучи назначенным командиром гвардейцев, он все время проводил в казармах, в окружении немногочисленных аргайвов, еще не променявших верный меч на разврат, негу и коварный аромат лотоса. А иногда он вдруг садился на коня и в полном одиночестве покидал Гаварданан, проводя целые дни в поисках. Он повсюду разыскивал своего врага. То, что он побывал в Гаварданане, было несомненно – во многих городских храмах он своими глазами видел многочисленные следы его пребывания – горы трупов и лужи крови у алтарей мог оставить только он. Но он опять сбежал, этот демон в человеческом облике, и след его затерялся… В одно утро Алп-Туран лежал в своем мраморном бассейне в окружении кувшина вина и айодийской наложницы, которая растирала его мускулистое, покрытое татуировкой шрамов бронзовое тело и умащивала его благовониями. Несмотря на удовольствия, которые окружали его плоть со всех сторон, дух киммерийца был неспокоен. Видно, прав был бессмертный брамин, встретивший его в пещерном храме богини Кали: видимый мир – только дым, и все услады земные – всего лишь иллюзия… Примерно так размышлял Алп-Туран, без всякого удовольствия потягивая лучшее вино. Неожиданно на чело его упала тень. - Приветствую тебя, млекоед! – прохрипел знакомый грубый голос. Алп-Туран оттолкнул наложницу и поднялся из воды. Перед ним был Адрунн, разодетый в парчовый кафтан, его светлые кудри, напомаженные и завитые, выбивались из-под шелкового тюрбана, атласные малиновые шальвары были заправлены в тончайшей выделки сафьяновые сапоги с гнутыми носами. Но одутловатое, испитое лицо его было угрюмо, а в светлых глазах застыло выражение тревоги и затаенного страха. Что привело тебя сюда, о достославнейший начальник охраны Белобивенного Венценосца? – с некоторой издевкой осведомился Алп-Туран. Да брось ты, не до шуток! – нетерпеливо махнул рукой Адрунн. На лице его застыла страдальческая гримаса. – Слушай, мы можем поговорить с тобой наедине? Алп-Туран грозно сверкнул глазами на наложницу – та моментально испарилась. Мы одни! – он пристально взглянул на старого приятеля. – В чем дело? Беда! – прошептал Адрунн. – Всех нас ждет большая беда! И главное – обидно! Мы так долго шли к своей победе, терпели лишения, страдали, скитаясь по всему миру, проливали свою кровь… А теперь мы все – всего лишь разжиревшие, откормленные каплуны, которых готовят к закланию. А этот старый идиот Пиррас, Белобивенный, мать его за ногу, - ничего не желает слышать! Он уверен, что мы все желаем его смерти, что мы все хотим занять его место! Ну уж нет – не нужно мне такого царства, будь оно неладно! Оно сгубило нас! Сейчас я бы все отдал, чтобы сей же миг очутиться в родном Нордхейме, одеться в волчьи и медвежьи шкуры, осушить здоровый рог пенного пива, спеть нашу добрую песню о битве асов и ванов на полях Етунхейма… И главное – чтобы рядом не было этих шушукающихся змей, всех этих пучеглазых айодийцев и желтомазых обезьян-иньянцев! Так стоило ли ради этого рваться сюда все эти годы? – сквозь зубы усмехнулся Алп-Туран, не подавая и виду, что слова Адрунна задели его за живое. Увы – все мы были безумцами! Нам надо было тогда до смерти затрахать эту косоглазую сучку, эту подлую Тай Цинь! – запальчиво воскликнул Адрунн. – Надо было тебя послушаться, ой, надо было! – аргайв подозрительно огляделся по сторонам. – Знаешь ли ты, что за последнюю седмицу уже семеро наших отправились в Валхаллу? Как? – проревел Алп-Туран. – И мне никто не сказал об этом? Пиррас приказал держать это в тайне. – прошептал Адрунн. – В наших рядах – особо опасная эпидемия. Почему-то наша кровь пришлась по вкусу местным кобрам… Но я знаю в чем дело! Это Тай Цинь, это она! Она хочет извести всех наших, а главное – тебя, и уж потом – Пирраса! Ты не веришь мне? Верю, Адрунн, еще как верю! – и он поведал другу о заманчивом предложении, которое еще давно сделала ему иньянка. Вот