|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
|
Мемуарная литература Михаил Белов (Москва), генерал-майор в отставке, доктор военных наук, профессор, действительный член Академии военных наук и Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка, лауреат премии им. Г. К. Жукова за выдающийся вклад в развитие и укрепление обороноспособности Российской Федерации. От Сталинграда до Вены
По завершению в конце декабря 1942 г. десятимесячной учёбы в Гурьевском военно-пехотном училище по специальности «Командир взвода станковых пулемётов «Максим» я в звании лейтенанта был направлен на Сталинградский фронт. Получив в районе Красноармейска назначение в 28-ю армию, через некоторое время влился в ряды 107-го гвардейского стрелкового полка 34-й гвардейской стрелковой дивизии, в ряды «царицы полей» – матушки пехоты – того рода войск, которому единственно дано ставить последнюю точку в наземном бою. В котором наиболее массово воплощается священная заповедь ратного братства: «сам погибай, а товарища выручай», где прямо в сердце бьют и жгучая горечь утрат, и пьянящая радость победы. Победы, слагаемой из множества граней, особенно – ратного мастерства и верности долгу, взаимовыручки и отваги. Путь к ней не усыпан розами, но окроплён потом и кровью. Обозревая свой фронтовой путь, скажу, что благодарен судьбе за жребий. При всём уважении к другим родам войск я ниже всего кланяюсь пехоте – стрелковым и мотострелковым подразделениям, подразделениям воздушных и морских десантников, без коих немыслима победа и в современном наземном бою. Которые первыми на поле битвы принимают удар врага и первыми устремляются на него. Устремляются по проходимой и не проходимой для техники местности, в любое время года и в любую погоду – в лётную и не лётную, под проливным дождём и секущей метелью, в жару и в лютую стужу. Если оставался жив пехотинец, не ждали его после боя, как лётчика – столовая и койка на аэродроме. Не предписана была ему обязательная награда за количество отражённых и совершённых атак, как лётчику – за количество боевых вылетов. Не было надежды у пехотинца, подобно оставшемуся в живых танкисту, укрыться на исходе боя в бронекорпусе с запасом продпайка. А предстояли ему, едва перекусившему на ходу, либо нудное вгрызание в землю, либо очередной бросок в атаку. Атака! Кому в пехотных рядах не доводилось в ней участвовать. Самоотверженно рваться навстречу свинцовым метелям, испытывать ярость схватки лицом к лицу и познавать либо счастье победы, либо горечь ппоражения. Кто не прошёл через это, не знаком с главной сутью войны, с решающим событием наземного боя, с событием, требующем от солдата огромного напряжения сил и воли, который, сознавая, что любой миг может стать последним, преодолевая страх, упорно движется на врага, ощетинившегося огнём и металлом. Атака – событие героическое и драматическое, в котором концентрируются мужество и доблесть бойцов и командиров, их мастерство во владении оружием и тактическими приёмами действий. В ней более всего воплощаются верность ратному долгу и самоотверженная преданностьРодине. Увы, успех атаки невозможен и без горьких утрат. На долгом фронтовом пути от Сталинграда до Вены мне много раз довелось всё это изведать, испытать на себе… Приведу несколько эпизодов из своей практики боёв. Штурм вражеского «Миус-фронта»
