|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
Она взглянула снизу вверх в напряжённые глаза Айгуль, обеими руками клонящую, приближающую клинок ятагана к её горлу, и, изогнувшись всем телом немного вбок, резко приподняла лицо вверх, со страшным усилием напрягая мышцы брюшного пресса и отталкиваясь от пола спиной. Она дотянулась до тугих, налитых кровью девичьих кулачков, в которых с яростным усилием была зажата ятаганная рукоять, и вцепилась в среднюю костяшку одного из низ, на миг утробно зарычав, словно зверь, изо всех сил стискивая челюсти, Айгуль какое-то время пыталась преодолеть боль, продолжая давить на рукоять ятагана, но Гульназ знала, что долго так продолжаться не может – выдержать боль возможно, для того и даны человеку разум и душа, но плоть человеческая, мышцы тела неминуемо расслабятся, лишая силы её напор. В этот момент в рот Гульназ с силой ударили тугие струи крови, на миг ослабло давление чужого клинка на её клинок, и Гульназ из последних сил рванулась вверх и вбок, опрокидывая девочку под себя, она попыталась в свою очередь навалиться клинком на её клинок, преодолевая, продавливая её сопротивление, но ей не удалось успеть занять устойчивую позицию сверху, и Айгуль, всё так же удерживая ятаган двумя руками, резко наклонила его под косым углом, одновременно поворачиваясь боком, меч Гульназ тонко завизжал, соскальзывая по этой косой линии вниз, его визг закончился, когда лезвие с режущим звуком ударилось в паркетный пол, оставив на нём длинную, пахнущую сосновой смолой полосу, девочка под ней тут же отпустила рукоять одной рукой и, рывком повернувшись наотмашь со свинцовой мощью ударила Горную локтем в середину лица, туда, где есть небольшая полоска кожи между носом и верхней губой – этот удар отшвырнул Гульназ в сторону, словно тряпичную куклу, заставив импульсивно выпустить из рук рукоять, её меч так и остался сиротливо лежать на полу, грозно поблёскивая бесполезными теперь лезвиями боевой части клинка, когда Горная с грохотом налетела спиной на стоящие в отдалении кучкой стулья, сокрушая их в хлам и сметая какие-то грязные стаканы, оказавшиеся на столе, ножку которого она тоже при своём полёте задела одним боком – она едва успела сгруппироваться, лёжа на полу, как уже на неё стало падать сверху ятаганное лезвие, Горная извернулась и из лежачего положения подшибла ноги Айгули своими ногами уже в последний момент когда ей до смерти оставался буквально лишь миг, девочка упала на бок детским телом, неловко взмахнув ятаганом в воздухе и издав такой гром, как будто весила целую тонну, а встать ей уже не удалось – Горная выпрыгнула вверх, словно распрямившаяся пружина и обрушилась на девочку сверху всей массой, придавив её к полу и сразу ухватив в локтевой захват её руку с ятаганом, она сразу же повернула её руку ладошкой вверх, сжимая «замок» вокруг предплечья, рывком повернула получившийся рычаг назад и вниз, пытаясь переломить хрупкую юную руку в локте, но девочка к тому времени уже отпустила рукоять ятагана и, воспользовавшись выламывающим движением Гульназ, улучила момент нетвёрдости захвата и выдернула из него свою руку с такой лёгкостью, как будто вся была смазана маслом в головы до ног, она рванулась вбок из под Гульназ всем телом, надеясь выскользнуть из под неё, как змея, но Горная лишь с ещё большим усилием навалилась на неё сверху, придавив локтем к полу горло, разом перекрыв дыхательные пути и едва не сломав кадык – с перехваченным дыханием Айгуль чуть слышно захрипела под ней и с багровым от удушья лицом подняла руку. Она мгновенно, как будто всю жизнь только этим и занималась, нащупала глаза противницы и с силой надавила на них средним и указательным пальцами, пытаясь продавить оболочки глазных яблок, от дикой боли Горная судорожно качнулась назад, на миг ослабив давление локтя на горло девочки, и той этого мига хватило – она сшибла едва не задушивший её локоть в сторону отмахивающим движением левой кисти и, ухватив Гульназ за безволосый затылок двумя руками и подтягиваясь на руках верхней частью корпуса, с неприятным хрустким звуком ударила её снизу вверх головой в лицо, тут же качнулась корпусом обратно вниз и снова прянула вверх, снова нанеся удар в то же место, и она снова качнулась было в обратную сторону, готовясь к очередному