сука! – возмутился Адрунн. Самое плохое в том, что я поклялся Ирбисом, что не выдам ее Пиррасу! – с горечью промолвил Алп-Туран. – Да, впрочем, он и не поверил бы мне! А теперь всем нам грозит смерть! Я узнал об этом случайно – евнух Муй Тянь проговорился мне пьяный на пиру. Он сказал мне, чтобы мы остерегались кобры, которая свила свое гнездо у сердца махараджуба. И ты бы видел, что было потом, когда он опомнился и сообразил, что он сказал. Он побелел как смерть, затрясся от страха, а потом – я и глазом не успел моргнуть – выхватил трясущимися жирными пальцами пузырек с ядом, и через мгновение валялся бездыханный на полу под моими ногами. Но одно имя он все же прошептал перед смертью. Он сказал – «О, боги! Что я наделал! Тай Цинь не простит мне этого!» Так-то! Значит его страх перед ней так силен, что он предпочел свести счеты с жизнью, - охваченный раздумьем, проговорил Алп-Туран. – Спасибо, друг! Я буду настороже… *** На следующее утро Алп-Турана подняли с постели, чтобы сообщить скорбное известие – его друг, Адрунн скоропостижно скончался от укуса кобры. Смертельно побледнев, киммериец не сказал ни слова – только желваки на скулах заиграли. Кое-как облачившись в ненавистный придворный наряд, северянин поехал во дворец. Но аудиенции он так и не дождался. - Его величество встречает послов из Иньяна! – объявил ему главный церемонимейстер – жирный пучеглазый айодиец и, как бы выражая свое прискорбие, растерянно пожал плечами, однако в глубине зрачков его плескались торжество и злорадство. Ни слова не говоря, киммериец развернулся и пошел прочь. Охваченный тяжкими раздумьями, он побрел сквозь дворцовый сад, как вдруг веселые голоса и заливистый смех привлекли его внимание. Через миг он вышел на небольшую лужайку, которая была устлана шкурами тигров. На ней, окруженный обнаженными девушками и женоподобными слащавыми юношами в рабских ошейниках, восседал Пиррас – его жирное отвислое брюхо раскачивалось от взрывов хохота – напротив него, оседлав престарелого, седовласого раба, сидела обнаженная и усыпанная золотистой пыльцой Тай Цинь. Вооружившись семихвостой плетью она яростно охаживала несчастного старика, да так здорово, что кровь так и хлестала с него ручьем. Когда несчастный стонал и кричал, резвящаяся блудница начинала петь непристойные иньянские куплеты, - именно сей своеобразный извращенный оркестр вызывал такую бурю радости у царя и его одалисков. Алп-Туран едва не вывернуло наизнанку от омерзения. Он развернулся и уже собирался идти прочь, как вдруг Тай Цинь, шустро соскочив с упавшего в изнеможении старика, птичкой порхнула к нему. - Погоди, отважная Алп-Турана, не уходи-и! – ворковала она, разглядывая киммерийца откровенным похотливым взглядом. – Если хочешь – останься с нами! Нам буди хорошо вместе – твоя, моя и царя! Царя не буди возражай! Он делай все, что захоти Тай Цинь. А Тай Цинь хоти тебя, шибко хоти тебя. Ай, шибко хоти! – и Алп-Туран опомнится не успел, как жадная ладонь иньянки вцепилась ему между ног. - О-о-о! – протянула она. Ее пьяные, налитые кровью, но все так же прекрасные глаза загорелись страстью. – Алп-Турана шибко сильный мужчина! Моя хоти тебя еще шибче! – она вдруг скакнула как кошка и умело обвила торс киммерийца бедрами и руками. - Возьми моя, Алп-Турана, пожалуйста! Твоя буди так хорошо-о! – горячо шептала она ему в ухо. Он вдруг ощутил, что она покрывает жаркими поцелуями всю его шею. Силясь отодрать от себя прилипшую к нему куртизанку, он неожиданно почувствовал, как из-под её губ вышли острые зубы – Тай Цинь, распаляясь все больше и больше, нетерпеливо покусывала его, и зубы ее медленно и верно приближались к яремной вене. - Пошла вон, грязная тварь! – прорычал Алп-Туран и с силой отшвырнул от себя кровожадную потаскуху. Тай Цинь шлепнулась на траву и смерила варвара жгучим взглядом ненавидящих глаз. - Твоя