17.07.1943 г. впервые довелось наблюдать из окопов переднего края мощную авиационную и артиллеристскую подготовку атаки, затем идти на прорыв сильно укреплённого оборонительного рубежа, оборудованного немцами на высоком правом берегу реки Миус. Лишь только забрезжил рассвет, утреннюю тишину разорвал грохот орудийных залпов. Через несколько десятков минут заскрежетали, завыли «катюши». Высоко в небе промчались на запад краснозвездные бомбардировщики, ниже их – штурмовики, а впереди и по бокам юркие – «ястребки». Первые кроваво-чёрные сутаны разрывов закрыли западный горизонт. Вскоре там образовалось клокочущее море огня и дыма. В нем всё бурлило, как в адском котле. Клубящиеся волны то уходили в глубину обороны противника, то снова захлёстывали его первую позицию. Так длилось около часа. Казалось, что после этого смерча перед нами не могло оставаться ничего живого. Взвилась серия зелёных ракет, и вслед за огневым валом ринулись через Миус стрелковые роты. С ходу заняли первую траншею. Не задержавшись, ворвались во вторую. Перемещаю два своих «Максима» на линию первой цепи, и они бьют с занятых позиций вслед улепётывающим фрицам. Распластались с командиром стрелкового взвода лейтенантом Григорием Сибилевым друг против друга. – Давай курнём, – вынул тот кисет. Только потянулся рукой, – свист и глухой тычок в землю между нами. Глядим – стабилизатор мины торчит… Ошалело воззревшись на него и затем друг на друга, разом сигаем метров на полсотни вперёд. Мина не сработала. – Чуть-чуть на войне не считается! – вытирая пилоткой вспотевший лоб, произнёс Григорий. Чую, как только теперь по телу расползаются мурашки. Однако времени на переживания нет. Убедился и в последующем: в пехоте «чуть-чуть» сплошь и рядом, но не очень редко и «точь-в- точь». К вечеру первого дня наступления в роте из девяноста человек в строю осталось только четырнадцать. Миномётным огнём фашисты заставили наши роты залечь перед очередной траншеей, а обещанных танков поддержки нет. Переправившись через Миус, они сосредоточились для развития успеха. Условия для этого уже подготовила, оплатила своей кровью пехота, преодолев сопротивление врага на первой позиции, пиши – прорыв не получился. Вместо вышедшего из строя старшего лейтенанта Андрея Киптилова командование взял на себя Сибилев. Поставил задачу выдвинуть оба «Максима» на правый фланг, чтобы косоприцельным огнём прочесать третью вражескую траншею, поддержать новый бросок вперёд стрелковых взводов. Почти вплотную к залегшей цепи выдвигаются «сорокопятки». Ими командует лейтенант Василий Архипов. Он и Сибилев – коренные десантники. Оба начали гнать фрицев от самой Астрахани. Ещё до начала прорыва мы стали монолитной троицей. Став подле орудий во весь рост, Василий отдаёт команды, сдабривая их крутыми добавками. Особенно если не удачно ложились снаряды. – Приготовится к атаке! – звенит голос Сибилева. Сержант Мусагит Хабиров по моей команде выдвигает свой «Максим» ближе к немецким окопам, чтобы надёжнее поддержать стрелков. Под прикрытием огня «сорокопяток» и второго «Максима» сержанта Василия Шилова расчёт Хабирова переместился на новую позицию без потерь. Но вдруг второй расчёт прекратил огонь. Вырываюсь к нему и ложусь за рукоятку пулемёта. Смотрю, а в замке лента без патронов. Замешкались подносчики. Как только подбросили пару коробок с заряженными лентами, вставляем с Шиловым одну в замок и даю несколько коротких очередей. Спустя мгновения по щиту «Максима» гулко щёлкают ответные пули. Затем одна за другой перед самым носом рванули мины. Оглушённый, с недоумением вижу в щель щитка разворочанный кожух пулемёта. Двое из расчёта убиты, Шилов тяжело ранен. Меня, как видно, оборонил щиток… Сабилеву ясно, что дальше лежать нельзя – перещёлкают, не дав оторваться от земли. – В атаку! За Родину, братва! – поднимается он первым. Поредевшие взводы дружно идут за ним. Хабиров, слившись с пулемётом, бьёт перед стрелками по немцам. Поднялась в атаку и действующая левее 9-я стрелковая рота. У них тоже остался один «Максим», которым заправляет мой земляк и однокашник по Гурьевскому военному училищу лейтенант Василий Вахромеев. Свинцовые струи пулемётов да огонь «сорокопяток» расчищают пехоте путь. – Гранатами – бей гадов! – командует Григорий. Он первым врывается в траншею, за ним – все кто остался в роте. Прорвав всю позицию, идём через поросшую сосняком балку на Первомайские