|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
Фантастика Расуль Ягудин Уездный город N (окончание. Начало в №№ 3 – 4, 2004 г.) Фарит, Аглям и Айгуль вошли в кабинет комендантши Города, скользя по мягким коврам, словно летя по воздуху, бесшумно и плавно, не издавая ни шороха, ни звука, и как будто не дыша и не шевелясь телами при движении, словно призраки в ночной неподвижной тишине – и без обычных торчащих из-за спин ятаганов и мечей они выглядели странно и неполноценно, словно внезапно оставшиеся без рук-без ног, и только тонкий шёлковый трос, белеющей небольшой бухтой на поясе у девочки в какой-то степени восполнял в её внешности пробел. Женщина вышла из-за стола и, подтянутая и стройная, каким и полагается быть офицеру – любому, независимо от пола – сияя улыбкой, пошла к ним навстречу, словно встречая долгожданных дорогих гостей. – Счастлива познакомиться с самым настоящим живым гением, – с действительно счастливым выражением лица произнесла она, протягивая обе руки Фариту. – Мне о вас все уши прожужжали, – она мягко и уважительно взяла его под локоть, начиная конвоировать к креслу возле стола. – Кто «прожужжали»? – слегка обалдело начал Фарит, вполне послушно тем не менее давая себя увлечь в нужном направлении. – Ну, как «кто прожужжали»? – развела женщина руками, когда Фарит уже сидел с торчащими вверх коленками, утопая в кресле, как морской пене, готовой накрыть его с головой. – Ваши преданные поклонники прожужжали, кто же ещё? – она улыбнулась вполоборота, отходя к столику с аппаратом селекторной связи: – У вас тут поклонников – весь штаб. На протяжении последних недель все только тем и жили, что ожидали вас, – комендант наклонилась над селектором и произнесла в микрофон, нажимая на нём какую-то кнопку: – Нам два чая, пожалуйста. – Правильно. – поддержала её Айгуль, успевшая, никем не замеченная, устроиться на стуле у окна, поджав под себя по-башкирски ноги. – Двух чашек вполне достаточно, поскольку я чай не буду и кофе тоже, не уговаривайте меня. Комендантша скользнула по ней острым коротким взором, не переставая улыбаться, но на какой-то миг улыбка стала принуждённой и злой. – А вот и чай, – прежним лёгким и радостным тоном произнесла она, придвигая выбранное ею кресло поближе к креслу Фарита. – Какая выучка! – восхитилась девочка, с любопытством наблюдая, как лейтенантик из приёмной вышколенными движениями расставляет чашки на столе. – Какая скорость закипания! Он, наверно, не останавливаясь, размешивал воду чайнике ногами, чтобы закипало быстрей… я надеюсь, он хоть сапоги-то снял перед началом этого процесса. Комендантша снова коротко взглянула на неё и тут же вновь обратила на Фарита улыбчивый нежный взгляд. Аглям, примостившийся на краешке стула неподалёку от Айгульки, нервно сглотнул и с беспокойством оглянулся вокруг. – Да, Фарит Абдуллаевич, – меж тем как ни в чём не бывало, хотя маленькие красные пятнышки на скулах уже выдавали её злость, продолжала женщина, – в чём в нашем Городе действительно нет недостатка, так это в ваших преданных поклонниках, к каковым я с чувством искренней гордости отношу и себя. Ваш Город – абсолютен. Гениальность основных выкладок поражала и поражает всех, кто знает, что в Городе к чему. – А что в Городе к чему? – неожиданно прервал её сладким голосом Фарит и потянулся к столику за чашкой, стараясь скрыть напряжённую глубокую морщинку, перечертившую его лоб. Это было настолько неожиданно, что комендантша, явно не ожидавшая, что её перебьют, смешалась на один едва уловимый миг, и ей потребовалось, не убирая с лица приятную улыбку, тоже потянуться за чашкой и отхлебнуть первый глоток, словно стараясь выиграть время для того, чтобы обдумать дальнейший разговор. Девочка, всё это время с любопытством наблюдавшая за ней, чуть хмыкнула и подала голос из-за столешницы, как будто притискивающей её к окну, столешницы, из-за которой виднелась только её брюнетистая детская голова. – Вот вопросик, – насмешливо резюмировала она. – Правду сказать нельзя, а на фуфло уже никого не купишь, – она помолчала и почему-то сочла нужным добавить вполголоса, словно на миг задумавшись о чём-то своём: – На фуфло о сказочном Городе, полном чудес. На сей раз женщина взглянула на девочку с такой ненавистью, что это как-то разом заметили все, и даже Аглям весь сжался от напряжения и испуга. Меж тем женщина совладала с собой почти так же быстро, что и в прошлые разы. – У нас в Городе всё в порядке, – почти весело провозгласила она и одним хлопающим глотком выдула из чашки весь чай. Чашка и блюдечко чуть звякнули друг о друга, когда комендант с лёгким стуком поставила их на полировку тяжёлого стола, выполненного в ретро-стиле, и легко поднялась на ноги, после чего они зачем-то описала по кабинету круг, и это не проскользнуло мимо внимания Айгульки, пристально и цепко каждую секунду наблюдающей за ней. – Нервы? – нежно спросила она и чуть поёрзала на стуле, как будто от удовольствия. – Не можем на месте усидеть? Однако женщина, кажется, решила не обращать никакого внимания на неприятных детей и, не спеша, прошла к своему креслу и села в него, даже не посмотрев в ту сторону, где силуэт девочки казался почти чёрным на фоне матового стекла, освещённого снаружи люминесцентным электричеством, вызывающим иллюзию яркого дня. – Как вам чай, Фарит Абдуллаевич? – легко и просто, без всякого напряжения, свойственного официозу, спросила она. – Это из старых запасов: из того минимума, который много лет назад определили вы. – Похоже, ваши каптёрщики проворовались ещё до того, как запасы были загружены по складам, проворовались ещё при транспортации или погрузке, – проворчал Фарит, невыразимо мягким и плавным движением, совершенно бесшумно, отставляя полуопустевшую чашку подальше от себя, – я такой убогий чай совсем не планировал, я имел ввиду тонизирующий бодрящий напиток, необходимый при внезапной эстремализации обстановки, а тут в чашке пойло, которым побрезговал бы и слон, – он устало вздохнул и слегка потянулся в кресле, разминая мышцы и сухожилия после долгих тяжёлых суток, проведённых на ногах и в седле. – Вы совершенно правы, – с преувеличенной бодростью тут же поддержала его недовольство комендантша во главе начальнического стола, – человеческий фактор – одна из наших важнейших на сегодняшний день проблем, полностью спланировать влияние этого фактора на ситуацию в Городе когда-то не удалось даже вам. – Да я-то спланировал, – вяло отмахнулся Фарит. – Но я-то ведь планировал в расчёте не на выродков, а на людей. Если бы у вас в Городе были люди, всё было бы не так. – Абсолютно верно, – тут же и с не меньшей, чем в прошлый раз, энергией, закивала головой комендантша, – давно пора навести в Городе порядок, в первую голову, среди людей… и в этом вопросе ваша помощь неоценима… это невероятное счастье, что вы, лично вы, мой кумир и образец для подражания, уважаемый Фарит Абдуллаевич, наконец-то снова среди нас… Фарит медленно и размеренно поднял руку, прекращая словесный поток. – Достаточно, – мягко и с неожиданно ноткой сострадания произнёс он. – Давайте, как выражается моя дочь, ближе к телу. Я предлагаю начать вот с чего – с объяснений, какого хрена вон тот полудурок тащил нас с дочерью в Город через Горы и лес, – и он ткнул пальцем, словно дулом пистолета. в сторону понуро сидящего на стуле Агляма в закутке меж окном и стеной, смыкающимися в прямой угол за длинным полированным столом. – Он блестяще выполнил спецзадание, – с чувством начала женщина. – Спецзадание, от успешного выполнения которого зависели жизни десятков и сотен тысяч горожан. Найти и доставить в Город вас – это было для Города единственным спасением среди всех этих… – она невольно сделал паузу, как будто спазм ненависти передавил ей голосовые связки в глубине крупного рта… – всех этих Уральских