пожалей об эта! – прошипела она. Шум и возня привлекли внимание Пирраса. Он поднял осоловелые бычьи глаза на Алп-Турана. Даже проблеска узнавания не мелькнуло в них. Алп-Туран понял, что царь мертвецки пьян, и к тому же обкурен парами лотоса. - К-кто это, Т-тай-Цинь? – пробормотал он, икая и пуская слюни. - Жеребец! – со смехом воскликнула иньянка. – Жеребец из Киммерия с большой-пребольшой ядра! Вся теплая компания встретила ее «остроумную» шутку взрывом обидного издевательского хохота. Сплюнув себе под ноги, киммериец развернулся и пошел прочь, сопровождаемыми глумливыми возгласами Тай Цинь и улюлюканьем развратной своры… *** Алп-Туран вернулся домой поздно. Сбросив с себя пыльный плащ, он – как есть, в грязных сапогах, завалился на устланное мягкими шкурами и бархатными подушками ложе. В дверь его опочивальни неслышно проскользнула наложница – Каниша. Она поднесла своему господину вино, ловко сняла с него сапоги и одежду, а затем, раздевшись сама, нырнула под его одеяло… … Каниша хрипло стонала, извиваясь под могучим варваром, который не ведал пощады ни на поле боя, ни на поле любви. Он перекатывал смуглое пышное, горячее тело закатившей глаза от наслаждения аодийки, властвуя над ней, терзая ее и даря неземное блаженство. Наконец наложница исторгла из себя надрывное рыдание – любовники содрогнулись, сливаясь в финальном поединке, - и упали, обессиленные на ложе… …Алп-Туран лениво водил виноградиной по пупку Каниши, украшенному вдетой в него яшмовой бусиной и любовался ее полными, округлыми, крепкими грудями, пышными бедрами, изящными икрами и стройными щиколотками, маленькими ступнями с пухлыми пальчиками, ноготки на которых были окрашены хной. Каниша нежно улыбаясь, подала своему господину фиал янтарного вина. Спасибо, Каниша, - промолвил варвар. - Ты можешь идти. Алп-Туран хочет остаться один. Может Канише остаться? – предложила наложница. – Я умащу господина благовониями из Магана. - Нет, не стоит! – почему-то сегодня у него не было никакого желания умащивать себя благовониями, хотя он любил этот приятный для тела процесс, исполняемый искусными женскими руками. Обычно это умащивание заканчивалось новым любовным поединком, но только не сегодня… Алп-Турану почему-то вспомнились рассказы айодийцев о том, что яд могут подмешать и в благовония и даже в духи… Не то, чтобы он подозревал свою одалиску, но все же… От его пристального взора не укрылось разочарование, блеснувшее в глазах девушки. Впрочем, может, она просто желала продолжения… И все же, и все же… Наложница задула лампу и неслышно, на цыпочках удалилась, задернув газовый полог. Алп-Туран лежал в тишине, но сон все не шел к нему. Перед глазами вставала хищная гримаса, исказившая кукольное личико Тай Цинь, оскал ее белых острых зубов и тупой, рыбий, напрочь лишенный сознания взгляд Пирраса… Да. Адрунн был прав. Их всех ждала большая беда. А в первую очередь его. Неожиданно Алп-Турану почудилось – каким-то шестым чувством, варварским первобытным инстинктом – что Каниша никуда не ушла, а затаилась в темноте рядом с его опочивальней и терпеливо, сдерживая дыхание, ждет пока он забудется сном. Алп-Туран притворно захрапел, однако не так громко, чтобы не услышать шороха приближающихся шагов. Однако шороха не последовало – вместо него напрягшийся варвар услышал, – почти почувствовал своим волчьим чутьем, - еле слышный свист и шелест чешуи по мраморным плитам пола. В свете луны, тускло освещавшем спальню, промелькнул жуткий силуэт кобры, раздувающей капюшон, - но на этот раз она не нашла своей цели. Алп-Туран увернулся и накрепко придавил голову яростно забившейся в конвульсиях гадины к постели, а затем, подчиняясь наитию, закричал, как кричит спросонья человек, ужаленный змеей. Завершив крик сдавленным хрипом, он затих и стал ждать. И его ожидания оправдались. Полог отодвинулся – в спальню крадучись вошла