|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
Никто из людей не обернулся ему вслед и вроде бы никто не должен был заметить его ухода, но лицо Айгуль почему-то мучительно исказилось и чуть сморщилось, как от с трудом сдерживаемых слёз, она чуть моргнула и, всё так же яростно крича и не по-детски скалясь, заработала обоими мечами в своих руках ещё быстрей, и Фарит с Аглямом, прикрывающие её с боков, одновременно убив каждый своего очередного противника, с грустью и состраданием успели коротко взглянуть на неё с двух сторон и тут же продолжили битву, с какой-то внезапной усталостью поджимая губы. – Ничего, доча, – с болью в голосе крикнул было Фарит, но его голос вдруг почему-то задрожал, как будто у него тоже на глазах закипали слёзы, он яростно и резко выдохнул и тряхнул головой и тоже ускорил движения клинка, мучительно замычав от яростного усилия. Потом на улице возник новый отряд Горных, теперь уже верховых, они сразу, слитно и слаженно рванулись галопом к месту схватки, и сразу, уже на ходу, разделились на две половины, огибая сражение справа и слева и таким образом беря его в кольцо. Двое мужчин и девочка машинально и привычно вышагнули каждый вбок-назад, соединяясь спинами и вновь создав ощетинившийся мечами оборонный круг, на какой-то миг все участники сражения замерли, словно делая последний глубокий вдох, и пока не закончился этот миг, Фарит слева чуть коснулся головы девочки крупной ладонью, отпустив на мгновение одной рукой рукоять, коснулся мягко и нежно, с мучительной трепетной любовью, которую он так открыто никогда прежде не проявлял по отношению к ней, и тут же Аглям осторожно, тоже с отчаянной нежностью и при этом с каким-то виноватым выражением лица прикоснулся толстыми пальцами к грязной детской щеке с невесть откуда вдруг взявшейся на ней светлой полосой слёз – девочка на миг дёрнула было головой, словно намереваясь отшатнуться от него, но тут же застыла в неподвижности, принимая его прощальную ласку. – Ничего, доча, – вновь сказал отец и вновь ухватил двумя руками меч и поплотнее расположил ступни полусогнутых ног на скользкой от человеческой и конской крови мостовой, мир вокруг оставался застывшим, как будто остановилось само время, как будто остановилась сама жизнь перед последним броском к вечности, а затем все страшно медленно, словно в завязшем кинофильме, пришли в движение, подавшись друг к другу и вздымая над головами в замахи клинки, полыхающие в отличие от всего остального совсем не замедленно, а резко и остро, разбрасывая вокруг, как выстрелы, мгновенные блики-лучи – смертельное кольцо врагов сомкнулось вокруг трёх погибающих людей, словно сомкнулись, обняв и похоронив, чёрные вороньи крылья, от нестерпимого стального блеска весь мир как будто потух, заслонённый этим полыханием, как будто утонув в нём, как в омуте, и в следующий миг резко и жёстко резанул барабанные перепонки визг автомобильных шин. Сверкающий, богато украшенный автомобиль, с рёвом двигателя, завыванием протекторов, с чёрным дымом, рванувшимся из под колёс, когда машина пошла юзом, вылетела задним ходом из-за угла и тут же яростно завиляла, мотаясь по асфальту рыбкой и пытаясь выправиться в прямой ход – ей это удалось не полностью к тому моменту, когда она всей массой врезалась задом в скопление пеших и конных Горных, так что удар в тонкие задние ноги чьего-то коня пришёлся неровно, правым ребром бампера, одна из ног лошади громко хрустнула под ударом и искривилась вперёд, тут же окрасившись обильно хлынувшей кровью из под пропоровшего ляжку прямо наружу огромного острого куска кости – белой, с отчетливо видным розоватым костным мозгом внутри, другая её нога неловко закинулась на крышу всё так же с рёвом вгрызающегося задом в кишение чужих тел автомобиля и заколотила, засучила там, мелькая копытом всё бесконечное мгновение до окончательного падения мордой вперёд и хруста сломанной на сей раз длинной мускулистой шеи и глухого удара вылетевшего из седла по направлению движения всадника, всем телом обрушившегося на мостовую с такой силой, что, казалось, дрогнула земля, – машина, освободившись от груза, как будто прыгнула вперёд, разрывая вражеские ряды и разбрасывая по сторонам визжащих лошадей вместе со всадниками – поначалу углы её задней части окрасились кровью, затем, не успела машина проложить и половину пути до людей, к которым рвалась, тяжёлая густая кровь, бьющая со всех сторон из возникшего месива, забрызгала её сверху донизу – теперь автомобиль напоминал какой-то жуткий и противоестественно громадный праздничный пирог, залитый красным кремом по самую макушку. Первым в рядах растерявшихся от неожиданности людей догадался что к чему Аглям. Он выпрыгнул из оборонного круга без малейшего предупреждения и, обрушившись на Горных, уже повернувшихся к ним спинами, с диким криком замахал мечом, теперь уже буквально кося нелюдей взмахами клинка, словно взмахами косы, тут же Фарит подтолкнул вслед за ним Айгуль и двинулся следом в арьергарде и чуть сбоку, прикрывая её с тыла и одновременно с левого фланга – так они и врезались в толпу врагов сзади, клином, сверкая беспощадной сталью клинков, словно страшный живой механизм с плавающими ножами, – они в мгновение ока пропороли вражескую армию насквозь с такой же лёгкостью, с какой раскалённый нож протыкает масло, и оказались возле красного от крови автомобиля, с резким звуком открылась передняя пассажирская дверца, сразу же открылась дверца с водительской стороны, и пулей вылетевший оттуда наружу давешний юноша с безумным, каким-то тонким – то ли женским, то ли детским – воплем, замолотил мечом, как палкой, по вновь качнувшимся в замешательстве назад рядам врагов, тут Аглям встал спиной к открытой пассажирской дверце, неустанно и стремительно взмахивая мечом, с каждым ударом разбрасывая новый и новые крупные капли крови вокруг, и Фарит, перенеся основной вес меча на левую руку, правой одним рывком закинул в эту дверцу Айгуль. – ПАПА!!! – в отчаянии закричала девочка, заливаясь слезами и вдруг утратив всю свою заносчивость, но дверца автомобиля, брошенная рукой Фарита, захлопнулась с металлическим лязгом, разом обрубив её крик, и теперь лишь было видно сквозь тонированное стекло, как девочка беспомощно колотит по стеклу изнутри белыми ладошками, беззвучно и отчаянно что-то крича. – Быстрее! – резко крикнул Аглям Фариту в самое ухо, они оба легко и быстро нанесли окружающим их врагам ещё несколько смертоносных ударов, тут же одним слаженным прыжком перемахнули через капот машины и встали рядом с мальчиком, всё ещё продолжающим нечленораздельно что-то орать, отмахиваясь мечом от неумолимо и неостановимо, как горная лава, наползающих на него полчищ врагов, Аглям и Фарит торопливо заработали мечами и расчистили окружающее пространство буквально через несколько секунд. – За руль!!! – безумным голосом заорал ему в ухо Фарит, на миг отвернувшись от поля битвы и предоставив Агляму в одиночку удерживать фронт. – За руль, бля, ходу, ходу!!! – он снова коротко качнулся телом вперёд, к внезапно пролезшему мимо Агляма всё такому же равнодушному Горному, неуловимым движением передёрнул мечом в тесноте перед собой, живот Горного развалился на две продольные половинки с сухим резким звуком рвущейся материи, и оттуда, смачно и влажно булькнув, обрушились внутренности, дымясь чем-то липким, удерживающим их в комке. – В машину!!! – заорал Фарит теперь уже Агляму, молодой человек уже сидел за рулём, и двигатель тяжело и напористо взрёвывал под его правой ногой, упруго пляшущей на педали газа. – Ну!!! – не очень громко согласился Аглям и, ухватив Фарита за грудки, что есть силы дёрнул его на себя – Фарит от рывка на миг полностью потерял равновесие, этого мига Агляму хватило, чтобы зашвырнуть его, как тряпичную куклу, на заднее сиденье автомобиля – и больше он ничего не успел – он уже пошёл было в разворот обратно, чтобы вновь провести скоротечную схватку, которая позволила бы ему чуть расчистить возле себя пространство от врагов и дала бы ему мгновение, необходимое для того, чтобы запрыгнуть внутрь