гор, чтоб им пусто было… – она хотела говорить что-то ещё, но Фарит её снова прервал: – Мы опять отвлеклись. – мягко и при этом с необычайной настойчивостью заметил он. – Я, наверное, слишком непонятно и отвлечённо сформулировал вопрос. Ладно, спрошу по-другому – чего вы все хотите от меня? Женщина на миг напряглась лицом, но тут же снова подкупающе и добро улыбнулась: – Помочь нам спасти остатки человечества, которые вы уже когда-то спасли своей гениальностью, создавшей основные принципы существования Горо… – Мы опять отвлеклись, – вновь прервал её мужчина и зачем-то мельком оглянулся на наглухо закрытую кабинетную дверь. – Каким образом вы представляете себе спасение Города посредством моей гениальности, о которой я тут от вас слышу уже всю жизнь? – Ммммм, видите ли… – едва дослушав вопрос, тут же начала она говорить, и долго молчавшая Айгуль не выдержала и расхохоталась: – Мы опять отвлеклись, – радостно завопила она. – Пап, по-моему, эта тётка в принципе не способна говорить прямо, как бы ты её ни расспрашивал, она так и будет то бе, то ме. Девочка ещё не успела закончить фразу, когда Фарит поднял руку обращённой к дочери ладошкой, словно останавливая бег: – Подожди, доча, – мягко сказал он. – Позволь человеку закончить, – и он снова повернулся к комендантше, улыбаясь фальшиво-восторженной улыбкой не хуже, чем она. – Так чего вы от меня хотите? Насколько я понял, вы ждёте от меня какой-то помощи в вопросе, который сами не в состоянии решить. Ну что ж, я, в принципе, не против, но я просто не могу понять что к чему. Какие проблемы, офицер? – и в слове «офицер» прозвучала ирония, не услышанная никем, кроме самого Фарита. На сей раз женщина разулыбалась столь широко, что её предыдущие улыбки могли уже быть не в счёт. – Всё что нам от вас нужно, Фарит Абдуллаевич, это чтобы вы нас приняли в ряды своих слуг, – счастливым тоном произнесла она. – Будьте нашим командиром, будьте нашим научным руководителем, будьте нашим господином. И вы увидите, на что способна преданность настоящих солдат, – она наклонилась вперёд над столом и, существенно понизив голос, почти прошептала: – Я уверена, что Городу суждена долгая, если не сказать «вечная», жизнь. И с вашей помощью мы этого добьёмся. Фарит смотрел на неё с совершенно неподвижным лицом, даже не моргая, довольно длительное время, и Аглям от него неподалёку молча прятал глаза, опустив голову на грудь и глядя в пол, словно стремясь провалиться сквозь землю – Вы уверены, что у Города есть такой потенциал… для вечной жизни? – наконец, осторожно спросил Фарит и чуть пошевелился, делая вдох. – Абсолютно, – засияла женщина улыбкой во сто крат более яркой. – Потенциал Города огромен, почти бесконечен, и в этом нет ничего удивительно – ведь создавали Город вы. Так давайте же общими усилиями ещё и даруем ему вечную жизнь… – она явно намеревалась продолжить, но почему-то запнулась и, посидев некоторое время с открытым ртом, словно поискав и не найдя слова, сделала вид, что и не собиралась ничего говорить, и лишь продолжила улыбаться. Айгуль, сидевшая, не проронив ни слова, уже довольно долго, чуть скрипнула сиденьем под собой, и этот звук показался оглушающим в наступившей в кабинете тишине. – Ндаааа… – ошеломлённо начала она. – Айгуль!!! – окрик отца хлестнул её, как кнутом. Он вновь перевёл взгляд на женщину и вновь улыбнулся так, словно всегда о ней мечтал. – Мне очень жаль, госпожа, – наконец, мягко скал он. – Но в данный момент я не располагаю достаточным для выполнения обозначенных вами функций временем. Может быть, через несколько дней, когда я слегка управлюсь с семейными делами… а пока, вынужден извиниться за беспокойство и перестать отвлекать вас от важных государственных дел. Когда он начал вставать, комендантша с растерянным лицом и почему-то полураскрытыми губами машинально подняла голову вслед за ним, не отрывая от него взгляда. – Мы могли бы помочь решить любые ваши проблемы, – с неожиданной усталостью в голосе сказала она и тоже встала, но Фарит тут же с необычайной энергичностью замотал головой, как встряхивающаяся после купания лошадь. – Ни в коем случае, – горячо возразил он. – Я никогда в жизни не посмею… – Фарит Абдуллаевич! – теперь уже женщина прервала его, говоря всё так же устало и тяжело. – Я ведь должна вас уговорить. Заставить. Как угод… Айгуль, весь разговор так и просидевшая с поджатыми под себя ногами, на миг скосила в сторону двери глаза, и тут же выпрямила ноги одновременным резким и пружинистым движением, оттолкнувшись от стула вверх и одновременно вбок – она ударила всем телом в пластиковое окно за долю мгновения до того, как в дверь кабинета ворвались члены штаба с оружием наголо, и с треском сокрушив этим ударом матовый пластик, вся в его мелких сверкающих брызгах вылетела наружу, переворачиваясь уже над городом головой вниз, и тут же снова – головой вверх, и пока она выполняла этот кульбит, стало видно, что она успела прицепить один конец верёвки, которую протащила в здание с собой, к батарее под подоконником, и теперь верёвка с острым шорохом, гибко, как змея, разворачивалась вслед за ней, в освещенном ночными лампами воздухе, один из членов штаба, сразу всё поняв, прыгнул было к пробитому окну, вытягиваясь во всю длину телом, и попытался ухватить верёвку, пока она ещё мягко шелестела, разматываясь, но тут верёвка размоталась до конца и внезапно натянулась с коротким резким звоном, и офицер, пальцы которого оказались прижаты верёвкой к острому железному ребру, только что оставшемуся без пластика, дико заорал, когда из-под пальцев острыми тонкими струйками брызнула разноцветная в смешанной электрической иллюминации Города кровь, – именно в этот момент девочка, распростёршаяся в полёте над сверкающей под ней огнями бездной, резко повернулась в воздухе стоймя, выдернутая вверх верёвкой в её руках, и, описав на верёвке дугу, как на качелях, вновь всем телом ударила в пластиковое окно, теперь уже снаружи внутрь и парой этажей ниже, и влетела в комнату, полную людей и каких-то компьютеров, с лёгкостью встав на ноги в мелких брызгах пластика, словно в осколках стекла, к ней тут же рванулся с ближайшего стула какой-то молодой солдат, девочка одним твёрдым встречным ударом в лоб сломала ему шею и уже у мёртвого, падающего на пол безвольно, как тряпичная кукла, выдернула из поясной кобуры пистолет, тут же, заметив движение ещё одного солдатика, наводящего на неё из противоположного конца комнаты ствол, присела глубоко, вязко и спокойно, как в тренировочном зале, и, выстрелив из этого сидячего положения солдатику в левую сторону груди, резко и сильно, как несколькими секундами раньше, оттолкнулась ногами ещё раз и с невероятной лёгкостью взлетела над мониторами, вытягиваясь над ними во всю длину, и уже в воздухе, падая куда-то в сплетение стульев и столов, открыла беглый огонь, удерживая двумя руками пистолет, – пистолет, отстреляв все патроны, щёлкнул и остановился, выбросив затворную раму назад, за мгновение до того, как Айгуль выпустила его из рук и обрушилась всем телом на солдатика, только начавшего в полной растерянности вставать со стула и случайно оказавшегося у неё на пути, Айгуль опрокинула его вместе со стулом на спину, на ходу одной рукой ухватив его шею в захват, и второй тоже выдернув из его кобуры пистолет; уже лёжа на полу, гибко развернулась, раскручиваясь, словно юла, ударом ноги подшибла ещё одного солдатика и выдернула пистолет ещё и у него, как раз в этот момент к ней рванулись отовсюду, и она, как-то странно и отстранённо глядя прямо перед собой, открыла огонь во все стороны с обеих, перекрещенных в нижних предплечьях рук, с грохотом ударили отовсюду осколки мониторного стекла и пластиковых корпусов, закричали раненые и умирающие люди, тоже пытаясь перед смертью, уже опрокидываясь на столы