удару, когда Гульназ рывком отклонилась в сторону, заваливаясь вместе с противницей на бок, и они обе наконец-то смешались в кучу малу, в которой уже не одна из них не могла спланировать и грамотно провести бой на плоскости, теперь они обе рвались друг от друга в стороны, что бы отдышаться и прийти в себя для продолжения боя. Они встали в некотором отдалении друг от друга, часто и тяжело дыша в унисон, как будто кто-то невидимый вёл для них отсчёт, как на тренировке: «Вдох, выдох». Они были обе одинаково, как дикие кошки после большой драки, взъёрошены и растрёпаны, совершенно одинаково, хотя у Гульназ не было на голове волос, которые могли бы растрепаться, и у них обеих лица и одежда спереди были в крови, хотя Айгуль напрочь на помнила, чтобы ей попал хотя бы один удар в лицо. Они смотрели друг на друга с одинаковой безумной яростью в глазах, яростью бешеной и всеохватной, какая может быть лишь между родственниками, ничуть не похожей на холодную сосредоточенную злость в бою с посторонним человеком – здесь была ярость от мучительного, невыносимого, рвущего сердце осознания внезапной чуждости родного существа, ближе которого нет на всём свете, ярость, которую невозможно контролировать и которую невозможно остановить. Айгуль коротко кашлянула мелкими брызгами крови и, покосившись на свой лежащий на полу ятаган, очередной вдох сделала более глубокий и мощный, но Гульназ, заметив это, неуловимо напряглась всем телом и чуть сместилась, наклонилась в сторону ятагана, уже словно падая на него. Айгуль ещё раз прицельным взглядом коротко глянула в сторону оружия, собираясь в пружину перед броском, и она собиралась так же быстро глянуть в сторону Горной, для того чтобы зафиксировать её положение. Но она не успела отвести взгляд от ятагана, как тот с коротким визгом отлетел в темноту бара, и лишь затем послышался оглушающий в тесноте помещения винтовочный выстрел. – Хватит! – холодно приказал Фарит, стоя, освещённый солнцем, в дверях. С дула его винтовки, по-прежнему удерживаемой наперевес, поднимался тонкий дымок, и его очерченный раскалённым дневным светом силуэт отбрасывал на пол бара тяжёлую чёрную тень. Молодой человек стоял чуть позади и чуть поодаль и со смущённым видом заглядывал в помещение через лишённую стекла витрину. – Хватит. Поговорили, – Фарит тут же, не целясь и даже не посмотрев в сторону цели, выстрелил ещё раз, и теперь уже меч Гульназ, лежавший на полу в некотором отдалении, с визгом улетел неизвестно куда. Айгуль перевела дух и чуть расслабилась. Это был всего лишь Фарит, а она-то подумала… – Выйди отсюда! – приказала она отцу и поискала свой ятаган взглядом. – Я, доча, – холодно ответствовал Фарит, небрежно закидывая за спину винтовку, – никогда прежде не порол тебя ремнём, но… – он недовольно поморщился и сделал паузу, однако упрямо закончил твёрдым голосом, – но всё на свете может когда-нибудь случиться в первый раз, – и тут же распорядился не терпящим возражений тоном: – А ну-ка отойди вон в угол, тебе там самое место! – поскольку же Айгуль, разинув рот и глядя на него во все глаза, в растерянности мешкала, повысил голос: – Ну, быстрее! Кому сказано!!! Айгуль ещё несколько мгновений ошеломлённо смотрела ему в глаза из чрева помещения, но он не опускал перед нею глаз, тяжёлые немолодые морщины непривычно избороздили его лицо, собрав его в сосредоточенную жестокую маску, и Айгуль, наконец, чуть дрогнула губами и медленно направилась в сторону угла, сутулясь и сжав руки на груди, как будто она внезапно начала мёрзнуть. Фарит проводил её взглядом и, не отрывая от неё глаз, приказал теперь уже Гульназ: – А ты отойдёшь в сторону противоположного угла! Девушка повиновалась вопреки своему обыкновению без звука, и в наступившей тишине стало слышно, как с еле заметным облегчением вздохнул юноша, стоящий снаружи за пустой витриной. – Ну, что, поговорили? – недружелюбно задал Фарит первый вопрос, обращаясь к обеим сразу. – Поговорили, – бесцветным голосом ответила Гульназ, стоя в тёмном углу. – Я пойду, пожалуй. Уже поговорили. – Мы не закончили!!! – в неутолённой ярости дёрнулась Айгуль из угла, но тут же замерла, словно споткнувшись. Она лишь прошипела голосом, едва не взорвавшим окружающие их всех стены: – Сука! – Я сука? – искренне удивилась Гульназ, поворачивая