автомобиля самому – он уже пошёл в этот проклятый обратный разворот, страшно медленно, словно вдруг утратив обычную стремительность и смертоносную точность движений, он разворачивался, одновременно сдвигаясь в сторону переда машины, чтобы на всякий случай уйти от возможного нападения сзади, и именно здесь, возле передней боковой дверцы, узкая полоса меча с лёгкостью пробила ему спину и грудь насквозь, этот удар вновь развернул Агляма лицом к машине, и торчащая из его груди сталь меча с лёгким скрежетом прошлась остриём по гладкому и мокрому от крови боковому стеклу автомобиля, оставив после себя тонкий белый след как раз перед лицом Айгуль, сидящей на этом месте впереди. Девочка не закричала и не забилась в истерике, как закричали и забились бы большинство девочек её возраста, она молча и поначалу совершенно неподвижно смотрела сквозь стекло на пропоротую мечом человеческую грудь прямо на уровне её глаз, затем, вдруг взявшись обеими ладошками за стекло, подняла взгляд выше и посмотрела умирающему Агляму в глаза, лицо Агляма, взгляд которого тоже был направлен на девочку сквозь стекло, исказилось выражением отчаянной, мучительной, рвущей сердце нежности и любви – он с трудом и с неожиданно счастливо улыбнулся губами, залитыми хлещущей из горла кровью, и тоже осторожно положил свою большую окровавленную ладонь на стекло, и Айгуль тут же переместила свою ладошку внутри автомобиля и мягко положила её на ладонь Агляма с противоположной стороны стекла. – Давай, – беззвучно, одними пузырящимися кровью губами произнёс Аглям и зачем-то хлопнул другой рукой по крыше машины привычным движением, как по крупу коня, за мгновение до того, как автомобиль с визгом покрышек сорвался с места, проламываясь сквозь конскую и человеческую массу, как сквозь желе. Когда машина вырвалась из окружающих её врагов на открытое пространство, все Горные, и пешие, и верховые, рванулись за ней вслед, сразу забыв об Агляме, оставшемся стоять там, на опустевшей мостовой с узкой, кровоточащей раной в груди, из которой уже успели вытащить и унести с собой меч – и поэтому Аглям, глядя вслед уносящимся друзьям, смог поднять руку и приветственно качнуть ею вслед автомобилю, летящему вдоль улицы мимо зданий, кричащих разноголосыми человеческими голосами, и тротуаров, словно оживших в этой вакханалии насилия и грабежа, Аглям махнул амшине вслед, уже не на что вокруг не обращая внимания, и Айгуль, глядящая из темноты салона на далёкую, всё уменьшающуюся фигурку, тоже прощальным жестом чуть приподняла пальцы, как будто её Аглям-агай мог разглядеть её жест. – Уходят, – задумчиво произнёс Овруд с отрешённым лицом, какое у него становилось всегда, когда он начинал смотреть внутренним взором. Он сидел по-башкирски, поджав под себя ноги, на окраине Города на небольшом холмике, позволяющем обозревать Город с некоторой высоты. Девушка молчала и была неподвижна в седле, задумчиво рассматривая кричащий и рыдающий Город внизу. Элз и Йойхо почтительно жались в отдалении за её спиной. – Совсем уходят? – наконец, спросила она, не изменив ни положения корпуса, ни выражения лица. Овруд вздохнул и с кошачьей лёгкостью выпрямился в полный рост. – Они движутся на автомобиле с двигателем внутреннего сгорания, Госпожа, такие устройства были очень популярны в древние времена, – ответил он. – За рулём кто-то знающий Город и к тому же неглупый. Он гонит от центра к выезду из Города по самым ярким, многолюдным, богатым и широким улицам, где всегда можно проскочить, объехать, и где нашим бойцам уже не до них, поскольку все заняты насилием и грабежом. На одну-единственную едущую машину и внимания никто не обратит, так что… если не заняться интересующими вас, Госпожа, людьми непосредственно – они уйдут. Проскочат в выезду, как тени, и нам опять придётся искать их среди Гор. – Ну так, значит, надо не допустить, чтобы они проскочили, – обыденным тоном резюмировала девушка и с осторожной нежностью кольнула шпорами конские бока, пуская лошадь в сторону Города с холма. – Поехали… И ещё через миг они все вчетвером неслись по Городу вскачь. Автомобиль летел по центру Города, ревя мотором, молодой человек, словно не слыша этот его рёв, снова и снова вдавливал правую педаль до самого пола, как бы всем телом толкая машину вперёд – он пулей промчался по обезлюдевшей улице до перекрёстка, с визгом шин бросил автомобиль влево по дуге, выводя его на направление, идущее под прямым углом предыдущему, снова резко втопил в пол педаль, двигатель снова взвыл, когда машина чуть прижалась к земле брюхом перед очередным яростным рывком вперёд – колёса на миг прокрутились на липком асфальте от посланного в них из утробы машины усилия, от колёс поднялся, поплыл к наглухо закрытым окнам салона чёрный удушливый дым, и этот дым на мгновение уже коснулся было гладких поверхностей стёкол, когда машина вновь сорвалась вперёд. – Держитесь крепче, – хриплым напряжённым голосом сказал молодой человек и резко заложил руль вправо, объезжая сумрачную толпу Горных, большой и подвижной крысиной кучей склоняющейся над двумя с отчаянными криками рвущимися из десятков их рук девушками, тут же перед ними выросла новая толпа Горных, неторопливо бредущих им навстречу, прихлёбывая что-то из бутылок, юноша снова резко рванул руль, теперь уже влево, кто-то из Горных что-то пьяно выкрикнул, указывая на них вытянутым указательным пальцем, кончик этого пальца, словно размазавшись от скорости, промелькнул тонкой призрачной белой полосой в каких-то десяти сантиметрах от стекла машины, когда она проносилась мимо толпы – перед капотом оказалось несколько десятков метров относительно свободного, лишь заваленного трупами и мусором пространства, и машина наконец-то смогла птицей рвануться вперёд, стремительно набирая скорость, вот она, не замедляя движения, пролетела сквозь первый перекрёсток, вот вылетела на другой, вот ещё один перекрёсток оказался у неё на пути, здесь, в самом центре этого перекрёстка, автомобиль каким-то странным образом вдруг на полной скорости резко повернулся на одной точке под углом в девяносто пять градусов по отношению к предыдущему направлению движения, с визгом шин проскользив по тротуару, тут же с воем снова рванулся вперёд, в сторону слитно чернеющих на горизонте громадных Гор, по всё более безлюдной по мере продвижения к выезду из Города улице – на пути уже не было ни людей, ни нелюдей, и никто не погибал в последнем отчаянном бою, сжимая в руке окровавленный меч, и никакие бьющиеся в конвульсиях тела не загораживали машине путь – путь впереди был свободен и девственно чист, автомобиль нёсся вперёд сквозь стоячий неподвижный воздух, наполненный жаром и расслабляющим запахом разогретого асфальта, и молодой человек неуловимо чуть расслабился за рулём, всё так же настороженно и пытливо вглядываясь в разворачивающуюся ленту дороги впереди, он уже чуть потянулся в сторону сидящей рядом Айгули, не отрывая от дороги впереди глаз, когда небольшая куча наваленного почему-то прямо посреди дороги барахла как-то внезапно, не замеченная заранее, будто выскочив с того света, выросла в полуметре от колёс. Юноша недрогнувшей рукой дёрнул машину чуть вбок, огибая кучу справа по пешеходной мостовой, и автомобиль пролетел, лишь слегка подпрыгнув на чём-то мягком, мимо завала, не снижая темпа движения, вновь юрко выскочил обратно на широкую проезжую часть, с силой рванулся вперёд к очередному оказавшемуся у них на пути повороту перед тупиком, юноша, на миг сбросив газ, рванул машину в поворот, тут же зигзагом вывел машину на прежнее направление движения в сторону Гор – на улочку, которая вела к ним чуть в отдалении от той, что только что воткнулась в тупик, вновь вдавил педаль в пол, до отказа открывая дроссельную заслонку, машина снова птицей метнулась вперёд по более узкой и глухой, без поворотов и ответвлений, сплошь закованной в мёртвенно сверкающие витрины под невысокими домами в пять-шесть этажей улице в сторону вдруг оказавшихся так близко Гор, и тут юноша резко ударил по педали тормоза, и машина с жалобным визгом и скрипением пошла