высоты. Высланная разведка докладывает, что за оврагом на скатах высоты – артбатарея. Поняв, что фашисты нас не заметили, стремительно атакуем. Те бегут при первых наших выстрелах. Высота и орудия – в наших руках! Закрепляемся. Как мало нас осталось в двух ротах. И тут в воздухе, сверкая звёздными крыльями, появляется девятка «Илюш». Радостно вопим: «Ур-ра!». Как же, «крылатые братья» на поддержку примчались. А они, родимые, развернувшись, лихо идут на штурмовку «вражеской» батареи. Как предотвратить беду? Схватив одну из валяющихся на земле немецких газет и встав на бруствер, размахиваю ею: – Не штурмуйте, свои! Через минуту от газеты в руках только клок. Видно не догадались «братья», грохнули по своим – не высовывайся «царица полей» поперёд батьки… В бою пехоту набором чудес не удивить. Вдруг налетели «мессера» и взяли нас под защиту. «Илюшам» было уже не до штурмовки. Выстроившись кругом, они начали небесный хоровод, прикрывая хвосты друг друга. Да так и удалились от нас. К счастью, ущерба нам не нанесли: немецкие артиллеристы окопы соорудили добротные. – Ну вот, выходит, что спасибо «мессерам», – замечает, улыбаясь Григорий. – Давай-ка, Миша, снова берись сам за «Максима». Не знал, что так лихо «чечётку» на нём выводишь… Сейчас фрицы высоту отбивать полезут. Не прошло и пяти минут, как вокруг начали рваться мины. Справа появились полусогнувшиеся силуэты гитлеровцев. Не стреляем: пусть приблизятся, поднимутся в рост. На помощь нам прибыл взвод 50-миллиметровых миномётов во главе с моим одногодком розовощёким лейтенантом Вадимом Зубаревым. Он смело взобрался на бруствер и, слегка красуясь, командует: – Правее ноль двадцать!.. Ближе пятьдесят!.. Огонь!.. Огонь! Вражеские миномётчики замолкают. Обрадовано улыбаясь, Вадим спрыгивает в окоп. Закуриваем. Вдруг отдалённый миномётный выстрел. В окопе все сразу присели, кроме Вадима. Взрыв раздался совсем близко к окопу. Зубарев резко повернулся и медленно осел. По брустверу захлестали вражеские пули. Уткнув в животы приклады «шмайсеров», непрерывно строча из них, гитлеровцы бросились на нас. Хабиров у меня за второго номера. Снова выбиваю «чечётку». Уже знаю, как подбадривает она стрелков. Да и сам чувствую себя под «музыку» неуязвимее. Гитлеровцы дружно поворачивают вспять. С десяток из них с земли не поднимаются. – Спасибо, лейтенант! – кричат стрелки. – Не хуже, чем в кино «Чапаев»… – Ах, бигряк хорошо, товарищ лейтенант, – радуется Хабиров (бигряк – значит «очень» М.Б.). – Такой весёлый концерт получился, так всыпали фрицам! Теперь и помирать не страшно… – Сержант Хабиров, отставить помирать! Нам ещё до Берлина дотопать надо… – Есть отставить. Я очень даже не против погулять по Берлину, – отвечает с веселым задором сержант. Радость победы омрачена тяжёлым состоянием Зубарева, раненного большим осколком в челюсть. Вместо рта и зубов у него – кровавая масса, ужасно смотреть. Наложенную повязку он тут же срывает. Сделали послабее и отправили с двумя бойцами в тыл… К утру следующего дня подтянулась к нам и седьмая стрелковая рота. Возобновили наступление. Сбили вражеский заслон и пошли вперёд вдоль широкой балки. Фашисты пытаются смять нас встречным ударом. Мы с Вахромеевым оба лежим за уцелевшими пулемётами. Он в балке простреливает низину, а я работаю на верхних её скатах. Держу под огнём низину и противоположный склон. Оставшиеся в живых в наших расчётах набивают патронами ленты, подносят их в коробках, а также воду для кожухов. «Максимы» – опасные для врага огневые точки. Их выискивают и уничтожают в первую очередь. Чтобы выжить, не подвести стрелков, обеспечить им должную поддержку, периодически меняем позиции. При этом каждый раз приходится отрывать новый окоп, маскироваться. Стрелки изо всех сил помогают нам. К полудню отбили пять натисков немцев. Обедаем и зорко следим за ними. Гитлеровцы молчат, возможно, также