к ней голову и обжигая взглядом с пляшущими в его глубине алыми огоньками. – Разве я бросила тебя и маму умирать под бомбой, сама спрятавшись, как крыса, в дренажную щель? – Она вдруг вспыхнула и тоже подалась всем телом в сторону сестры, не посмев сойти, однако, с места. – Где мои волосы, ты, сука?!!! Они бы украсили мою внешность, поняла, нет, тварь? – на последнем слове девушка сорвалась в крик. Айгуль на миг дрогнула взглядом и замешкалась, подыскивая достойный ответ. – Я была маленькая. – наконец, пробурчала она и отвернулась. – Я вообще впервые всю эту историю слышу. – Я тоже была маленькая, хотя и не настолько, – безжалостно отрезала Гульназ. – Но мне всё рассказали люди, которые тоже остались без волос, но не остались без человечности в душе. Они вытащили меня из под мамы и всё мне рассказали. В баре повисла тяжёлая тишина, теперь не нарушаемая даже дыханием. Гульназ упорно смотрела в сторону, гордо подняв безволосую голову и скрестив руки на груди. Прервал тишину Фарит, тоже старясь не смотреть на девушку. – И как мама? – негромко спросил он. – Не знаю, я её так и не увидела живой, – отпарировала Горная настолько быстро и без малейшей заминки, что стало ясно: она этого вопроса ждала. – Мама лежала в какой-то ямке в земле лицом , закрыв меня сверху, и её задняя половина туловища, спина и затылочная часть головы, попала под действие облучения, – Гульназ вздохнула и перевела взляд на отца, тот нервно дёрнулся и торопливо перевёл глаза на этикетки бутылок, стоящих рядами на полках в глубине, делая вид, что поглощён их изучением. – Задней половины тела у неё не было, – продолжила Горная после паузы, которая понадобилась ей для того, чтобы выдохнуть втянутый в лёгкие воздух. – Плоть была уничтожена воздействием бомбовых лучей, не сожжена, а именно уничтожена, как будто растворена, блестели совершенно чистые рёбра и позвоночный столб, а под ними виднелись внутренности. Затылочная часть головы была словно срезана, очень аккуратно, не было ни крови, ни повреждений – только посвёркивали белым края черепной кости, ровным правильным кругом окаймляющие уже успевшее потемнеть к тому времени мозговое вещество… – ПРЕКРАТИИИИ!!! – безумным душераздирающим криком заорала Айгуль и закрыла себе локтевыми сгибами уши, плотно зажмурив глаза. Горная равнодушно посмотрела в её сторону и закончила: – У неё не было волос, – она сделала паузу и добавила: – Как у меня… как у всех нас… у нас, у Горных. Агуль тихо плакала в глубокой тени в углу, всё так же зажимая локтями уши и сохраняя зажмуренными глаза, слёзы крупными серебристыми каплями вытекали из под её зажмуренных век и на некоторое время повисали на чёрных длинных ресницах перед тем, как стечь по детским щёкам, оставляя на них чуть поблёскивающие мокрые следы. В салоне стояло молчание, нарушаемое лишь тихими всхлипываниями девочки и невесть откуда вдруг взявшимся тонким ровным звуком ветра, пролетающего сквозь бар насквозную. Наконец Фарит чуть шевельнулся в дверях массивным телом и подал голос: – Каждый из нас нёс на руках одного ребёнка и каждый старался спасти того, кого он нёс. Я счастлив, что это, самое главное: спасти детей, удалось нам обоим… хотя моей жене пришлось за это дорого заплатить. Она погибла сама, но не дала умереть одной из двойняшек, – он отвернулся и долго смотрел, прижмурив веки, на внешний солнечный свет. – Моя жена, ваша мама, была удивительной женщиной, – эти слова Фарит произнёс, не оборачиваясь, и молодому человеку показалось, что голос его на миг задрожал. Гульназ молча вышла из угла и пошла сквозь тишину и тихий полумрак бара к своему мечу, отлетевшему в сторону после удара винтовочной пули,. – Найдите своих коней, – посоветовала она и с лязгом вогнала оружие в заспинные ножны. – Я уверена, что они целые и невредимые стоят там, где вы их оставили. Мои люди не убивают лошадей… в отличие от всяких ублюдков, – при последних словах, уже выходя на улицу мимо Фарита, она бросила режущий взгляд на юношу, стоящего в стороне, и тот заёрзал и торопливо отвернулся, потупив взгляд. – Это был бой, – вибрирующим после слёз голосом ответила Айгуль, тоже выходя из мрака на свет. Её лицо было измученным и серым, и на щеках сохранялись влажные следы слёз. – Это был бой, и ты неслась на своём коне на нас в атаку. Мне тоже