и пол под ударами пуль, в неё стрелять… и всё было кончено в один миг. Девочка поднялась на ноги пластичным бесшумным прыжком, оставив лежать на полу бесполезные теперь отстрелянные пистолеты, и лёгкой стремительной походкой двинулась к двери на выход из залитой кровью, заваленной трупами и засыпанной осколками пластика и стекла комнаты, где молчаливо и холодно, словно продолговатый глаз оборотня, зияло выбитое её телом окно. – Мы найдём вашу дочь, Фарит Абдуллаевич. – мягко говорила комендантша закованному в наручники Фариту, стоя к нему вплотную и глядя немного снизу (она оказалась чуть меньше его ростом) в глаза. – Мы найдём вашу дочь, и она будет оставаться у нас, пока вы не выполните всё, чего мы от вас ожидаем. Мы найдём вашу дочь, – при последних словах её голос задрожал от бешеной, еле сдерживаемой истерической злобы. – Вы напрасно повторяете по нескольку раз одну и ту же фразу, – мягко и свысока, с невыразимым пренебрежением улыбнулся ей в ответ Фарит, слегка щуря глаза, словно большая сытая кошка. – Повторение отнимает остатки вашей жизни, а жизни вашей осталось совсем чуть-чуть. Ищите мою дочь, это ваш прямой путь в могилу: её взгляд будет последним, что вы увидите на нашей грешной земле… если, конечно, очень повезёт… а скорее всего, вы умрете, как овца, даже не успев что-либо понять или увидеть… ведь это же я её тренировал, я, гений. Офицеры штаба стояли вокруг него с бледными лицами и молча смотрели на его безмятежное лицо, и если бы не отдалённый шум ночного веселящегося Города, в кабинете стояла бы полная тишина. Наконец, комендантша дрогнула лицом и опустила взгляд. – В камеру, – приказала она и медленно и бесшумно пошла обратно по покрытому паласом полу. Дверь позади неё тихо закрылась, отсекая её от группы офицеров, уводящих Фарита в приёмную, и лишь после этого комендантша повторила менее громко: – В камеру… сама себе. Айгуль на миг выглянула из-за угла длинного заковролиненного коридора и тут же отдёрнула голову назад. Она долю мгновения стояла там, возле угла, прижимаясь к стене, затем с коротким и сильным выдохом вымахнула в коридор из-за угла и стремительными лёгкими прыжками понеслась по нему, абсолютно бесшумно под белым светом люминесцентных ламп, словно призрак, внезапно сгустившийся из тени, последним прыжком подлетела к следующему повороту и на миг замерла также и перед ним, прижавшись спиной к стене. Она вновь прянула головой в коридор мгновенным змеиным движением, тут же отпрянув обратно, и на этот раз её короткий, словно выстрел, взгляд, зафиксировал вооружённый пост в противоположном конце. Солдатик на посту сидел за столом, мирно освещённым настольной лампой и писал что-то на листочке перед собой. Он ничего не заметил и не услышал, и лишь в модном металлическом абажуре лампы, находящемся прямо рядом с его лицом, стало видно, как искажённое неровной поверхностью абажура отражение девочки с огромной скоростью лёгкими прыжками приближается к нему – он так и не заметил бы ничего до последнего момента, если бы ему не пришла охота потянуться после долгой писанины – он потянулся, раскрыв в зевоте рот и зажмурив глаза, а когда он вновь разомкнул веки, сразу два отражения бегущей к нему девочки стали видны в его глазах, отражение выросло и нависло над ним, как гора, и солдатик обалдело, с разинутым ртом, совершенно безмолвно и не шевелясь, смотрел, как Айгуль резким прыжком взметнулась над ним, едва только приблизилась на достаточно близкое расстояние, солдатик запрокинул голову, глядя, как она сверху, как атакующий коршун, падает на него, вытягивая вперёд руки с длинными тонкими пальцами, отсвечивающими в белом ламповом огне голубизной, и в следующий миг перед его взором возникла вечная тьма. Айгуль быстрыми лёгкими движениями обшарила лежащий на полу рядом с опрокинутым стулом труп с неестественно вывернутой на сломанной шее головой. Пистолет, нож… девочка пристроила вновь добытое оружие за поясом и полезла трупу в грудной карман кителя. Связка ключей чуть слышно звякнула, выскользнув из кармана ей в руку, и она, ещё не совсем уложив ключи в кармашек, вновь начала свой бесшумный бег сквозь коридор. Аглям стоял возле решётки, за которой, напряжённо хмурясь и отбросив браваду, сидел Фарит. Он не обращал на пристальный взгляд старого друга никакого внимания, словно его просто не было у решетчатой стены, и Агляму в конце концов пришлось, помрачнев лицом, начать разговор прямо так: – Почему бы тебе не сделать то, о чём тебя просят? – спросил он. – Этим ты избавишь от проблем всех разом, включая себя самого. Фарит обалдел от неожиданности настолько резко, что повернул голову в сторону старого друга, даже не успев изменить выражения лица, и лишь когда поворот головы заканчивался, на нём появилось выражение крайнего изумления – вплоть до отвисшего вниз подбородка. – Ты что несёшь, кретин? – с искренним чувством высказался он. – Ты, что, тоже сумасшедший, такой, как все здесь? – и добавил после паузы, видя, что его эмоциональная реакция не сделала его друга детства умней: – Как я могу выполнить то, о чём меня просит твоя тронутая командирша, сам подумай? – он с ожидающим видом уставился сквозь решётку на Агляма, словно надеясь, что тот сейчас придёт в себя, и по мере того, как к Фариту приходило ясное осознание того, что этого никогда не произойдёт, выражение боли и горечи, и сострадания по отношению к полоумному другу, стало медленно проявляться на его лице. – Аглям, – осторожно и с жалостью, как разговаривают со смертельно больным человеком, окликнул его он. – Я ведь всего лишь гений, а не Господь Бог. Я не могу создать что-либо из ничего, например, свет из отсутствия света одной лишь фразой «да будет свет». Город подыхает не потому что меня тут у вас под рукой не оказалось. Город подыхает лишь потому, что его время пришло, он исчерпал свои жизненные ресурсы, и их сейчас просто негде взять, ведь вся промышленность, на базе которой Город создавался, лежит в руинах. Аглям, очнись, приди в себя, Городу конец, ему уже не выжить в одиночку среди Гор, – и он вновь выжидающе уставился на Агляма, взявшись за прутья решётки со своей стороны, и затем вновь медленно осел лицом, потеряв всякую надежду объяснить ему очевидные вещи. Он устало повернулся и ушёл вглубь камеры, сдавленно пробурчав: – Кретинизм. Бля, что за кретинизм. – Но ведь ты сумел создать этот долбаный Город!!! – со слезами в голосе заорал ему в спину Аглям, в свою очередь ухватившись руками за прутья решётки. Фарит остановился и, медленно повернувшись, снова долгое время смотрел Агляму в глаза из глубины камеры, и под этим взором Аглям опустил глаза, продолжая держаться за решётку. – В то давнее время вся задача заключалась в том, чтобы защитить Город от нейтронной бомбы нового поколения, – объяснил он ему спокойным, почти равнодушным тоном, – и дать ему возможность продержаться десяток лет, пока поднимется из руин промышленность страны. Ни я, ни кто-либо другой не планировал, что Город шлюх и дармоедов должен, ни хера не делая, ни хера не производя и ни хера ничем, кроме веселья и блядства, не занимаясь, существовать вечно, как райская галлюцинация идиота. И уж тем более никто этого не планирует сейчас, никто, кроме твоей дурковатой начальницы в ремнях и револьверах, – он снова отвернулся и продолжил свой путь к противоположной стене, возле которой стоял топчан. Наступила пауза, долгая, как падение в пустоту. Аглям смотрел на Фарита, который спокойно и мирно, как у себя дома, устраивался на топчане, и лицо его было искажено страданием, это было лицо человека, осознавшего внезапный и страшный конец последней надежды, последней веры в последнюю сказку, сохранявшуюся в душе. Фарит, уже сидя на топчане, наконец-то неохотно поднял взгляд и натолкнулся на полные слёз глаза друга. – Иди