обедают или что-то затевают. Воспользовавшись паузой, ещё раз меняем позицию. Теперь наш пулемёт чуть впереди расчёта Вахромеева и ближе к нему. Кричу, чтобы и он передвинулся: – Вася, меняй позицию! – Не стоит, я здесь хорошо пристрелялся… При встрече утром увидел его на редкость тоскливый взгляд. Молнией мелькнула мысль: убьют, кажется, Васю! Теперь в его голосе слышалось полное безразличие ко всему. Уговаривать не было времени: впереди снова замельтешили вражеские фигуры. Тут наконец-то подключились батальонные и полковые миномёты. С их помощью отразили ещё две контратаки. Недоумеваем, где же наши танки? Ведь пора бы им выдвигаться в прорыв. Но и немецких танков не видно. Неведомо было нам, что центром напряжения становится легендарная высота 277,9, именуемая Саур-Могилой, близ городка Снежное. Что вклинение 34-й гвардейской дивизии немецкое командование пытается локализовать силами, имеющимися на направлении её наступления. …Гитлеровцы поднимаются в очередную контратаку. В стык наших 8-й и 9-й стрелковых рот медленно ползут две вражеские самоходки – штурмовые орудия «Фердинанд». «Сорокопятки» против них – козявки. Но одна из «козявок», расположенная почти в первой стрелковой цепи, самоотверженно ударила почти в упор по гусенице «Фердинанда», заставив его крутануть на месте. К сожалению, другая самоходка прямым выстрелом тут же разметала отважный расчёт. Не случайно «сорокопятки» получили иронически-сочувственную кличку: «Прощай, Родина и с ней пять человек»… Нам с Василием ничего не оставалось, как пустить в ход ленты с бронебойными пулями, выискивая щели в надвигающихся «бронтозаврах». Патроны таяли и у птэровцев – третьей после «Максимов» и «сорокопяток» постоянной выручалочке стрелков. Вырвавшись вперёд, «Фердинанд» развернулся на пулемёт Вахромеева. Менять позицию расчёту было поздно… Птэровцам что-то удалось повредить у самоходки. Но роковой выстрел она успела сделать. Пронзительный свист разрезал воздух. Там, где был пулемёт Васи, взметнулся столб огня и пыли, вверх полетели какие-то ошмётки. Первым желанием было бросится туда, помочь чем можно. Но по всей балке начали рваться снаряды и мины. Стали выползать ещё два «Фердинанда», а сбоку от них – автоматчики. – Готовь к бою противотанковые! – скомандовал Сибилев. Гитлеровцы надвигались почему то неспешно. Как бы выдавливали нас из балки, хотели чтобы мы побежали. Автоматчики для нас – так себе, а вот «Фердинанды»… Дадут ли они нам остаться в живых до того момента, когда приблизяться на расстояние броска гранаты? Неожиданно дрогнула земля. Позади раздался уже слышанный во время артподготовки характерный скрежет и вой. Перед нашими вырытыми наспех окопами и в надвигавшейся вражеской цепи с грохотом всплеснулись кроваво-чёрные разрывы. Огненный смерч, внезапно возникший и внезапно стихший, разметал боевые порядки противника. Когда рассеялась пыль, видны были лишь одиночки убегающих гитлеровцев и поспешно уползающий «Фердинанд». Другой чадил дымным пламенем. …Помощи боевому другу и его расчёту уже не требовалось. Снаряд разорвался прямо на пулемётной площадке. За рукоятками «Максима», посылая навстречу врагу огненные струи, не уступив позиции, погиб юный лейтенант Вахромеев. В этом же бою был тяжело ранен и другой «гурьевец» – лейтенант Рыжов. Ранним утром через пару дней рота заняла небольшой хуторок. Зашли с Григорием в один из двориков попить колодезной водицы. – Удержитесь ли, сыночки? – спросила пожилая женщина, дав напиться. – Дальше погоним фашистов, мать! – заверяем её оба с Сибилевым. – Драться будем нещадно. Испытывающее, оценивающе посмотрела женщина. – Вижу, будете драться. Так ведь сила силу ломит… Сказывают, немчура много танков выдвигает. Оказалось, мы ещё не знали того, что неведомыми путями стало известно этой женщине. В результате натиска нашей 5-й ударной армии под угрозой прорыва оказалась