Каниша. Она тихонько свистнула, подзывая сделавшую, по ее мнению, свое черное дело змею: Идем, Царица Нагов, ты заслужила сегодня свою чашку молока! - Ты тоже! – взревел варвар, вскакивая и мертвой хваткой вцепляясь в волосы завизжавшей от ужаса предательницы. Раздув лампу, он поглядел на свет на искаженное ужасом побелевшее лицо наложницы. Затем поднес к ее горлу извивающуюся кобру, которая яростно раскрывала свою пасть – яд, переполнявший ее, капал на пол. Пощади, господин! – истошно завизжала Каниша, охваченная смертельным ужасом. – Это Тай Цинь приказала мне! Я не могла не послушаться! Она замучила бы меня до смерти в своих страшных забавах! О, господин! Я не спрашиваю, кто подослал тебя, сучка! – прорычал варвар. – Я знаю это и без тебя! Но во имя Ирбиса, скажи мне – что с царем? Не знаю, господин, я ничего не знаю! Не спрашивай, господин. А может она знает? – улыбнулся киммериец, поднося шипящую от гнева гадину еще ближе. О, пощади! Сегодня его должны убить! Когда владыка засыпает, Тай Цинь уходит в свою опочивальню и он остается один. Сегодня его должны убить! Пощади! Не говоря более ни слова, Алп-Туран выпустил дрожащую девку, и та без памяти свалилась на кровать. Выходя из спальни, он брезгливо отшвырнул извивающуюся змею, и та с шипением уползла в темноту. Уже на пороге своего дома он услышал прорезавший тьму отчаянный женский крик. Ядовитое возмездие все же настигло предательницу… *** Молниеносно перерезав горло часовому, безмятежно дремавшему на посту у дверей царской опочивальни, и предусмотрительно оттащив его в сторону, Алп-Туран тенью проскользнул внутрь. С огромного ложа, стоявшего у большого окна, украшенного витражами, раздавался богатырский храп – пожалуй, только в этом и проявлялась былая сила и мощь северного бродяги. Постояв немного у кровати, Алп-Туран решительно сдернул одеяло с безмятежно похрапывавшего Белобивенного Махараджуба. А?! Что?! Кто здесь? Стража! – заполошно пробормотал разбуженный царь, но широкая ладонь киммерийца накрепко закрыла ему пасть. Помолчи, о Белобивенный! – ухмыльнулся Алп-Туран. Наконец-то в глазах Пирраса появилось осмысленное выражение – видно он уже успел проспаться после вчерашней оргии. Алп-Туран, - ты?! – прошептал он, высвобождаясь из объятий киммерийца. – Какого демона ты тут делаешь, млекоед? Такого и делаю, что здесь скоро появится другой любитель молока! О чем ты? Кобра, что приползет по твою душу, сестрица той, что приползала за моей! Что?! Брешешь? Ирбисом клянусь! Но кто посмел? Покуситься на приближенного царя? С каких это пор я вдруг стал твоим приближенным? – горько усмехнулся Алп-Туран. Что ты, млекоед! Я всегда… Не шевелись, во имя Ирбиса! – и в следующий момент сапог киммерийца придавил извивающуюся кобру к полу. Вот, полюбуйся! – прорычал он царю, демонстрируя ему извивающуюся тварь. – Подарочек от твоей зазнобы! Что ты брешешь? – взревел Пиррас. – Я не позволю тебе клеветать на Тай-Цинь! А вот и она, собственной персоной! – воскликнул варвар, указывая ошеломленному царю на распахнутую дверь, в которой мелькнуло искаженное страхом и ненавистью лицо иньянки. Видимо, злодейке не терпелось полюбоваться на творение своих рук. А ну-ка, цыпочка, иди сюда – и твоя буди хорошо! – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, прорычал Алп-Туран, подступая к побелевшей от ужаса заговорщице. Неожиданно его оттолкнул Пиррас, замахивавшийся мечом. Его лицо было багровым от ярости. Позволь мне самому расправиться с этой тварью! – взревел он. Стой, Пиррас! – воскликнул Алп-Туран, бросаясь ему наперерез, – в руке у подлой иньянки извивалась новая кобра. В следующий миг он почувствовал острую боль, будто от ожога. Желтые круги поплыли перед глазами. Уже теряя сознание и, кривимый судорогами, валясь на пол, он услышал крики Пирраса: - Лекаря, скорее! Во имя Имира! Хватайте эту паскуду!!!… |