отдохни, Аглям, – мягко сказал он. – Тебе необходимо поспать. И… не переживай ты так. В конце концов, смерть вашей массовой галлюцинации – это ещё не смерть человечества. Человечество за свою историю вынесло и не такое, а тут – подумаешь – вырежут миллиончик никуда не годных самцов и самок, прикинутых, как на карнавальном шоу. Плюнь на них. Они уже давно не люди. Иди ложись. Отдохни! – последнее слово он произнёс более жёстко, чем всю остальную речь, и оно прозвучало, как приказ. И Аглям понуро и послушно кивнул. Выражение его лица теперь изменилось – оно перестало быть отчаянно-надрывным, и в глазах его теперь не было слёз, теперь на его лице отражались светлая грусть, безнадёжная тоска, обречённость и страшная, неукротимая решимость смертника, что-то решившего внутри себя, и Фарит неожиданно понял, что означает это внезапно изменившееся выражение лица. – Не надо, Аглям, – очень тихо, почти шёпотом, оглушающее прогремевшим в пустоте камеры и предкамерного коридора, сказал он. Но Аглям лишь отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от друга и не выпуская решётку из рук. – Мы должны позаботиться о нашей девочке, – хрипло сказал он. Это были последние его слова, и это вдруг стало ясно, когда чёрная тень неминуемого мимолётно коснулась его лица. Фарит медленно закрыл глаза и затем так же медленно открыл их. Затем он чуть приподнял подбородок, мгновение помедлил в таком положении, словно окончательно решая что-то внутри себя, и затем так же легонько опустил его сверху вниз, сказав этим безмолвным жестом «да!!!», и тут же, как будто эхом на этот жест, далеко в конце коридора грохнула железная дверь и затем загремели, отпирая поперечную решётку коридора, ключи. Вооружённый автоматами конвой, грохоча сапогами, шёл к камере, находящейся в самом конце, мимо других камер, пустых и тёмных, как перечерченные решётками огромные распахнутые рты, и по мере их приближения Аглям медленно, не отрывая взгляда от фаритовских глаз, отступал, пересекая спиной вперёд коридорчик, от решётки к стенке на противоположной стороне. Фарит ещё раз кивнул ему так же чуть заметно и перевёл равнодушный и при этом какой-то смертельно пристальный, как у медузы-горгоны, взгляд на подходящих к нему солдат. – На допрос, – важно сказал передний вертухай и снова загремел ключами, подходя к решётке вплотную и одновременно доставая наручники из специального чехольчика на ремне. – Руки за спину и высунуть наружу. – А «здрасьте», значит, не будет? – подкупающе поинтересовался Фарит, слезая с топчана и идя к решётке опять. – Или хотя бы «гражданин иванов-петров-пидоров, на допрос». – На допрос! – повысил голос солдатёнок и попытался грозно посмотреть на него, держа браслеты наготове в руках. Именно в этот момент Аглям плавно поднял руку с пистолетом и выстрелил солдатику в затылок, и за мгновение до этого Фарит, уловив его движение, уклонился в сторону лёгким стремительным движением, и когда мозги солдатика выплеснулись прямо сквозь его же собственный лоб, на Фарита не попало почти ничего, и только решётка камеры, перед которой мгновение назад находился он, окрасилась красно-бурым желеобразным веществом в виде крупных тяжёлых брызг, и тут же прогремел ещё один выстрел, затем ещё и ещё, прежде чем Фариту удалось выпрямиться в полный рост, – и когда он выпрямился, уже все, кроме Агляма, люди в коридоре были мертвы. – Отопри дверь, – блестя тонкой плёнкой пота на лице, мрачно приказал Фарит и, обернувшись, зачем-то посмотрел в стену за своей спиной, в отпертую и распахнувшуюся дверь он вышел, почти пятясь задом, повернув голову вперёд лишь перед самым порогом. Он на миг задержался возле Агляма и внимательно посмотрел ему в глаза, затем тут же нагнулся, вытягивая пистолеты сначала у одного, затем у другого вертухая и почему-то оставив короткоствольные автоматы лежать возле их мёртвых тел. – Автоматы не возьмёшь, что ли? – сразу заметив странность в его поведении, озадаченно спросил Аглям, и Фарит резко качнул в знак отрицания головой. – Не подходят, – отрезал он. – Пули идут шквалом, ствол в руках не удержать, не получается прицельной стрельбы, – он выпрямился и аккуратно расположил пистолеты справа и слева в карманах штанов. – Из автомата очень легко зацепить кого-либо, кто вообще ни при чём, – продолжил он своё пространное объяснение и мягкой кошачье-напряжённой походкой крайне возбужденного человека начал продвигаться к оставшейся открытой двери. Он остановился у выхода, зачем-то прильнув к правому косяку и чутко прислушиваясь к тишине за порогом двери, и, на миг повернувшись лицом в сторону подошедшего следом Агляма, закончил объяснение одной фразой, мгновенно погасшей в ватной тишине: – В Городе это неважно, но в Горах можно зацепить человека. И он выскользнул в абсолютно пустое и безмолвное продолжение коридора и стремительно понёсся по нему вперёд, напоминая пластичностью и лёгкостью движений свою дочь. Айгуль стояла, почти неразличимая в тени возле поворота к выходу на улицу, и молча смотрела на целый отряд охраняющих этот выход солдат. Они были в камуфляже и бронежилетах, непроницаемые каски заслоняли их лица, как могильные плиты, и от этого они смахивали то ли на призраков, то ли на мертвецов. Выход в Город, отдалённо напоминающий магазинную витрину из очень толстого стекла, был перегорожен самыми настоящими рогатками против танков, которые Айгуль видела в какой-то книжке о какой-то Второй мировой войне, и дальше, возле самой витринной плоти, гладкой и в то же время слегка неровной и поэтому чуть преломляющей разноцветные огни с противоположной стороны, просто и буднично стояла металлическая перегородка на изогнутых ножках, перегородка из тех, коими огораживали движение на популярных выставках или мирных демонстрациях в древние времена. За стеклом на улице стоял танк, зелёный, как носорог, и такой же страшный и угрожающий, такой же непобедимый и полный смертоносных животных сил, а за ним в глубине площади перед зданием городских властей виднелись смутные силуэты таких же – то ли танков, то ли танкеток, то ли бронетранспортёров очень большой величины. Пока Айгуль смотрела на перегородку, она слегка улыбалась с настоящим живым юмором, словно по достоинству оценив хорошую, талантливую шутку, но её лицо утратило свою улыбчивость и стало отрешённым и беспощадным, когда она перевела взгляд на танки, стоящие с той стороны. Затем её лицо вновь слегка изменилось – оно стало напряжённо-размышляющим – лицо человека, решающего насущную проблему, и тонкая длинная тень морщинки с острыми кончиками с обеих сторон перечертила её переносицу сверху вниз. Со всё таким же напряжённо-размышляющим лицом с морщинкой, лёгшей тонкой рытвинкой промеж её бровей, куда обычно направляют полёт пули, она двинулась вдоль полукруглой внутренней стены холла, из которого радиально-лучевыми линиями расходились коридоры по всем румбам в чрево здания, уже оставшегося за её спиной – первой её жертвой оказался часовой, охранявший вход-выход как раз того коридорчика, из которого появилась Айгуль – он стоял спиной к коридору, вяло и без интереса глядя на суматоху у входной двери, расслабленно опустив руки на висящий на его шее автомат, и когда внезапно взметнувшаяся из-за его спины призрачная тонкая рука со сверкающим лезвием одним взмахом развалила ему горло на две поперечные половины почти до самых продольных сухожилий и мышц, соединяющих затылок с трапециевидной мышцы спины, часовой не смог даже не то что закричать, но и достаточно громко захрипеть, он лишь издал еле слышный сип, нервно и трясливо всплеснув перед лицом обеими руками и запрозрачнившись обречёнными глазами на сразу осевшем, как будто сжавшемся внутрь лице – глазами барана, покорно уводимого зачем-то из стада к повороту в огороды за сеновальным углом, и он по-бараньи так и исчез