юзом, вихляясь и раскачиваясь, вновь извергая из под колёс чёрный удушливый дым. Автомобиль остановился, уткнувшись боком в правый бордюр, и заглохший при резком торможении двигатель тихо потрескивал в плотной тяжёлой тишине. Три человека молча смотрели вперёд сквозь лобовое стекло, напряжённо вытягивая шеи. На дороге, загораживая проезд от стены к стене, несколько толп Горных насиловали нескольких девушек, разложив их рядком в изорванных одеждах перпендикулярно уводящему в Горы пути. Девушки были распялены, словно распяты, конечностями на сером асфальте до предела, так, что становилось удивительно, как не разрываются хрящи и связки у них промежностях и под мышками, и на каждой из них ритмично и спокойно, по деловому, но без спешки, двигался очередной Горный, аккуратно удерживая зачехлённый меч за спиной, за каждым из них в очереди к каждой из девушек стояло ещё по нескольку десятков Горных со своими обычными бесстрастными выражениями лиц и неподвижными, словно стеклянными, глазами – никто даже не обратил внимания на автомобиль, косо уткнувшийся в бордюр в паре метров от места насилия, – все спокойно толпились, ожидая своей очереди, возле девушек, безвольно лежащих на мостовой и смотрящих вверх отрешёнными измученными глазами – их руки и ноги, как невольно обратила внимание Айгуль, даже не были к чему-либо привязаны, и никто их руки и ноги даже не удерживал, не прижимал к земле, и это было особенно жутко – жутко от полной сломленности жертв, сломленности такой, что они уже даже не пытались сопротивляться, и это ощущение жути словно парализовало сидящих в машине людей, которые в полном оцепенении, сидя совершенно неподвижно, смотрели на сцену насилия, как завороженные, не отрывая от неё глаз. В этот момент один из Горных слегка запыхтел, кончая, и задвигался чуть быстрей, затем он на миг замер, конвульсивно содрогаясь в оргазме с совершенно не изменившимся бесстрастным, как у куклы, лицом и, наконец, расслабившись всем телом с громким хлюпающим звуком вытащил из одной из девушек багровый и мокрый, словно облитый дымящийся кровью член – вязкие длинные ниточки слизи вытянулись за раскалённой блестящей головкой члена из влагалища девушки, провисая небольшими сверкающими каплями-утолщениями в средней части, затем беззвучно оборвались одна за другой, налипнув полосками на ствол члена до самой виднеющейся в штанах мошонки, и Айгуль оцепенело и всё так же неподвижно смотрела на эти сверкающие влажные полосы на мужском пенисе, чуть жмурясь, как будто они ослепляли её своим сверканием в мирном спокойном свете солнечного дня, она смотрела на них, не отрываясь, как будто не могла отвести от них взгляд, её глаза уже начали поворачиваться следом, когда Горный направился в сторону от лежащей на мостовой девушки, давая место следующему, но в этот момент какое-то новое движение вдруг привлекло её взгляд, и теперь она взглянула туда, внимательно и прямо, как будто разом стряхнув с себя наваждение. Там, в некотором отдалении, сидели верхом на лошадях несколько Горных, и Айгуль знала их всех, даже девушку-предводительницу с голой безволосой головой, в длинном плаще с капюшоном, не говоря уж о невесть куда вчера девшихся и теперь обнаружившихся здесь Элзе и Йойхо, теперь тоже лысых, оставшихся без своих лохматых запылённых париков, даже рослого Горного с жёсткими чертами лица Айгуль смутно вспомнила – именно он в тот раз, когда армия Горных гналась за ними по бескрайним предгорным степям, скакал по правую руку чуть позади девушки – позади вот этой самой и сейчас находящейся во главе всех, напряжённой, вытянутой вперёд, как струна, девушки, которая смотрела на Айгуль в упор, блестя на солнце голой кожей на голове, которая была бы похожа на неё, как отражение в зеркале, если бы не отсутствие волос, и хотя вражеский конный отряд находился от них на изрядном расстоянии, Айгуль всем своим существом почувствовала, что взгляд девушки на коне словно прожигает ей череп, проникая, как раскалённый ятаганный клинок, прямо в мозг – мозг словно нагревался и расширялся от её взгляда, он словно закипал под этим взглядом, как под воздействием сконцентрированного солнечного луча, какими сама Айгуль, используя лупу, неоднократно разводила в Горах костры, и в тот момент, когда Айгуль окончательно поняла, что её голова сейчас лопнет, словно воздушный шарик, не выдержав расширяющегося внутри жара, девушка в том конце улицы двинула вперёд своего коня. – Бляааадь!!! – заорал молодой человек за рулём, с ужасом глядя на девушку, неспешным шагом начавшую приближаться к ним во главе своего отряда, и двигатель автомобиля взревел, словно получивший обжигающий удар хлыста крупный зверь. – Держитесь!!! – уже более нормальным, хотя и по-прежнему испуганным голосом крикнул юноша пассажирам в салоне, и машина сорвалась, словно выпрыгнула, с места задом наперёд. Они неслись задним ходом по прямой пустынной улице, быстро удаляясь от места группового изнасилования, на миг людям, сидящим в машине, показалось, что им удастся ускользнуть, но тут девушка во главе отряда Горных остановила коня и негромко сказала через правое плечо: – Овруд. – Да, госпожа, – тут же ответил Овруд, в следующий миг его лицо расслабилось и словно поплыло, похоже на тающий вазелин, как обычно, когда он вступал в телепатический контакт с кем-то, находящемся вдалеке, и в следующий миг сразу несколько небольших групп Горных выскочило к самым краям крыш на домах во противоположном конце – в том самом конце, к которому сейчас, завывая двигателем, задним ходом неслась машина, уносящая в своём салоне людей – Горные на крышах выглядели маленькими, как будто игрушечными, и от этого казались совсем не опасными, они смотрели, перегибаясь через края крыш, вниз, на приближающуюся к ним машину, их крохотные с такого расстояния лысые черепа одинаковым жёлтым светом светились на фоне голубого летнего неба, словно россыпь биллиардных шаров – автомобиль уже почти поравнялся с ними на земле, когда все Горные резко и одновременно, и при этом с неодинаковой силой, так, чтобы попасть в разные места, швырнули что-то с крыш, слегка качнувшись при броске телами сначала назад, а затем вперёд – и словно весь мир вокруг наполнился душераздирающими криками падающих сверху, дергая руками и ногами, как марионетки на верёвочках, детей. Молодой человек сумел затормозить буквально в паре метров от того места, где – тоже линией, перегораживающей путь – с сухим треском раскалывающихся черепов и смачным звуком ударяющихся о жёсткую каменную мостовую детских тел, один за другим врезались в асфальт дети, которые были живы ещё мгновение назад. Они корчились, конвульсивно извиваясь, на мостовой в лужах крови, внутренностей и мозгов, затухающие глаза у большинства были открыты, ярко сверкая на окровавленных, ставших совершенно не различимыми под слоем крови, слизи и мозга лицах, почти у всех, как ни странно, обращённых вверх, в сторону солнечного света, струящегося с высоты, и люди, молча сидящие в машине, смотрели, не отрываясь и круто повернув головы на почти перекрученных назад шеях, в эти сверкающие и стремительно теряющие сияние жизни глаза, они некоторое время продолжали смотреть на этих детей, уже неподвижных и окончательно мёртвых, когда последний ребёнок перестал шевелиться и грохот копыт послышался с противоположной стороны, но даже после этого они, все трое, ещё сколько-то времени не поворачивались в сторону приближающихся врагов, а всё смотрели и смотрели в мёртвые детские глаза на расколотых, словно у фарфоровых статуэтках, лицах, и лишь когда миновала жуткая, бездонная, ледяная вечность, наполненная безмолвием и алым кровавым светом адских огней, люди начали медленно поворачиваться лицами вперёд – стремительно мчащийся к ним атакующий отряд Горных с девушкой во главе как раз в этот момент приблизился к линии, на которой Горные преспокойно, как будто ничего не случилось вокруг, продолжали размеренно насиловать полумёртвых девушек – те Горные, что пока не дождались своей очереди и потому были свободны от этого занятия, расступились перед отрядом дружным