не только вторая полоса обороны 6-й немецкой армии, но и весь «Миус-фронт». Чтобы предотвратить его крушение, гитлеровское командование перебросило к участку вклинения соединений Южного фронта 16-ю моторизованную дивизию, предназначавшуюся для использования под Харьковым, а также 336-ю пехотную дивизию. Но эти силы не справились с поставленной задачей. Тогда немцы перебросили ещё 23-ю танковую дивизию, возвратив её с пути следования в район Харькова, где назревали кульминационные бои. Вслед за ней из-под Харькова спешно направили для спасения «Миус-фронта» танковый корпус СС в составе танковой дивизии «Мёртвая голова» и «Рейх», а также 3-й танковой дивизии[1]. Ценой огромных усилий врагу ненадолго удалось предотвратить крушение мощного оборонительного рубежа по Миусу. Вклинившиеся соединения Южного фронта, отведённые в исходное положение, чтобы не подвергаться удару мощной группировки, начали готовить новый натиск. Но это произошло позднее. А пока дивизия продолжала теснить противника. Я чуть ли не каждодневно сталкивался с неожиданностями. В ходе штурма совместно с соседним 105-м полком одной из безымянных высоток вижу – справа палит на ходу из РПД годок мой, односельчанин Миша Куфтерин. Узнав друг друга, ошалело тискаемся в объятиях на макушке высотки. Хорошо, солдаты успели затащить нас в отбитый от немцев окоп. Только укрылись, немцы обрушили на высотку ливень огня… Через пару дней, в бою за Степановку, поддерживая стрелков, мои пулемётчики в очередной раз меняли позицию. Только начали перебежку, как оказались под разрывами снарядов. Один лёг прямо между мной и пулемётным расчётом. Я оказался отброшен и засыпан в воронке, похоже, от снаряда «катюши». Когда вылез и отряхнулся, увидел опрокинутый «Максим» Хабирова, а рядом его самого, схватившегося за грудь и пытающегося подняться. Вблизи лежал недвижный Антрушин… Оставшиеся от взвода четыре человека продолжали вместе со мной вести бой стрелками. Я мог гордиться своими подчинёнными. Никто из растаявшего за неделю взвода не уклонился от выполнения задач, не проявил малодушия. Отваги ребятам было не занимать. В связи со всем испытанным-пережитым за эти бои и за всю войну, а до мая 1945 г. их было ещё множество, весьма сомнительным нахожу утверждение немецкого писателя, бывшего солдата вермахта, Генриха Белля о том, что «смелым человека делает страх, положение, в котором у него нет другого выбора, кроме как погибнуть – или быть смелым». Думаю, неправомерно отождествлять смелость с отчаянием. Страх как крайняя степень боязни уже сам по себе исключает смелость. А отчаянии же человек способен на крайности в любую сторону – от панического бегства до сопротивления с безумной яростью. Нам – тогдашним 18-20-летним бойцам не был, конечно, чужд инстинкт самосохранения. Знали мы и что такое страх. Но превалировало чувство долга, сознание недопустимости поддаваться страху, коль враг всё ещё топчет Отчизну. И это было главным мотивом большинства примеров отваги и жертвенности советских воинов. …Овладев Степановкой, 107-й и 105-й гвардейские полки, продолжая соседствовать, устремились к Саур-Могиле. Во второй половине дня 26 июля на подмогу стрелкам наконец-то подошло несколько «тридцатьчетвёрок». Не мешкая, пехота рванула за ними в атаку. Однако фашисты, пропустив танки через окопы, открыли по стрелкам плотный огонь. Но остановить напор было уже не просто. Снова вижу чуть впереди сбоку от меня знакомую фигуру. Миша Куфтерин, слегка пригибаясь, бьёт из РПД короткими очередями и безостановочно движется, сопровождаемый вторым номером, к немецким окопам. Вскочил правее от него в траншею и я. Интуитивно почувствовав опасность справа, дал туда очередь из ППШ. Только увидел повалившегося гитлеровца, сразу же был оглушен взрывом, почувствовал сильный удар в правое плечо. Рука с автоматом повисла плетью – гитлеровец успел швырнуть