из поля зрения с вытаращенными бараньими, даже не закрывшимися перед смертью глазами, когда девочка рванула его на себя, спиной в коридор, куда он рухнул к ней под ноги почти бесшумно, лишь слегка хлопнув о пол, как мешок с мукой – затем послышался стремительный, тоже едва слышимый шорох тела, оттаскиваемого в чёрную коридорную глубину, и Айгуль гибкой беззвучной тенью промелькнула на выходе из коридора в холл и заскользила по стенке, изгибающейся полукругом, обнимающей чуть отстранённый от глотки коридора главный вход. Следующий часовой оказался более внимательным, и он даже успел дёрнуться в сторону за мгновение до того, как нож с лёгким треском вошёл ему меж рёбер в левую сторону груди, разом пропоров сердце, остановив ток крови и заморозив движения мышц – часовой был уже мёртв, когда Айгуль мягко подхватила его безвольно, по-кукольному, падающее тело на руки и тихонько потянула в распахнутый коридорный зев. Когда она опять двинулась полукругом вдоль стены к следующему коридорному выходу, её пояс выглядел бугристым и неровным от нескольких пистолетов, засунутых за пояс везде, где они могли бы быть втиснуты, пистолетов, накопленных девочкой за весь кровавый путь на волю из чёрной зловонной глубины здания с его с мёртвым мерцающим светом люминесцентных ламп. Третий часовой стоял к ней спиной, не оборачиваясь, тупо и неподвижно глазея оловянными глазами на шум и мельтешение солдатов и офицеров возле дверей, и Айгуль, приблизившись к нему сзади вплотную, без лишних выкрутасов ткнула его под левую лопатку чем-то длинным и острым, напоминающим не то длинное шило, не то короткий стилет, и часовой на миг остался стоять, даже не изменившись в лице – просто лицо вдруг резко, в один промелькнувший миг захолодело и остановилось, и глаза, ставшие мёртвыми и пустыми, лишёнными души ещё некоторое время смотрели прямо перед собой, уже ничего не видя, с посеревшего, абсолютно мёртвого, как будто его вынули из холодильника после долгих лет содержания при ряде сверхнизких температур, неподвижно-каменного, чуждого живому человеку лица, и девочка, осторожно удерживая его сзади за штаны, чтобы он не упал с грохотом, переполошив всех вокруг, вполголоса сказала ему в неподвижное, замершее ухо, перед этим мельком заглянув в лицо, наклонясь над вдруг осевшим плечом,: – И как тебя не испугаться? Такккккая морда, блин. И она тихонько и бережно потянула его, как и всех предыдущих в охраняемый им мгновение назад коридор. Она выскользнула из коридора мигом позже, столь же зыбка и неуловима, как всегда, безмолвная и не издающая ни малейшего звука, и снова тенью заскользила по стене, равнодушно, бездыханно и неостановимо к следующему часовому, охраняющему следующий вход внутрь и в глубину, когда яростными криками и гомоном забурлила безликая камуфляжная толпа у застеклённого выхода, за которым громадное и неподвижное тело танка чернело всё так же монолитно и уверенно, нависая над входом, как гора. Часовой, к которому девочка направлялась, дёрнулся в ту сторону и, поворачиваясь боком, краем глаза заметил её, дёрнулся в сторону, хватаясь за автомат, и она, воровато кинув быстрый взгляд на толпу, горласто мельтешащую у двери и не обращающую внимания ни на что другое, уже с полпути с силой метнула в него нож, стараясь попасть в горло, чтобы сразу перерезать дыхательный путь и таким образом не дать ему закричать – ей это удалось полностью, солдат лишь захрипел с торчащей из горла рукояткой, суча руками и пытаясь ими ухватить автоматный спусковой крючок, но девочка уже рванулась, стремительно и беззвучно, прямо к нему, дёрнула умирающее тело с фонтанирующей из-под ножевого клинка кровью в коридорный проём и уже там добила коротким ударом ножа в грудь. Она вытерла с левой брови каплю пота, невесть какими путями затёкшую туда со лба, и несколькими привычными движениями завладела кое-чем из оружия на мертвеце. Теперь наконец-то можно было выглянуть из коридора и уяснить, из-за чего начался у стеклянной входной двери весь этот гам. Её лицо окаменело и затем словно осело внутрь, проваливаясь само в себя, как песчаная маска, оно стало невыразительным и серым, когда ей удалось всмотреться в происходящее там, и на правом виске её как-то странно, совсем не по-детски набухла и бешено запульсировала тонкая синяя жилка. В холл вводили, скованного наручниками, того самого молодого человека, с которым она познакомилась в Городе настолько необычным способом. Он был избит, и лицо его затекало кровью, и когда Айгуль это разглядела, она судорожно сглотнула, и мышцы её лица дрогнули, как будто она собиралась заплакать. Она с безумным отчаянием, не зная, что делать, оглянулась в чёрный провал коридора за своей спиной с освещённым вдалеке выходом на коридорный перекрёсток, и начала нашаривать на поясе пистолеты, скользя пальцами по рифлёным рукояткам и мелко всем телом дрожа. Лицо её превратилось в застывшую маску ужаса и безысходности, оно всё захолодело, как в нем уже поселилась ледяная смертная тень. Она коротко всхлипнула и встала у выхода из коридора боком, удерживая в каждой поднятой вверх руке по пистолету и напружинившись всем телом перед броском. Только выучка и наработанные в Горах инстинкты помогли ей не закричать, когда большая мужская рука мягко накрыла ей рот сзади, одновременно обняв вокруг корпуса и таким образом прижав к телу руки с пистолетами, не давая ими шевелить. – Тихо, – чуть слышным дуновением воздуха шепнул ей в ухо отец, прижимаясь к нему губами. – Таким способом ничего не добьёшься. Давай-ка уходим внутрь. – А он? – прерывистым от сдерживаемых слёз шёпотом спросила Айгуль. – С ним пока ничего не будет, они же должны его допросить. А там посмотрим. Не бойся за него, пацан не плакса, он же уже себя проявил – вспомни, как он дрался за тебя один против толпы. И, кстати, ты была права, он нам пригодится, так что – когда всё кончится, берём его с собой, – Фарит уже буквально тащил её на себе, уволакивая в чрево здания, словно то ли сломавшуюся, то ли внезапно обессилившую заводную куклу с лицом, каким-то странным образом будто залитом сухими слезами. – Ничего, ничего, – вновь прошептал ей отец, – вытащим мы твоего мальчика. А пока пусть потерпит. Нам всем иногда приходится терпеть. Они, наконец-то, выскочили за поворот, и там Айгуль столкнулась нос к носу с Аглямом. Это было так неожиданно, что она на миг потеряла дар речи, вытаращив на него глаза и, кажется, даже забыв о своём захваченном в плен друге. Аглям хмуро и смущённо смотрел на неё, а девочка с безумным удивлением, медленно, но неотвратимо уступающем место такой же безумной ярости, смотрела на него. – А этттто тут кто? – свистящим шёпотом возопила она и вскинула один из тех пистолетов, что так и не убрала обратно за пояс. – Я теперь с вами, Айгуль, – торопливо пробормотал Аглям и отвёл взгляд, не предприняв никаких попыток защититься от направленного в его переносицу ствола. – Так, Айгуль, – строгим голосом зашептал ей отец сбоку и выпрямился в полный рост, – если мы хотим освободить и спасти твоего молодого человека, нам понадобится каждая пара рук. Палец девочки, уже лёгший на спусковой крючок, при этих словах замер и прекратил движение. Айгуль стояла молча и совершенно неподвижно, не опуская пистолет, и в глазах её уже было смятение и не было той прицельной режущей холодности, которая обычно появлялась перед тем, как она начинала убивать. – В конце концов, ты всегда сможешь его убить, как только в нём отпадёт надобность, – уже достаточно громко, рассудительным голосом добавил Фарит и спокойно направился по коридору, уже зная, что победил, и Айгуль чуть слышно хмыкнула и передёрнула плечами, словно признав весомость и убедительность этого аргумента, и двинулась вслед за ним, на ходу всовывая за пояс один из стволов. Она так и не успела убрать