слаженным движением, как будто кто-то дал им команду, а Горные, в это момент лежащие на девушках, дружно пригнули головы, не прекращая своих движений, когда кавалькада всадников на оскаленных лошадях выросла над ними, словно гора, – атакующий отряд с лёгкостью птиц небрежно перемахнул через них и понёсся дальше, к застывшей у кровавой черты машине, гремя копытами по мостовой. – Выходим, – спокойным чужим голосом произнёс Фарит и, распахнув левую дверцу, выскочил на дорогу одним прыжком. Он ещё как будто даже не коснулся подошвами мостовой, он как будто ещё находился в воздухе, когда неуловимым движением выхваченный меч, словно белая остановившаяся молния, засверкал в его руке, в следующее мгновение мускулистая грудь переднего коня, несущегося впереди всех, как гора, нависла прямо над ним – Фарит спокойно и не очень широко отшагнул в сторону, пропуская его мимо себя, и встретил поперечным ударом клинка в горло следующего коня, несущегося в полуметре позади первого – этот удар прорубил могучую конскую шею до половины, оттуда сразу ударила тугая полоса темноватой крови – ударила даже раньше, чем глубокая рубленая рана распахнулась во всю ширь, открыв перерезанные артерии и вены до самых шейных позвонков – Овруд, сидевший в седле, оттолкнулся ногами от стремян и выпрыгнул головой вперёд с начавшего падать коня и, приняв удар мостовой на правое плечо, с лёгкостью перекувыркнулся через голову и мгновенно оказался на ногах, сжимая в обеих ладонях меч – Фарит уже остался позади него и был занят тем, что бился сразу с обоими бывшими попутчиками, с Элзом и Йойхо, которые выглядели необычайно помолодевшими без своих париков, они яростно обрушивали снова и снова на него удары сверху, сидя верхом на гарцующих, скалящих длинные белые зубы конях; приблизившаяся вплотную предводительница уже останавливала коня, натягивая поводья и явно не выражая намерения влезать начавшуюся драку или каким-либо образом менять ход событий – и теперь единственное, что оправдывало присутствие Овруда на данном пятачке с зачем-то приподнятым перед лицом мечом – это девочка с ятаганом, тоже приподнятым на уровень лица, девочка, которую Овруд прежде видел телепатическим взором неоднократно, но то был телепатический взор, он не мог передать ровный чёрный огонь ненависти, горящий в её глазах, и вдохновенную смертную белизну её лица, вживую же Овруд видел её лишь однажды, когда они гнали весь этот маленький отряд из равнин к горам, в тот раз ему вообще не удалось её толком разглядеть – он разглядел её лишь сейчас и содрогнулся всем своим существом от того, что увидел, и когда она одними руками послала ятаган в прямой выпад с колющим ударом – одними руками, даже не пошевелив корпусом, всё так же грамотно и неподвижно удерживаемым ею над самым центром тяжести – Овруд уже благодаря своему телепатическому дару откуда-то знал, что ему этой драки не пережить, он полностью знал это, начиная выводить первый блок – первый в бесконечном ряду всё новых и новых блоков, которые он ставил опять и опять, не имея ни малейшей возможности перейти в атаку, а остриё девочкиного ятагана мотыльком порхало в каких-то миллиметрах от его лица и оглушающий непрерывный звон их грызущихся клинков словно вонзался ему прямо в мозг, минуя уши, остриё порхало перед ним всё быстрей и быстрей, как будто какая-то невероятная, нечеловеческая, неутомимая энергия непрерывным потоком наполняла и наполняла пару худых, сжимающих рукоять ятагана рук, всё стремительней и стремительней становилась беспощадно сдавливающая его в стальное кольцо смерти серия выпадов и ударов, всё неуловимей и неуловимей становился каждый очередной высверк ятаганного клинка вопреки всё увеличивающимся и увеличивающимся описываемым клинком кругов – вот круги стали почти бесконечными, и глаза Овруда уже не могли их охватить целиком, он лишь по наитию каким-то чудом некоторое время удерживал и отбивал их стягивающую сверкающую стальную петлю, вдруг очередной круг стали возле его головы как будто на миг канул куда-то за горизонт, Овруд успел лишь в последний миг уловить душой его лёгкое движение справа и отклонить своим клинком, но тут же ятаганный клинок вновь исчез из его поля зрения, выполняя ещё один бескрайний, огромный , совершенно неохватный и при этом стремительный, словно молния, круг, и теперь Овруд не уловил его движения ни взором, ни душой, он вслепую, полностью положившись на отчаяние и удачу, дёрнул мечом в правильном направлении, и снова лязгнули, столкнувшись и рассыпав искры, стальные клинки, тут же узкий полудетский клинок вновь куда-то исчез из вида, и Овруд не ощутил боли, когда остриё клинка вошло ему в левый глаз – только стало холодно в левой части головы – холодно до жути, настолько холодно, что с этим холодом не мог сравниться никакой земной мороз, да и космический, пожалуй, тоже, это был холод вечной пустоты и мрака, теперь этот холод раскалённым свинцом заливал ему весь мозг, перетекая и разливаясь из левой стороны головы по всему внутреннему пространству черепа, и последнее, о чём Овруд подумал за мгновение до того, как он весь превратился в кусочек астероидного льда, – что он больше никогда не увидит свою госпожу, и эта мысль почему-то его огорчила. Айгуль одним небрежным рывком выдернула ятаган из уже мёртвой головы всё ещё стоящего на ногах Овруда, от этого рывка его тело дёрнулось, колыхнулось в воздухе, как резиновое, и с мягким стуком упало вниз, к моу моменту девочка уже отвернулась и от него, и от сидящей в седле предводительницы, с непроницаемым лицом наблюдавшей за их схваткой из некоторого отдаления, и взглянула в сторону Фарита и тех двоих, что были слабо знакомы ей по путешествую в Горах. Там уже было почти всё: оба коня бились в затухающих конвульсиях чуть в стороне от места основной драки, Йойхо лежал на асфальте в луже собственной крови, глядя в небо удивлёнными глазами, не ставшими даже в смерти глупее или умнее, чем всегда, и лишь Элз тяжело дыша и со смертной мукой на лице продолжал отбиваться мечом, прижимаясь спиной к столбу возле бордюра, не просто прижимаясь, а опираясь на него, буквально почти падая, почти скользя по нему мокрой спиной. – Ты в порядке? – не отрывая глаз от дерущихся, спросила девочка, проходя мимо молодого человека, неловко держащего в руках меч и растерянно стоящего возле автомобиля. – Чем я могу помочь? – лихорадочно спросил мальчик с отчаянной, молитвенной надеждой глядя на неё. – Пока отдыхай. Копи силы. Этим ты больше всего нам сейчас поможешь, – устало ответила девочка и вновь перевела взгляд на дерущихся как раз в тот момент, когда с плеч Элза с хлюпающим звуком слетела голова. – Он был забавный, – вяло подвела черту девочка, глядя на расплескивающий вокруг фонтаны крови обрубок шеи в мёртвом теле, ещё не успевшем упасть. Она помолчала и повторила эту странную эпитафию: – Он был забавный в своём долбанутом парике. – Зато возле нас больше не осталось никого из предателей, – хмуро ответил отец, вытирая рукавом клинок. – А предатель непременно должен быть казнён, каким бы забавным он ни был, – с этими словами он поднял взгляд на девушку, всё так же спокойно сидящую боком к ним на своём коне. Айгуль тоже медленно повернулась и вперила взгляд в чёрные непроницаемые глаза – холодные и бесстрастные, какими и должны быть глаза настоящей Горной – тут же, повинуясь импульсу под влиянием остальных, молодой человек, по-прежнему сжимая бесполезный меч в руках, торопливо подбежал к Фариту и Айгули и тоже повернул голову и посмотрел девушке в глаза снизу вверх. Горная несколько мгновений смотрела на Айгуль, больше ни на кого не обращая внимания, затем её взгляд стал ещё более холодным, хотя секунду назад это казалось совершенно невозможным, и тонкое тело под длинным плащом неуловимо напряглось, словно собравшаяся в комок пружина. – Слезь с ко… – начал было сердитым тоном говорить Фарит, засовывая в заспинные ножны оружие, но он не успел закончить фразу, девушка сорвала коня в атаку, и конь рванулся к ним с такой силой, что казалось, весь мир вокруг всадницы колыхнулся, искажённый