жалко твою лошадь. Но на войне как на войне. И теперь настала очередь Горной молча опустить глаза, признавая справедливость прозвучавших слов. Она лишь сказала, возобновляя своё движение в сторону от них всех: – Больше никогда не смей мне перечить, сестрёнка. Не забывай, что я старшая сестра. – На целых одиннадцать минут, – подтвердил Фарит, и больше никто из них не сказал ничего, глядя в спину Горной, лёгкой стремительной походкой удаляющейся от них вдоль улицы посреди мостовой. Длинные вечерние тени от скал, деревьев и гор уже перечеркнули конскую тропу, выводящую из зловонных улиц Города на свежий воздух и в солнечный свет, и троица людей, молчаливо едущая верхом по этой тропе, то и дело словно окуналась прохладную синеву этих теней, каждый раз на миг вздыхая с облегчением и чуть разглаживая лица, поскольку в тени им не приходилось щуриться на красный солнечный диск, медленно уходящий за горы по косой полукруглой линии. Окровавленный мёртвый Город наконец-то остался позади, смутное чувство освобождения освещало глаза людей, и они дышали всё более глубоко и свободно, как будто с их плеч медленно соскальзывал, освобождая от невыносимого гнёта, страшный свинцовый груз, их спины всё больше распрямлялись, как будто стройнее становились заспинные ножны, хранящие в своих лонах длинные тонкие тела клинков. Город оставался позади, Город выпускал их из своих удушающих объятий. Город уходил обратно в привычную ему мглу забвения и хмурых легенд, и Айгуль подумала, что ей уже очень давно так легко не дышалось. – Хороший воздух, – тихо констатировала она. Конские копыта мягко и размеренно ступали по пыльной тропе. Она глубоко, как-то вибрирующе, как после долгих тоскливых слёз, вздохнула и повторила: – Хороший воздух у нас в Горах. – Я рад, что ты поняла это, Айгуль, – серьёзно и грустно ответил отец. – Я лишь сейчас понял, что нам было необходимо пройти через Город, чтобы научиться ценить и любить нашу жизнь. Зря я так долго не позволял тебе сюда прийти. Мы, оказывается, должны были понять, что представляет… – он запнулся и поправился: – что представлял из себя Город, для того, чтобы понять, как прекрасен свет. Помнишь, ты читала мне из какой-то книжки: «Пробиваться к свету приходится сквозь тьму»? К тому же, ты встретила здесь сестру. При этих словах Айгуль снова обернулась и снова посмотрела сквозь красноватый вечерний свет на крохотный силуэт Горной, неподвижно сидящий в седле. Горная в своём длинном плаще напоминала одинокую нахохлившую птицу и всё так же неотрывно смотрела им вслед, Айгуль осторожно и мягко подняла тонкую руку в прощальном жесте, и её рука тоже казалась чуть красноватой на солнечном свету. Гульназ смотрела прямо на неё всё так же неподвижно и не ответила на её жест. – Она вернётся, Айгуль, – негромко подал голос юноша с нею рядом. – Она обязательно придёт. Девочка со вздохом повернулась обратно и ехала молча несколько минут. – Как тебя хоть зовут? – неожиданно спросила она. – Кеша, – спокойно ответил мальчик. Айгуль, не выдержав, прыснула и торопливо отвернулась, чтобы его не обидеть. – Смешное имя, – подтвердил Кеша и улыбнулся ей в ответ. – Мне приходилось много драться, чтобы меня с таким именем принимали всерьёз. – Мне жаль, что погибла твоя семья, Кеша, – вновь став серьёзной, сказала Айгуль, но мальчик лишь покачал головой: – Не жалей, – твёрдо ответил он – По крайней мере, они приняли доблестную смерть в бою, и теперь я могу ими гордиться. А так мне пришлось бы долгие годы с болью в сердце наблюдать, как они погружаются в дерьмо Города, тоже становясь дерьмом. Они были обычными горожанами, пока не пришло время сражаться и погибать, и вот тогда они сразу стали другими, они сразу вспомнили, что когда-то были солдатами и людьми. Спасибо Горным за то, что они спасли мою семью от позорной старости среди горожан. Они опять надолго замолчали, мягко покачиваясь в сёдлах и думая каждый о своём. – Ты не хотел бы вернуться в Город, если он восстанет из руин? – неожиданно спросила Гошу девочка. И Гоша, не задумываясь, твёрдо и жёстко покачал головой из стороны в сторону, однозначно отвечая «нет». – Нет, – отрезал он. – К чертям собачьим этот долбаный Город. В нём ничего хорошего не было и ничего хорошего не будет. Никогда! Ноябрь 2002 года – февраль 2003 года. |