второй пистолет, а вся троица не успела пройти и десяти шагов, как какой-то странный, не очень громкий, какой-то шелестящий и при этом всё равно ужасающий и парализующий одним только своим звуком грохот лопнувшей и обрушившейся витрины холла донёсся до них из только что покинутого коридора и заставил остановиться и замереть, словно схваченных огромной ледяной рукой. Они сжались и поникли телами вперёд, нагибая вниз плечи, и затем медленно и тяжело, преодолевая собственный ужас, начали вразнобой поворачиваться назад в полнейшей, мёртвой, сразу наступившей вслед за грохотом тишине, как будто могли увидеть что-либо за поворотом, только что оставленным ими позади, они повернулись назад уже почти полностью, когда тишина кончилась. В один миг. В один миг всё разразилось рёвом автоматных очередей, человеческими криками, грохотом копыт, ржанием лошадей и лязгом столкнувшихся клинков – все эти звуки доносились приглушённо и при этом как будто слегка гулко из не очень большого отдаления за поворотом, уводящим в холл. Фарит и Айгуль так и стояли с разинутыми ртами в полной замороженности и с выражением полного шока на лицах. Наконец, Фарит с лязгом зубов захлопнул рот и шумно сглотнул. – Кажется, твой женишок там навёл крутого шороху, – высказался он, поворачивая голову к дочери. Айгуль молчала, словно не слышала, затем тоже начала поворачивать голову к отцу, но в этот момент очнулся и вышел из заторможенного состояния Аглям. – Так! Быстро! – страшным громовым шёпотом, словно вдруг раздвинувшим стены, прошипел он. – Пока… всё так, – и он первым сорвался с места и помчался к повороту, из-за которого они только что вышли, на ходу расчехляя оружие и прижимаясь к стене. Он на миг остановился у угла, коротко дёрнул за поворот головой, тут же отдёрнув её обратно, и ещё через миг рванулся туда с пластичностью и энергией лесного зверя, твёрдо решившегося атаковать, и девочка с отцом тоже с оружием наголо проскочили в коридор вслед за ним. Они пронеслись в сторону выхода по мягкому покрытию пола словно летящие тени, даже не издавая звуков дыхания и шелеста, и на сей раз вылетели на открытое пространство с ходу, с разбегу, даже не притормозив возле угла, чтобы, как обычно, оглядеться. Они на миг прижмурились, продолжая лететь вперёд, когда после слабо освещённого выводящего коридора им брызнул в глаза ослепляющий люминесцентный свет ярких, в полный накал горящих ламп, и тут же, даже не приостановившись, ворвались в самое пекло боя, бегом форсировав наискосок громадный холл и на ходу открыв шквальный огонь сразу из всех стволов. У входа были Горные. Они с железным упорством и беспощадной силой и методичностью, без всякого страха, без всякого гнева и без всякой кровожадности проламывали оборону солдатиков, палящих по ним из укрытий и бросающихся на них со штыками, примкнутыми к стволам, они рубили их сверху мечами, чуть наклоняясь при ударах то на один, то на другой бок, они опрокидывали их конскими телами, они поднимали своих коней на дыбы и опускали их копытами на упавших врагов, они падали под пулями либо уже мёртвые, либо раненые и умирали уже на полу, но в отличие от защитников здания, они не кричали ни в бою, ни упав, и молча испускали дух, не выпуская из рук оружия и даже в последний, предсмертный момент всё пытаясь нанести снизу случайно оказавшемуся рядом солдату последний удар, и… следующие Горные всё так же спокойно и целеустремлённо, без гнева, страха и сожаления, с холодной расчётливостью перескакивали через собственных павших, продолжая теснить врагов внутрь здания и выбивая их из строя мечами одного за другим, наступая размеренно, ровно и неотвратимо, грамотно удерживая единую линию, никто из них не позволял себе вырваться вперёд и сломать монолитность шеренги – они твёрдо и слитно двигались вперёд на гарцующих конях, двигались хладнокровно и сосредоточенно, их лица были бесстрастны, их глаза ничего не выражали, и только энергичная стремительность движений выдавала бушующий в поджарых и жилистых, словно волчьих, телах неукротимый огонь битвы, выжигающий изнутри. Они шли, убивая на пути всех врагов и не обращая никакого внимания на павших и посторонних, и именно по второй из этих причин молодой человек из Города по-прежнему был жив – он лежал на полу со скованными наручниками руками среди буйства битвы и танцующих возле него конских ног, которые частично каким-то чудом, а частично благодаря его отчаянной решимости выжить и ловкости, с которой он вертелся на полу, уворачиваясь от то и дело норовящих ненароком наступить на него копыт, до сих пор оставался в живых. Он крутился и вертелся на полу, словно уж, особо не глядя по сторонам, и потому не видел легко бегущих в сторону боя Айгуль, Фарита и Агляма, так что Айгуль кинулась к нему с разбегу неожиданно не только для окружающих, но и для него самого – она, продолжая стрелять, как и её спутники, без разбору и в Горных, и в солдат Города, юлой проскочила среди брызжущих кровью бойцов, мгновенно оказалась среди Горных, всё так же неостановимо теснящих их на конях, тут же в упор застрелила всадника, оказавшегося к ней ближе всех, выхватила из его ослабевшей мёртвой руки длинный меч ещё до того, как тот успел мешком свалиться с лошади, этим мечом с оборота подрубила тонкие ноги оказавшегося слишком близко к пацану коня со всадником, бесстрастно вознёсшим над девочкой громадный меч, и, юрко выскользнув из под начавшей падать на неё конской туши, хлещущей кровью из обрубков ног, ухватила юношу за плечи и начала с видимым усилием поднимать на ноги, но тут Горные осознали, что перед ними появился новый враг, и сразу несколько бойцов повернули и двинули в её сторону коней, с какой-то уверенной неспешностью поднимая холодно сверкающие в свете белых ламп клинки, им наперерез сразу выпрыгнули Фарит и Аглям, каждый из которых уже тоже успел обзавестись мечом, стальные лезвия с лязгом столкнулись, рассыпая искры вокруг, и первые отрубленные конечности Горных полетели, разбрызгивая крупные капли крови, по сторонам. – Айгуль, уводи пацана, – заорал Фарит, едва успевая поворачиваться в битве с численно превосходящим врагом. – Не отставайте! – прокричала Айгуль в ответ, прикрывая уже оказавшегося на ногах пацана своей спиной, и с непостижимым проворством работая мечом, выглядевшим в её тонких руках по-гротескному огромным. – Строимся вкруговую! Движемся слаженно, круг не ломать!!! – она аккуратным круговым ударом отсекла руку вместе с оружием одного из Горных, попытавшегося нанести ей колющий сверху, и начала оттеснять юношу спиной в центр начавшего формироваться круга людей, но тот внезапно дёрнулся вперёд и ухватил обеими скованными руками за запястье одного из нападающих, тоже попытавшегося атаковать Айгуль, резко повернулся вокруг себя и каким-то удивительно лёгким движением, без особого физического усилия сорвал его с седла, и сразу стало видно, что меч упавшего всадника оказался у юноши в руках. – Как пользоваться этой штукой? – в полнейшей растерянности крикнул он. – Суёшь себе в задницу и шевелишь кончиком в глубине!!! – с неприкрытым бешенством завопила Айгуль, с огромной скоростью вертясь во все стороны и рубя всех, кто попадался ей на пути, тут на мальчика кинулся очередной конь со всадником наверху, мальчик инстинктивно пригнулся, уходя вдоль лошадиного бока, меч он по-прежнему крайне неловко удерживал в руке, конь захрапел и качнулся в его сторону, разворачиваемый всадником, и молодой человек судорожно толкнул остриём вперёд, пытаясь, как длинной палкой, оттолкнуть от себя потный конский бок. Клинок сразу же до половины длины вошёл в лошадиное брюхо и какой-то миг был в нём совершенно неподвижен, но тут конь дико заржал и рванулся в сторону от нестерпимой боли, и от этого движения лезвие меча, всё так же отчаянно удерживаемого