волнами вспоротого телом воздуха, миг – и махина лошади чёрной горой нависла над горсткой людей, взвизгнул, вылетая из ножен, меч, он тут же взметнулся над девичьей головой в вертикальный замах, на мгновение ослепив их отражённым солнечным бликом, Горная привстала в стременах, готовясь к смертельному удару сверху, затем как будто чуть подпрыгнула, спружинив ногами, как это делают перед ударом, когда колют дрова, и теперь уже до отказа отвела руку с мечом вверх и назад – голова Айгуль находилась в конце ожидаемой траектории удара, бритвенно острое сверкающее лезвие должно попасть ей прямо в середину темени, и теперь Горной оставалось только ударить… – Неееееет!!! – дико заорал юноша и наобум, как палкой, ударил мечом куда-то в летящую мимо него махину лошади со всадницей в седле, удар клинка пришелся в правую, ближнюю к нему конскую ногу чуть выше колена и пересек её с такой лёгкостью, как будто это была тень – нога с так и оставшимся согнутым назад копытом, как при скачке, отлетела в сторону, крутясь, словно прицельно брошенная бита при игре в городки, и конь тонко заржал, когда его вместе с Горной инерция швырнула вправо и вперёд чуть наискосок, девушка вылетела из седла, страшно медленно, как при киношном спецэффекте, переворачиваясь в воздухе мгновенно сгруппировавшимся тонким, яростно натянутым телом с аккуратно сдвинутыми и полусогнутыми в коленях ногами, с уже перехваченным в обратный хват и грамотно удерживаемом вдоль туловища мечом, хотя никому не удалось заметить, когда это она успела свой меч перехватить в более безопасную при падении позицию. Она влетела в асфальт головой вперёд, прикрывая её руками и чуть отведя в сторону клинок меча, чтобы не пораниться при ударе – руки и правое плечо, на которое ей удалось частично перенести центр тяжести, смягчили удар, она перекувыркнулась через голову и вновь вылетела на ноги, всё ещё увлекаемая инерцией, и в полёте успела, плотно удерживая ноги вместе, повернуться вокруг вертикальной оси, чтобы оказаться лицом к людям, оставшимся сзади. Её ступни коснулись мостовой с такой мягкостью, как будто она просто спрыгнула с невысокого бордюра, при ударе она чуть присела, наполовину согнув колени, чтобы окончательно погасить тяжесть удара, и ещё даже не выпрямившись в полный рост, прямо из этого полуприсевшего положения левой, не занятой мечом рукой неуловимым движением метнула в молодого человека нож, и нож тонко взвизгнул, как будто вскрикнул, когда Айгуль небрежным взмахом ятагана сбила нож с прицельной траектории. Девушка наконец-то выпрямила ноги – сразу почему-то показалось, что она здесь выше всех, хотя она совсем не превышала ростом даже Айгуль. Девушка медленно, как будто даже заторможено, повернула голову и посмотрела на своего коня. Конь с отрубленной передней ногой бился в конвульсиях, пытаясь встать на ноги и разбрасывая во все стороны крупные тёмные, почти чёрные капли крови, он тонким голосом полустонал-полухрипел, отчаянно раздвигая большие ноздри и лихорадочно блестя гладкими агатовыми глазами, обращёнными на хозяйку с мудрой человеческой мукой – мукой осознания приходящей смерти. Девушка смотрела в конские глаза некоторое время и затем так же медленно перевела взгляд на молодого человека, как будто даже не видя здесь больше никого, взгляд её был страшен – страшен спокойной сосредоточенной решимостью без гнева и страха, она смотрела на юношу не моргая, пристально и прицельно, взглядом присевшей перед прыжком рыси. – Ах, ты падаль, – очень тихо сказала она внезапно задрожавшим голосом, её бездонные, как дула пистолетов, глаза на миг наполнились слезами. Она сморгнула слёзы с глаз одним резким взмахом ресниц и вроде как бы даже не особенно торопясь двинулась в сторону юноши, лёгким движением перехватив меч в прямой хват и начиная не спеша разминать круговыми движениями правое плечо. Айгуль сделала небольшой плавный шаг немножко вбок и таким образом оказалась у девушки на пути, загородив ей дорогу к своему другу. Ятаган с покрытым ещё не высохшей кровью Овруда клинком она лениво удерживала в правой руке в полунаклонённом положении остриём вниз. – С дороги, – тихо и спокойно приказала Горная и остановилась на фехтовальной дистанции, привычно и, судя по всему, совершенно автоматически становясь в правостороннюю боевую стойку. – Лошадку пожалела? – не сдвинувшись с места, с холодной злобой поинтересовалась Айгуль и, как-то неуловимо изменив в пространстве положение тела, тоже стала в позицию – теперь ей оставалось лишь поднять ятаган, пока всё так же расслабленно удерживаемой одной рукой за рукоять остриём вниз. – С дороги, – повторила Горная чуть громче и жёстче и вся напружинилась, готовясь вышагнуть перед атакой правой ногой вперёд. – Заткнись, – посоветовала ей девочка, на сей раз даже не пошевелившись, сохраняя неподвижность, словно застывший труп, – лучше, иди порасчленяй детей, которых твои полудурки скинули с крыш. Ты, как всякая тупая маньячка, просто обязана их расчленить, при этом непременно испытывая чувство оргазма и издавая стоны сладострастия – в строгом соответствии с законами жанра. Горная наконец-то с трудом оторвала от молодого человека взгляд и посмотрела на девочку, каким-то образом опять сумев проделать это так, как будто её взор был направлен сверху вниз, с недосягаемой для простых смертных высоты. – Где ты здесь увидела детей, соска? – с какими-то новыми, трудноопределимыми эмоциями в голосе задала она вопрос. – Тут в Городе невозможно сыскать ребёнка в нормальном понимании этого слова, хоть год ходи по нему днём с огнём и бочкой под жо…, – она поперхнулась и поправилась, – под задним местом. Те, кого ты видела, были совсем не дети, это были лолитки и педики: психически вполне сформировавшиеся проститучьи выродки, просто юные возрастом и не успевшие развиться телом, и перед тем, как их скинули с крыш, они без всякого принуждения, со всем усердием и с неподдельным удовольствием занимались всеми извращенными видами секса с несколькими ротами моих солдат. И все они здесь, в Городе, такие, здесь, кроме педиков и лолиток, невозможно сыскать каких-либо других детей. Айгуль озадаченно молчала и, не меняя боевой позиции, смотрела Горной в глаза. – А те девушки, которые на передней линии? – неожиданно нашла она аргумент. – Что-то непохоже, что они тоже трахаются добровольно и с удовольствием. Похоже, их подвергли массовому изнасилованию в самом прямом, грязном и гнусном понимании этого термина. Однако на лице девушки не появилось и тени раскаяния, лишь возникшее брезгливо-надменное выражение аристократки заставило чуть сдвинуться её лицевые мышцы. – Почему бы тебе не заткнуться? – любезно посоветовала она. – Почему бы тебе не заткнуться и не перестать молоть языком о вещах, в которых ты ничего не смыслишь? – Во-во, – едко усмехнулась Айгуль. – Я уже заметила, что твой главный интеллектуальный довод в любой полемике на все случаи жизни звучит именно так: «Почему бы вам не заткнуться, гражданин оппонент», – она вдруг состроила озабоченно-сочувствующее лицо: – надеюсь, попытка понять смысл слова «оппонент» не станет для твоего интеллекта непосильной работой, а то… вдруг у тебя от чрезмерного напряжения мозги спекутся. – Заткни… – уже повысив голос, начала было Горная, но тут же запнулась, и молодой человек, с любопытством взирающий на неё из-за плеча прикрывающей его Айгуль, не выдержал и чуть слышно фыркнул. Горная снова подняла на него взгляд, не предвещавший абсолютно ничего хорошего, в наступившей тишине было слышно, как она скрипнула зубами, вздув щёки каменными буграми желваков. – Эти девушки… – медленно и сипящим голосом, как будто с трудом проталкивая звуки сквозь сдавленную бешеной яростью гортань, начала она. – Так-так-так, – с ехидной заинтересованностью поощрила её Айгуль, – мы вас внимательно слушаем и примем во внимание все ваши аргументы. Горная на миг умолкла, зитем вновь скрипнула зубами и начала сначала: – Эти девушки виновны в том, что вели убогую никчёмную жизнь и таким образом довели дело до того, что Город, сохранённый их отцами даже под