гранату. Миша сделал мне перевязку – и снова в бой. Судьба всю войну оберегала моего друга. От Сталинграда до Вены дошёл он невредимым. Много ли найдётся таких в пехоте? …Полевой операционный столик, на который положили меня нич-пупом в медсанбате, подрагивал. Недалеко от спрятанных в лесу санитарных палаток ухали разрывы бомб, в отдалении громыхали залпы дальнобойных орудий. Крепко привязав мои ноги к столику, его поддерживал обросший сединой санитар. – Зачем привязали? – спрашиваю в недоумении. – Потерпи, лейтенант, больновато будет, – предупредил, берясь за дело хирург. Чую, манипуляции его далеки от приятных и не сулят успеха. Взяв здоровой рукой свой чуб в горсть и стиснув зубы, терплю. Нож хирурга проникает всё глубже. Я весь взмок от боли. Кажется, что располосовано всё плечо, что уже полдня идёт операция. – Подари мне своё фото, лейтенант, – в который уже раз говорит, щекоча губами моё ухо, симпатичная сестричка. Она видит затруднения врача, пытается отвлечь меня от пронизывающей боли. – Иди ты… – наконец не выдерживаю я. И тут прямо над головой раздаётся пронзительный вой. За ним свист и оглушительный грохот. Половина палатки, куда повёрнута моя голова, неожиданно запрокидывается. Сверху сыпятся комья земли и ещё чего-то. Хирург и медсестра, согнувшись, как бы накрыли меня на операционном столике своими телами. Восхищённо смотрю на обоих: ведь рядом с палаткой отрыты щели. Но они, сдержав страх, не сбежали в них, не бросили оперируемого. Как жаль, подумалось, что нет у меня фотографии… Бои на Миусе стали для меня суровым испытанием и закалкой на командирскую зрелость. В ходе их убедился как в опытности и силе врага, так и в способностях наших воинов разгромить его. Преодолевая «Восточный вал»
По прибытии из госпиталя нас с Сибилевым обоих повысили в должности. Он стал командиром стрелковой роты, в которой насчитывалось едва больше трёх десятков бойцов. Я принял пулемётную роту с одним-разъединственным «Максимом». Дивизия шла на прорыв позиций «Восточного вала», оборудованных по обеим сторонам реки Молочной. Наш 107-й гвардейский стрелковый полк, вклинившись к 30.09.1943 г. на глубину до 3-4 км, уткнулся во вражеские противотанковые рвы и эскарпы. Чтобы преодолеть их, стрелковые роты заготавливали лестницы и крючья. Догадавшись о назначении этих приспособлений, немцы выбивали в рядах атакующих в первую очередь носильщиков с лестницами. Но смекалистая пехота всё равно находила способ добраться до вражьего горла: съехавшие на ягодицах в рвы, выстраивали живые лестницы – став на плечи друг другу, тянули за собой остальных, в том числе пулемётчиков и птэровцев с матчастью. Собравшись в группы, при поддержке выдвинутых к рвам самоходок роты бросились в атаку. Прореживаемые вражеским огнём, они таяли на глазах… Полку удалось пробиться к селу Зелёный Гай. Три раза переходило это село из рук в руки. В нём остались только сгоревшие хаты да обуглившиеся тополя, иссечённые осколками снарядов и пулями. В селе и окрест горели вражеские и наши самоходки. А пехота каким-то чудом выжила и даже продолжала напор. Но вот подошли десятка два «тридцатьчетвёрок». Они с ходу рванули в Зелёный Гай. Мы – за ними. А из села в упор ударили «Фердинанды». Что ни выстрел – факелом вспыхивает «тридцатьчетвёрка». Оставшиеся, маневрируя и отстреливаясь, медленно отползают. В этот момент из села, набирая скорость, двинулись «Тигры». Разгорелась танковая дуэль. Под встречными огненными трассами – остатки наших стрелковых рот. Единственный в батальоне мой «Максим» искорёжен осколками. Недалеко от погибшего расчёта бронебойщиков осталось противотанковое ружьё. Подзываю одного из пулемётчиков, схватываем птэр и укрываемся в окопе лёжа. Есть патроны к нему. Изготовившись, ждем. «Тридцатьчетвёрки» второй линии ведут огонь с места. Видим, как вспыхивают вражеские танки. Но оставшиеся упорно наползают. Вот