скованными руками юноши за рукоять, двинулся сквозь тело коня, с жуткой лёгкостью, словно масло, прорезая его вдоль корпуса спереди назад, длинный продольный разрез распахнулся сразу во всю ширь, открыв синеватые дымящиеся конские внутренности, они на протяжении какого-то мига сохраняли обычный рисунок, неведомой силой удерживаясь на месте, а затем с громким влажным хлюпаньем, похожим на оглушающий звук поцелуя, вывалились наружу, заставив длинную пасть разреза слегка сомкнуться, словно пытаясь удержать их внутри, конь заорал детским голосом и понёс, сорвавшись с клинка, он с визгом понёсся к выходу, сметая на пути и друзей, и врагов, унося на себе растерявшегося всадника и волоча за собой внутренности, задевающие лежащих на полу мёртвых, оставляя на них длинные красновато-чёрные следы, буквально на глазах подсыхающие и теряющие живой нутряной цвет. – Вот, бляаааа!!! – с диким удивлением высказался юноша, обалдело глядя на меч с наполовину грязным клинком в своей руке, в этот момент юркой молнией к нему прянул сверху очередной меч, молодой человек рванулся вперёд всем телом, уходя от удара, потная лошадиная грудь с могучими вздувшимися мускулами выросла перед ним, как стена, загораживая дорогу, и пацан уже осмысленно судорожным движением ткнул её грязным остриём, с которого крупными каплями ронялась буроватая слизь, клинок вошел в левую сторону конской груди, словно в воду, погрузившись до самой гарды, обнимающей тонкие, побелевшие от напряжения мальчишеских пальцы, и конь, только что яростно храпящий и раздувающий ноздри, сразу остановил движение и дыхание и завалился на бок, увлекаемый инерцией всадника, свешивающегося для нанесения удара с правой стороны, молодой человек суматошно отпрянул от падающей мимо него туши, и тут же разгорячённая потная Айгуль ухватила его сзади за рукав и дёрнула за собой, волоча к выходу из здания, всё ещё заполненного новыми и новыми вливающимися рядами Горных. – Держись за нами!!! – проорала она ему в ухо, продолжая одной рукой тащить позади себя, а другой умудряясь с лёгким стремительным изяществом парировать град ударов, посыпавшихся на неё с коней со всех сторон. – Выходим по двое, ты со мной в арьергарде, а я постараюсь не допустить, чтобы в тебя сунули чем-нибудь острым, – она на миг выпустила его рукав и, ухватив рукоятку меча обеими руками, с короткого взмаха перерубила боковым ударом справа налево толстые горловые хрящи чёрной тенью нависшего над ней коня с яростно щерящимся всадником наверху – конское горло сразу развалилось на две половины, распахнув страшный, глубокий разрез, и оттуда, ещё до того, как конь с беззвучным хрипение качнулся назад, оседая на задние ноги и сбрасывая с себя замахавшего руками, пытаясь восстановить равновесие, бесстрастного всадника с голым черепом и неподвижным кукольным лицом, сразу из всех перерезанных артерий несколькими толстыми извивающимися жгутами ударила чёрная горячая кровь, на миг заслонив девочку и юношу от вражеских глаз, и Айгуль, пользуясь этим, снова рванула за одежду своего скованного друга, рыбкой, пригнувшись, проскочила под кровяными жгутами, уже отклоняющимися в сторону, и, продолжая волочь юношу за собой, метнулась вслед плотно сомкнутым спинам Фарита и Агляма, шеренгой в два человека пробивающих путь сквозь полчища врагов. Они попали в более плотные вражеские ряды уже через пару шагов, Фарит и Аглям удвоили усилия, подбадривая себя криками, не уступающими бешеной яростью визгу танцующих возле них лошадей, брызги крови и отрубленной плоти разлетались вокруг них, заливая их горячими потоками, лёгкие серебристые искры, сопровождаемые звоном превосходной стали и рассыпающиеся по сторонам, тихо гасли в перенасыщенном влагой воздухе, не успевая коснуться человеческих или конских тел, и тут внезапно усилилось давление на маленький человеческий отряд с боков, и Айгуль опять пришлось выпустить рукав своего друга. Она упала на колени и ловким рубящим ударом по горизонтали в каких-то десяти сантиметрах от пола подшибла очередного взмыленного коня, тут же вновь вскочила на ноги, и взмахнув мечом с такой скоростью, что клинок на мгновение как будто вовсе пропал из виду, отсекла точно половинку кисти Горного, от неожиданности потерявшего равновесие и на миг отвлёкшегося от битвы, утратив бдительность и сосредоточенность на рухнувшем передом вниз коне, она отсекла половинку кисти той руки, которая вопреки всему по-прежнему сжимала меч, и меч взлетел от этого удара вверх, кувыркаясь в воздухе и разбрасывая серебристые блики вокруг – пока он кувыркался, Айгуль с тонким детским криком успела нанести ещё два молниеносных удара по сторонам, откуда на неё продолжали напирать огромные кони со всадниками в сёдлах, уйти от удара мечом слева, играючи, с невероятно лёгкостью парировать несколько рубящих с нескольких сторон, снова метнуться на прежнее место, одни коротким колющим пробить лоб бросившегося к ней Горного, почему-то оказавшегося пешим, без коня, выдернуть меч, разжать сжимающую его левую руку и, удерживая рукоять одной только правой, вертикальным ударом разрубить голову сверху вниз ещё одного пешего врага, мгновенно перекинуть меч в левую и поднять правую руку вверх, она встретила мечом в левой руке сокрушительный удар очередного всадника, и тут в её поднятой правой руке оказалась рукоять ещё одного меча, того самого, который, кувыркаясь, летел всё это время сначала вверх, а затем вниз. Теперь у неё было два меча, и она даже слегка улыбнулась– хищной, страшной и торжествующей улыбкой на разгорячённом, разрумянившемся лице. – Ага, – радостно сказала она вслух и в следующий миг повела с обеих рук бешеную стремительную, противоестественно лёгкую и совершенно смертоносную серию почти не уловимых глазом ударов – пространство вокруг неё мгновенно зафонтанировало кровью и слизью, человеческой и конской, непрерывный грохот и скрежет стали оглушал почти до потери сознания, и рассыпающиеся снопы искр как будто обняли её яростно улыбающееся напряжённое лицо призрачным мерцанием холодного света – она крутилась и вертелась вокруг себя, парируя и сама нанося удары, и при этом медленно, но неостановимо продвигалась вперёд, очищая мечами вокруг себя пространство, достаточное для того, чтобы и скованный молодой человек, уже не так уж бестолково размахивающий своим мечом, мог за ней пройти, затем как-то очень быстро и даже как будто неожиданно над их головами вдруг выросла пустая рама прежде застеклённого входа, и в эту раму ударила струя крови из перерубленной шеи одного из Горных, отмечая путь людей к свободе, когда маленький человеческий отряд наконец-то прорвался на улицу через порог. Они сомкнулись спинами друг к другу, образуя круг, позволяющий обеспечить возможность просматривать всё вокруг и с любой стороны отразить нападение в любой миг, и так, в круге, тщательно удерживая его правильную линию, медленно двинулись, сражаясь, крича и хрипя, пересекая по диагонали двор, сплошь заполненный орущими и дерущимися солдатами и нападающими на них Горными, затем как-то незаметно вой битвы стал вокруг людей стихать, оставаясь где-то в стороне, уже начали реже вспыхивать над их головами клинки вражеских мечей, визжащие кони с бесстрастными и беспощадными всадниками на спинах словно поредели возле крохотного кружка людей, они уже не толпились вокруг них, мешая друг другу и буквально наступая друг на друга, на своих упавших раненных и мёртвых бойцов, и вот уже людям не приходилось с бешеной скоростью размахивать мечами, их взмахи становились всё размеренней и спокойней, между ударами уже удавалось даже сделать вдох и выдох, и вот уже их раскалённые безумным остервенением битвы лица начали остывать, утрачивая страшную, смертную багровость, и пот начал высыхать на сморщенных напряжённых лбах. Кружок людей потихоньку