бомбой, пал, не выдержав распутства дочерей. Они не учились и не работали, проживая на всём готовом, они ели и пили, и тратили свои жизни в ресторанах и кабаре, и, самое страшное, их полностью устраивала такая насекомая жизнь. Они кричали, что жизнь должна быть полна наслаждений, что человек живёт один раз, что нужно взять от жизни всё, а не просиживать молодые годы за конторками и столами. Они не стремились развиваться и продолжать дело, начатое их предками миллионы лет назад – дело прогресса человечества – прогресса, который непрерывно достигался настоящими людьми в тяжком труде и кровавых битвах. Зато они очень любили секс. Вот я их им и накормила до полной усрачки. Ты разве не помнишь из какой-то старой книжки? – каждому воздастся по желаниям его. Они не хотели спасти свой Город, они хотели разлагаться и погрязать в мерзости, как овцы в хлеву. А знаешь, для чего существуют овцы? Их выращивают, откармливают, стригут, режут и едят. В данном случае сначала трахают, а потом режут и выбрасывают на свалку, как не имеющие никакой ценности мешки с дерьмом. Хотя, нет, я напрасно оскорбляю дерьмо сравнением с этими блядями, дерьмо – прекрасное удобрение, позволяющее выращивать хлеб. Эти твари не годятся даже на это. Всё, чего они достойны – быть трахнутыми, зарезанными и забытыми навсегда. Несколько мгновений в небольшом кругу противостояния царила мёртвая тишина, лишь Фарит чуть слышно откашлялся, как будто собирался что-то сказать, но он ничего не сказал и был неподвижен, как изваяние, стоя чуть в стороне. Айгуль молча смотрела на девушку уже без всякой насмешки, её лицо было совершенно белым, и от этого её глаза казались огромными и как будто слегка отливали синевой. – Ты, что, сумасшедшая, хочешь их убить? – севшим голосом спросила она. Горная медленно и устало покачала головой. – Их давно уже не было, – прозвучал тихий ответ. – Оставалась лишь оболочки из плоти, истребляющие продукты и загрязняющие окружающий мир отходами жизнедеятельности, и, самое страшное и плохое, отравляющие мир своим ублюдочным мышлением. Ведь вот эти все, – тут Горная резко мотнула головой в сторону лежащих на асфальте мёртвых детей, – они совсем не родились педиками и лолитками, это грязная душа Города сделала их такими, как монстра порождает монстр. Так что будь уверена, у моих людей строжайший приказ всех блядей после использования уничтожать ради сохранения нравственного здоровья будущих поколений. Блудницы, а также, разумеется, блудники будут вырезаны. Все. Под корень. Это я тебе обещаю твёрдо, ибо мои люди выполняют приказы всегда. Люди подавленно молчали. Молодой человек чуть шевельнулся и, повернув голову, в полнейшей растерянности посмотрел на Айгуль, и девочка, почувствовав его взгляд, осторожно заговорила опять. – Они всего лишь веселились, – с явным трудом подбирая слова, начала она. – Они всего лишь хотели просто жить. Неужели это преступление, за которое карают надругательством и смертью?.. – Именно так! – резко прервала её Горная. – Они хотели просто жить и веселиться, а это страшное преступление, за которое полагается смерть, – девушка чуть наклонилась вперёд и изрекла неожиданно ставшим низким и гулким, как звук колокола, голосом: – потому что таким способом они бросили мир на произвол судьбы. А каждый из нас ответственен перед породившей нас планетой и обязан быть готовым в любой момент умереть за неё, а не вилять жопой на стойках баров по ночам. Айгуль вновь с некоторым недоумением пожала плечами: – Они считали по-другому и сами выбрали себе другую судьбу, ведь это их право. – Правильно, – совершенно искренне согласилась девушка с мечом в руке. – Они считали по-другому и сами выбрали себе судьбу. И вот она, их судьба, пришли мы, Горные, убили всех весёлых мужчин в барах, изнасиловали и убили всех весёлых женщин, которые зажравшись и утратив чувство ответственности и долга, оказались не в состоянии нам хоть как-то противостоять. Они сами выбрали свою судьбу, и их судьба ими полностью заслужена, они целеустремлённо превращали, превращали и, наконец, превратили себя в баранов и овец, а затем пришли мы, горные волки, санитары человечества, для того, чтобы избавить человеческую популяцию от опасных для неё больных особей, для того, чтобы их сожрать, а для чего ещё нужны бараны и овцы, а? – Горная вдруг вздохнула и сказала с искренней грустью: – Тебя ведь тоже многократно пытались изнасиловать, и что? Многих ли из них ты оставила в живых? И это самый яркий пример, ты живёшь человеком, и этим ты заслужила гордую честную смерть, смерть солдата в бою, которую я сейчас с полнейшим уважением к тебе, как к настоящему человеку, реализую. Ты заслужила доблестную гибель в настоящей драке, а горожанки заслужили сдохнуть на пыльных тротуарах под очередной сотней насильников из Гор. Как в какой-то старой книжке – suum quiqve – каждому своё. Становись в позицию, девочка, твоё время пришло. – Я уже в позиции, – напряжённо ответила Айгуль, – хоть ты этого и не заметила, это неплохая позиция для того, чтобы усыпить бдительность противника и внезапно перейти в атакующий режим, но… может, до этого не дойдёт? Ведь ты же сама сказала, что я достойна достойного, так дай же нам уйти миром, не заставляй меня тебя убивать. Девушка тяжело вздохнула и покачала головой: – Прости, милая, но это невозможно, – мягко и с мукой в голосе ответила она. – Я успела узнать и полюбить тебя, но душа моего коня, которого убил твой приятель, была такой… чистой. Мой конь был святым, насколько вообще может быть святым существо из плоти и крови. Он единственный среди нас заслуживал жить. Мой конь был намного добрее и благороднее, чем твой возлюбленный, и теперь твой мальчик должен за всё ответить. Я должна убить твоего друга, а для этого мне нужно пройти мимо тебя, ведь ты же меня добром к нему не подпустишь, а? Айгуль устало покачала головой. – Нет, – подтвердила она. Её лицо стало измученным и серым и от этого выглядело немолодым. – Я не могу тебя к нему пропустить. «Мы в ответе за тех, кого приручили», я это читала где-то в книжке в Горах. – Тогда попрощайся с ним уже сейчас, – уже более спокойным, отвердевшим и налившимся силой голосом произнесла Горная. – С того момента, как начнётся бой, и до того момента, когда ты испустишь дух, у тебя уже не найдётся для этого свободной минутки. Айгуль несколько мгновений напряжённо размышляла, затем, вдруг решившись, действительно отпустила правой рукой ятаганную рукоять и нежно и прощально коснулась ею плеча своего друга. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, и затем снова перевела взгляд на Горную, которая терпеливо ждала. – Тебя хоть как зовут? – задала она ещё один вопрос. И Горная ей ответила одним словом: – Гульназ. Больше не сказала ничего. – Пообещай мне, что, если я погибну, ты отпустишь моих людей живыми, Гульназ, – серьёзно попросила её Айгуль. У Гульназ на миг стало задумчивое лицо, две тяжёлые немолодые складки пролегли у неё между бровей. – Хорошо, – наконец, сказала она твёрдым тоном. – В этом случае я буду считать, что ты искупила своей смертью все их прегрешения. – Эй, эй, эй, эй, девочки, – встревоженно зачастил Фарит и дёрнулся было к ним. – Заткнись! – хором отрезали обе девушки сразу, при этом даже на него не взглянув, и мягкими плавными движениями, не спуская друг с друга глаз, переместились чуть ближе к середине мостовой, где было более свободное пространство, позволяющее более широко планировать и вести бой. Их клинки сверкнули, столкнувшись лезвиями, первый сноп искр осыпал их лица холодным, быстро гаснущим огнём, тут же сталь клинков заполыхала молниями, со страшной скоростью перекрещивающимися и непрерывно взвизгивающими, когда пересекались их пути, Айгуль с первых же ударов поняла, что перед ней противница, какая ей раньше не встречалась никогда, и на сей раз нет никакой уверенности не только в том, что она сможет, как обычно, победить, но и в том, что ей вообще удастся выйти из этой драки живой, эта мысль, это понимание однозначности дилеммы «победить-или-умереть» как-то сразу успокоили её и утишили рвущий ей грудь грохот сердца, с диким тоскливым воем разгоняющего по жилам кровь, и Айгуль стала спокойней и ровнее дышать, несуетливо ведя серию за серией то в обороне, то в атаке и готовясь к серьёзному длительному бою, который потребует от неё напряжения всех физических, интеллектуальных и душевных сил. Так, думала Айгуль, кажется, у этой Горной руки длиннее. Или, может, длиннее клинок. Во всяком случае, стремительные страшные круги, описываемые её клинком охватывают слишком большую для неё, Айгули, плоскость, медленно, но верно, замыкают её в кольцо, откуда скоро не будет пути обратно в жизнь. Нужно было уходить из позиции, пока ещё оставался шанс. Айгуль мягко втянула ноздрями воздух, стараясь, как научил её ещё в младенчестве отец, не дышать в бою ртом, ибо при драке с серьёзным противником малейшая пылинка, попавшая в гортань и вызвавшая внезапный кашель в самый неподходящий момент, может послужить причиной гибели под вражеским ударом. Затем она так же ровно выдохнула, на миг задержала дыхание, аккуратно и чётко вывела серию атакующих боковых, снова ровно вдохнула, усилив интенсивность ударов, и внезапно и резко уйдя в оборону, вязкую, гасящую удары и засасывающую противника, как трясина, быстро дёрнулась вбок, приставляя раз за разом друг к другу ступни, не перекрещивая ноги, переместилась полукругом, ровненько обходя по идеальной циркулярной линии центр боя. Она оказалась спиной у тротуару и тут же лёгким кошачьим движением прыгнула назад, не оборачиваясь, но всем своим существом, всей душой, всем телом помня и ощущая за спиной бордюр, о который ни в коем случае нельзя было споткнуться при этом прыжке, ибо Горные никогда не проявляли склонности позволить противнику встать и всегда неумолимо добивали упавших без всяких разных там комплексов и размышлений на отвлечённые морально-нравственные темы – она прыгнула назад, оттолкнувшись от мостовой сразу двумя ногами и взлетела на бордюр с такой лёгкостью, как будто на миг превратилась в тень, приземлилась одновременно на обе ступни, опять мгновенно перешла в атакующий режим, вывела быструю экономную серию, не обещающую ей немедленную победу, но удерживающую Горную в постоянном напряжении, тут же снова чуть открылась, провоцируя Гульназ на атаку, и, уже используя массу и инерцию её таких же спокойных, экономных и расчётливых ударов, чуть съехала по тротуару вбок и слегка соприкоснулась правым плечом со столбом, на котором всё так же продолжал гореть не выключенный кем-то с ночи фонарь, теперь справа о неё был этот столб, он прикрывал её с этого фланга, смертоносные выпады и удары Горной теперь шли только с трёх направлений, и Айгуль смогла расслабиться и задышать поспокойней, как в самом начале несколько минут назад, готовясь к очередной серии боковых. Она с гордым видом подняла голову чуть выше и снисходительно и торжествующе взглянула сквозь сверкающие и взвизгивающие при соприкосновениях молнии клинков во всё такие же спокойные и какие-то грустные, как будто отрешённые глаза Гульназ, та поняла смысл этого взгляда и чуть усмехнулась, хотя и кивнула одобрительно головой, откровенно дав высокую оценку её манёвру – Айгуль от этого одобрительного кивка почувствовала ещё большую гордость, пока что ей удавалось обыгрывать самую опасную в своей жизни, страшную в своём мастерстве и своём расчётливом хладнокровии противницу – в этом первом эпизоде смертного боя один на один, в этом первом соприкосновении боевых клинков победа досталась ей. Тут судорожно вздохнул, дёрнулся и сдвинулся с места юноша, всё время стоявший в стороне с неподвижностью монумента и теперь оказавшийся у Горной за спиной. Он поднял меч над головой двумя руками и медленно двинулся к ней сзади, на цыпочках ступая по пыльной асфальтовой мостовой. Он был уже на расстоянии удара мечом, когда Айгуль заметила его сквозь полыхающее спаренное пламя двух клинков и отчаянно закричала: – НАЗАД!!! за мгновение до того, как Гульназ, даже не обернувшись, неуловимым движением передёрнула стальной клинок за спину, при это умудрившись не создать в собственной атакующей серии ударов никакой паузы, клинок её меча, жутко медленно пронизывая вдруг загустевший и посеревший воздух, легким полукругом света прочертил полосу позади неё, и казалось почти невозможным, что человек способен двигаться с такой скоростью, с какой мальчик качнулся назад спиной, пытаясь уйти от удара, но сходящиеся в острие лезвия уже ярко и радостно заблестели в полумиллиметре от его горла, когда сталь взвизгнула, ударившись о такую же яркую, сверкающую сталь, меч Горной на миг отскочил от чужой стали, девушка тут же нанесла несколько быстрых ударов перед собой, в Айгуль, лишь сейчас с ужасом понявшей, с какой стремительностью и лёгкостью умеет биться её оппонентка, и тут же, ещё быстрее, хотя миг назад это казалось невозможным, нанесла несколько ударов назад, в Фарита, отбившего её смертоносный удар в молодого человека, затем снова удар вперёд, в девочку, с одновременным почти незаметным поворотом на девяносто градусов вокруг собственной оси, и опять – удар назад, неуловимый и как бы расплывчатый, словно скользящая по стенке тень, резкий оборот клинком через правую сторону, Айгуль как раз с отчаянным усилием пыталась провести тоже боковой рубящий, продавливая лезвием густой серый воздух, когда клинок Горной проскользнул сквозь суматошную защиту Фарита, бархатным касанием острия вспорол одежду и кожу на его груди, на миг обнажив белые грудные кости, тут же залившиеся кровью, вдруг на миг куда-то исчез и тут же, совершенно внезапно, словно возникнув из пустоты, оказался в поперечной позиции перед клинком Айгули, сокрушительным блоком встретив её уже словно застывший в бесконечности боковой рубящий удар, уже в следующий миг опять тусклой незаметной рыбкой метнулся обратно, вновь с лёгкостью и быстротой луча преодолев бесконечное ледяное пространство до горла молодого человека, и… вновь лязгнул, ударившись о невесть откуда взявшуюся перед ним сталь, и на сей раз даже холодная бесстрастность бьющейся Горной дала сбой – Гульназ выругалась вслух и стремительно передёрнула мечом через низ, уже уделив всё внимание мальчику, пытаясь достать его в нижнюю часть туловища, при этом движении на мгновение потеряв из виду Айгуль в своём тылу, но юноша уже падал на спину, уходя от очередного удара, клинок меча Горной лишь с лёгким шелестом вспорол опустевший воздух, и тут же на неё сзади обрушился айгулин ятаган. То, что Гульназ, уже не успевая, несмотря на всю скорость своих движений, отбить удар мечом, каким-то чудом успела выдернуть из-за пояса длинный нож, больше напоминающий дагу, и встретить этим ножом страшный ятаганный удар, было настолько необычным и противоестественным, что вызывало невольное ощущение жути, как в страшном сне, когда снится какой-то слишком уж неправдоподобный кошмар – но она действительно успела, и дага издала более короткий и резкий, чем у меча металлический взвизг, лезвие ятагана угодило в её клинок возле самой гарды, сплетённой в какой-то причудливый древний венок, этот удар не прошёл для Горной бесследно – то ли рычага клинка даги не хватило, чтобы обычным способом погасить мощь удара, то ли положение девушки было менее устойчивым , чем обычно, то ли внезапная, не запланированная ею ситуация на миг подорвала её дух, заставив на какое-то мгновение утратить веру в собственные неуязвимость и мастерство, но это удар сшиб её с ног, словно лёгкую стальную спицу, и отшвырнул спиной к машине, всё ещё стоявшей у обочине, где люди оставили её стоять. Она ударилась спиной об машину с такой силой, что машина мягко и ощутимо качнулась на рессорах, Айгуль, которая уже стремительно летела на неё с выведенной двумя руками за правое ухо рукоятью ятагана с остриём, направленным вперёд и чуть вниз для большей жёсткости выпада и последующего колющего удара, невольно сжалась, ожидая оглушающего хруста сломанного позвоночника, но Гульназ лишь гибко изогнулась на миг вокруг автомобиля всем телом, гася инерцию и едва не ударившись затылком об его крышу, тут же, качнувшись