выдвинулся из пекла вбок, оставив позади себя эпицентр драки, стало немножко тише вокруг, асфальт под ногами был не так скользок от крови, воздух вокруг был более свеж, и, наконец, битва окончательно осталась позади, и никому уже не было до них никакого дела. Люди остановились и, вразнобой хрипло дыша, некоторое время осматривали всё вокруг окружающий мир сумасшедшими глазами, словно ещё не успев привыкнуть к внезапному спокойствию. – Давай к забору, – нервно и чутко подрагивая перед собой мечом, удерживаемым двумя руками, наконец, прохрипел Фарит и первым двинулся в ту сторону, разорвав бойцовский круг. Его команда, залитая кровью с головы до ног, настороженно двинулась следом за ним, по-прежнему торча в разные стороны клинками, давно уже утратившими первозданный блеск, и сплошь, по самые гарды, покрытыми тёмной жидкостью, высыхающей, буреющей прямо на глазах. Фарит взлетел на верхнее ребро высоченного забора с лёгкостью птицы, сначала ухватившись за него одной рукой и затем, подтянувшись и закинув на него ногу. Меч он всё так же твёрдо продолжал удерживать в другой руке наготове, и этим мечом он, оказавшись наверху и не переставая цепким взглядом оглядываться, фиксируя всё происходящее по обе стороны стены, в несколько взмахов, разрубая на куски, снёс со стены большой кусок перевитой колючей проволоки, освободив брешь, в которую могли пройти люди. – Давайте, – звенящим от напряжения и всё таким же непривычно хриплым голосом пригласил он остальных, и в следующий миг с той же лёгкостью, что и он, на стену вспрыгнула дочь. Она посмотрела сверху вниз на своего мальчика и ехидно улыбнулась: – Вас подтолкнуть?.. – нежно спросила она и, выдержав артистическую паузу, закончила: – В попку? Молодой человек мрачно посмотрел на девочку, слегка задрав голову, и в один миг оказался рядом с ней на стене. Он слегка покачнулся на её ребре, на мгновение потеряв равновесие из-за скованных рук, не позволяющих балансировать, и случайно опёрся плечом на неё, на его лице сразу проступило смущение и неловкость от того, что окружающие могли подумать, как будто он проделал всё это специально, но все молчали и сохраняли полнейшую внешнюю бесстрастность, а Айгуль даже не отстранилась и с внезапно ставшим серьёзным лицом молча смотрела ему в глаза в упор, продолжая стоять очень-очень близко. – Чуть поторопимся, – наконец, негромко проризнёс Фарит, всё так же рассматривая окрестности, и Аглям, придя в движение от звука его голоса, тоже вспрыгнул на стену, словно вдруг став на миг не толстым и пузатым, а стройным и гибким, они все одновременно сосокочили с забора с противоположной стороны, задержались на мгновение, которое потребовалось Агляму для того, чтобы какой-то проволочкой отпереть наручники на запястьях юноши, и ещё через мгновение они уже все вместе неслись по улицам, сплошь охваченным вакханалией насилия и грабежа, по возможности уворачиваясь и убегая от бросающихся к ним Горным, но и вступая с ними в бой, когда возникала такая необходимость, и продолжали бежать, не останавливаясь и не снижая темпа, оставляя за собой окровавленные либо неподвижные, либо бьющиеся в предсмертных конвульсиях тела врагов. Они бежали по улицам в сторону узкой скрытой тропы, выводящей из Города в Горы меж резервуаров, имитирующих гибельные болота, Город вокруг них кричал и рыдал, избиваемый, разрушаемый и насилуемый завоевателями. Некоторые из солдат и офицеров ещё продолжали сопротивляться, но уже падали мёртвыми один за другим, и очень скоро все защитника Города полегли на мостовых под конскими копытами и ногами захватчиков, со всё теми же бесстрастными выражениями лиц громящих всё вокруг, убивающих мирных жителей, разодетых в роскошные вечерние наряды, оставшиеся на них с предыдущего вечера, быстро и жёстко насилующих целыми толпами девушек прямо на тротуарах и проезжей части, сначала разрывая и срезая мечами и ножами на них одежду, и затем, получив от них всё, что хотели, убивая их короткими, экономными взмахами тех ножей и мечей и тут же бросаясь на поиски новой добычи. Небольшому человеческому отряду удалось пробежать почти несколько кварталов, когда на их пути оказался большой отряд пеших Горных, вдруг выступивший на улицу из-за поворота. Они направились к людям сразу, без малейшей заминки, как только те попались им на глаза, и люди вновь встали в круг спинами друг к другу, поднимая свои залитые вражеской кровью мечи. Горные приближались, спокойно обнажая оружие и буднично разминая перед боем мышцы рук, плеч и шей, и они были уже достаточно близко, но ещё не приблизились на расстояние прямого боевого контакта, когда Айгуль вдруг молнией сунулась вперёд и мгновенным выпадом с колющим пробила грудь высокого Горного, которому не повезло оказаться в этот миг перед ней – сразу несколько Горных дёрнулись в место короткого соприкосновения, пытаясь тоже достать девочку мечами, но та уже вскочила обратно в строй, словно дёрнутая туда невидимой пружиной, Горные рванулись вслед за ней, словно увлекаемые её рывком, как магнитом, словно оказавшись под гипнозом её движения, это на миг лишило их строй чёткости и сосредоточенности, и этого мига Фариту, Айгуль и Агляму хватило, чтобы несколькими резкими синхронными взмахами положить по несколько Горных сразу, буквально ополовинив их отряд, и даже ледяная стена бесстрастности на лицах Горных на миг как будто дала трещину – они застыли на одно кошмарное мгновение, потрясённые страшным результатом одного мига, вдруг резко уменьшившего их преимущество в живой силе, а затем кинулись на людей уже без прежнего отрешённого спокойствия – их лица чуть напряглись и слегка исказились, отражая глубокие, до сих пор навечно скрытые от человеческих глаз волны гнева, разом ворвавшиеся огненным вихрем адреналина в мозг каждого из них, лишив обычной расчётливости и жуткой, смертоносной размеренности движений – теперь Горные были полны простой человеческой ярости и дрались не как живые роботы, а как обычные люди, обуреваемые бурей чувств, и они уже были с людьми в равных условиях – условиях открытой битвы, в которой всё решали меч и умение с ним управляться вопреки алому туману ненависти, застилающему глаза. Гром одновременно столкнувшихся клинков был оглушающим, но он всё равно не успел утихнуть, с огромной скоростью десятикратно повторившись снова, так что почти мгновенно перестал ощущаться и восприниматься в качестве оглушающего грома, став привычным и обыденным, словно шелест листвы на деревьях и кустах в ветреную погоду – люди и Горные дрались остервенением, вдруг после всех этих долгих дней непрерывных битв потоком безумной энергии вновь излившимся из глубин их душ несмотря на дикую усталость и некоторую заторможенность и бесчувственность, свойственную любым солдатам, идущим по крови и трупам слишком долгое, как сама Вечность, время. Они, Фарит, Айгуль и Аглям, дрались, неостановимо и страшно работая сверкающими мечами, пылая новой вспышкой ярости и гнева, словно они впервые в жизни оказались со смертельным врагом лицом к лицу и теперь жаждали утолить свою безумную вечную жажду вражеской крови, пусть даже ценой крови собственной, и молодой человек, не умеющий фехтовать и всё это время лишь бестолково мельтешащий позади всех, глупо и бесполезно пытаясь тыкаться клинком над плечами и головами своих друзей в Горных, находящихся на слишком большом для этих тычков расстоянии, первым понял, что никому из них не уйти отсюда живыми. Он остановился с новым выражением лица и медленно, затуманенным взором огляделся вокруг. Затем он внимательно посмотрел в спины дерущимся и бешено что-то кричащим людям, посмотрел так, словно вдруг очнулся то ли от наваждения, то ли от сна, некоторое время помедлил, ещё раз оглянулся и, наконец, медленно двинулся в обратную сторону, уже очищенную от живых Горных. |