всем телом обратно вперёд, быстрой тенью метнулась вправо, уходя от ятаганного клинка. Клинок вошёл в боковое стекло, на котором только что лежала Горная, с мягким хрустом, и стекло осыпалось на асфальт дождём мелких кубообразных сверкающих осколков, тут же к шее девочки прянула сбоку узкая стальная полоса клинка Горной, выполняющей удар наотмашь одной рукой и пытаясь балансировать другой рукой, чтобы восстановить равновесие, Айгуль пришлось слегка откачнуться в сторону, отклоняясь спиной на капот, уходя этим движением от удара и одновременно выуживая клинок ятагана из автомобильных недр, тонкое лезвие вражеского чуть обдало её тёплым ветром, взрезав солнечный воздух чуть ниже левой скулы, окаймлённой прядью пушистых чёрных волос, на миг обе девушки оказались в состоянии неустойчивого равновесия и обе одновременно начали выполнять уход, каждая в свою, противоположную от противницы сторону. Они быстро переглянулись яростными взглядами и, тяжело и хрипло дыша, одновременно, одинаково неуловимыми синхронными движениями вновь заняли позиции для боя. – Может, хватит? – вяло произнёс Фарит, понуро стоящий с белым, как мел, лицом чуть в стороне и зажимающий двумя руками поперечную, косо направленную от левого плеча к правой подмышке рану на груди. – Пацан, перевяжи его. И, кстати, больше пока не вмешивайся, сначала я научу тебя владеть мечом, – севшим, осипшим голосом приказал Айгуль, она постаралась произнести эту фразу тоном, не терпящим возражений, но страшная усталость не позволила ей придать голосу уверенность и силу, и приказ прозвучал весьма похоже на еле слышную просьбу. Молодой человек однако послушно двинулся к Фариту, обходя вновь бросившихся друг на друга девушек по широкой неправильной дуге. На этот раз Айгуль, помня о страшной, неумолимой мощи и быстроте движений Горной, сразу сделала обманное движение и, сманеврировав, оказалась в прежней позиции слева от столба ещё до того, как вновь с тонким злым визгом схлестнулись их клинки, вновь рассыпав на них обеих снопы холодных, быстро гаснущих искр, но на этот раз Гульназ не проявила склонности миндальничать, она не сделала одобрительного выражения лица, и на этот раз её вертикальный рубящий удар оказался страшным, он свинцовой тяжестью обрушился на клинок девочки сверху и отшвырнул её спиной назад, Айгуль чуть поджала ноги в воздухе, группируясь в полёте и сумела вновь опуститься на обе ступни, погасив падение и вновь каким-то чудом сумев выправить корпус в состояние равновесия, она быстро отбила ещё два атакующих удара и снова по-кошачьи отпрыгнула назад спиной по линии отступления, попыталась перейти в атаку, но меч Горной с обжигающей скоростью опять засверкал перед её лицом, и Айгуль, едва успевая отбивать удары, была вынуждена отпрыгнуть назад опять, черное чрево расколотой витрины какого-то очередного бара выросло позади неё, девочка, почувствовав леденящий холод его нутра, при следующем прыжке постаралась предельно сосредоточиться и аккуратно перемахнуть в прыжке через низко расположенную, на той же высоте, что и бордюр тротуара, раму – внутренняя мгла бара обняла её ледяным, заставившим на миг сжаться все мышцы объятьем, и девочка, усилием воли стряхнув с себя мгновенное оцепенение, какое бывает, если с разгону прыгнуть в ледяную прорубь, на миг опять перешла было в атакующий режим, её атака тут же была сломлена резким выпадом с колющим в середину груди, Айгуль снова отпрыгнула назад, сокрушив по дороге стул, молниеносно перескочила вокруг овального пустого стола с тускло поблёскивающей в слабом, проникающем с улицы свете столешницей, и попыталась достать Горную клинком в средней плоскости над столом, они несколько мгновений дрались так, полыхая ударами клинков над столешницей, и лишь тут Айгуль вдруг отчётливо, всем сердцем поняла простую и ужасную истину – Горная её одолевает, она её уже почти что загнал в тупик, откуда не будет выхода и возврата, тут Гульназ на миг качнулась назад, гася на это обратном движении атакующую серию Айгуль, отшвырнула перегораживающий ей дорогу стол одним пинком, стол с грохотом отлетел в сторону, как игрушечный, сокрушая и опрокидывая по дороге стулья и другие столы, и девушка уже рванулась было к Айгуль, которая, воспользовавшись этим одним-единственным мгновением ослабления вражеской атаке, успела сжать все мышцы в комок. Она оттолкнулась обеими ногами от пола одновременно, все силы вложив в этот прыжок, и никто со стороны не понял бы, какого отчаянного усилия ей этот прыжок стоил – со стороны это выглядело так, как будто девочка не прыгнула, а взлетела, без всякого внешнего усилия, с лёгкостью птицы преодолев земное протяжение и вмиг оказавшись на стойке бара спиной к рядам бутылок и банок на задней стене. Теперь она находилась над противницей, почти в полуторе метров выше, и эта позиция дала ей возможность перевести дух, поскольку, отбивая клинком яростные удары Горной, она могла удерживать ятаган в полунаклоне, давая небольшой отдых онемевшим дельтовидным мышцам обоих плеч. Потом она резко переместилась в сторону правого фланга и неожиданно для себя самой повела атакующую серию сбоку, прежде чем Горная успела туда повернуться, теперь ей надо было удерживать атаку, одновременно стараясь повернуться к девочке лицом, ей уже почти удалось это, когда Айгуль вдруг выпрыгнула над её головой, вытягиваясь в воздухе всем телом и падая на пол лицом вперёд, она ударилась в пол правым плечом, как обычно, машинально и буднично перекатилась через голову и снова выпрыгнула на ноги, и Гульназ, сразу устремившаяся за ней, решила, что у неё есть момент для полной победы до того, как девочка, которая, выпрыгнув с пола на ноги, оказалась к ней спиной, успеет снова повернуться к ней лицом, Гульназ легко вознесла над головой меч, летя на Айгуль всем телом, но тут девочка, всё ещё продолжавшая движение по ходу прыжка, в противоположную от Горной сторону, упала на одно колено, со стремительностью юлы раскручиваясь вокруг своей оси, нежно сверкающая сталь её клинка прянула полукругом к Гульназ на уровне колен, стремясь запросто перерубить ей на этом уровне ноги. Гульназ выпрыгнула вверх «свечкой», что есть сил подгибая ноги в коленях с жутким чувством обречённости, уже не веря, что ей удастся успеть, в отчаянии и ужасе ожидая тонкой ледяной боли в коленях, когда бритвенно острое лезвие, как сквозь масло, пролетит сквозь её плоть, сквозь её кожу и сосуды, сквозь её сухожилия и мышцы, и когда лезвие пролетело снизу в миллиметре от её в безумном усилии выброшенных в воздух ступней, Гульназ попросту не поверила собственным глазам, но её уже несло инерцией движения хрен знает куда, весь мир словно сдвинулся и на миг расплылся перед её глазами, теряя очертания, как в страшном сне, качнулся, перевернулся, на миг завис перед её глазами боком, заваливаясь назад, и тут же ухнул куда в чёрную мглу, уходя, ускользая из её привычного мира, в следующий миг Гульназ влетела плечом и спиной в сплетение стульев в вязком чреве бара, ощущая, как огненное облако сплошной боли обнимает её мозг, она с ещё одним отчаянным усилием стряхнула с себя это облако, непроницаемое, как загустевший, начавший сворачиваться кровавый омут, в последний момент успела повернуться на спину лицом вверх как раз в тот момент, когда стройный светлый луч ятагана падал на неё сбоку, туда, где нежная мочка уха отрывисто переходила в плавный изгиб юной шеи, Гульназ слабеющими ватными руками устало подняла свой меч и в смертной тоске всё-таки встретила блоком чужой клинок. Удар был свинцово тяжёл, меч Гульназ, едва не оглушив её низким тягучим звоном и осыпав, заставив на миг зажмуриться, снопом белых холодных искр, туго качнулся в руке под этим ударом вниз, едва не коснувшись её горла, снова качнулся вверх, выталкиваемый безумным усилием её мышц, тут же застонал, запел, задрожал и завибрировал, снова медленно и неотвратимо начиная клониться к горлу Горной под тяжестью Айгуль, всей массой навалившейся сверху на свой яркой острой линией перечёркивающий над Гульназ небо ятаган, и Гульназ поняла, что это всё. |