уже совсем приблизились к нам. Один чуть подставил борт. Три выстрела, три сильных удара в плечо. Но стальная шкура «Тигра» непробиваема, и он упорно лезет вперёд. Вдруг резко крутанул и стремительно рванул на нас. – Ах, дьявол! Раздавить хочет… Молниеносно выбрасываюсь из окопа и… оказываюсь между гусеницами танка. Целую вечность лязгают гусеницы. С тела как кожу сдирают, ползу, изворачиваясь ящерицей. Выскакиваю из-под танка, ослепительный взрыв, удар… Очнулся в глубоком окопе с перевязанной головой недалеко от горящего «Тигра». Перетащили меня полковые разведчики. Перевязали. Что-то говорят, но я вижу только, как шлёпают губами. Левый висок будто припечён калёным железом. Слух вернулся дня через три в медсанбате. Узнал, что немцев всё-таки отбросили, но от батальона остались «рожки да ножки». Упросил не эвакуировать в госпиталь. Через недельку влился в команду выздоравливающих… 1 ноября 34-я гвардейская стрелковая дивизия пробилась к Верхнему Рогачику, от которого до Днепра – рукой подать. Стремясь во что бы то ни стало удержать на левом берегу Днепра свой Никопольский плацдарм, немцы нанесли удары по флангам дивизии и замкнули вокруг неё кольцо. Но вопреки их ожиданиям в плен никто не сдавался. Напротив, гитлеровцам пришлось отражать сильные контратаки. Через полтора дня дивизия при поддержке авиации и артиллерии ринулась на прорыв, в который включился весь «окольцованный» личный состав, в том числе и из команд выздоравливающих. Разыскав свой полк, с повязкой на голове и автоматом в руках пошёл вырываться из западни и я. Буквально разметав вражеские заслоны, дивизия вышла из окружения и 7 ноября заняла оборону в районе села Украинка. В это время в командование 107-м гвардейским стрелковым полком вступил выпускник Военной академии им. В. В. Фрунзе майор Н. П. Щербак. Ознакомившись с личными делами офицеров, после краткой беседы он назначил меня, 19-летнего лейтенанта, начальником штаба 1-го стрелкового батальона. Вскоре дивизия выводится из боя и сосредотачивается под Майчекраком. После кратковременной подготовки она 20 ноября идёт в наступление с целью прорыва к Каменке Днепропетровской. Выполняя приказ, раз за разом поднимаемся на «ура». Но тщетно. Через неделю-другую прибывшего под Майчекраком пополнения – как не бывало. В начале декабря снова выводимся на доукомплектование. Полк расположился в совхозе Весёлый. Подразделения проходят санобработку, отмываются, отстирываются, приводят в порядок оружие и снаряжение. Опять принимаем пополнение. С комбатом капитаном Сергеевым Н. А., уроженцем Валдая, у нас полное взаимопонимание. Он великолепно играет на гитаре и владеет чудесным тенором. Вечерами иногда заглядывает к нам командир полка, чтобы послушать исполнение Сергеевым родного напева: Словно море Селигер глубокий Круги вьются за кормой, Кружит, кружит ястреб одинокий, Кружит ястреб над волной…
Однако главная наша забота – подготовка подразделений к новым наступательным боям. Основное время тратим на тактическую и огневую подготовку. Хотя слякотная приднепровская зима этому не очень благоприятствовала. Памятуя о воинской заповеди «командир должен быть щедр на солдатский пот, но скуп на солдатскую кровь» – мы с комбатом упорно проводили учебно-тренировочные атаки и штурмы. Кое-кому из подчинённых они казались бессмысленными играми начальства. Иные предпочли бы лучше пригреться где-то да отоспаться хорошенько. Но Сергеев неистовствовал. Роты, доукомплектованные молодыми ребятами, безостановочно пёрли на «вражьи» позиции. Собравшись перед ними в кучки, что есть мочи вопили «Ур – ра – а!!!». Комбат злился. Вызвав к себе ротных, взводных, негодовал. – Головотяпство! Безграмотность! Сколько раз говорить: на рубеж перехода в атаку – перебежками! Вот в атаку подниматься – все разом. Да не скучиваться! Кучу фашистам бить легче… Умение передвигаться к рубежу перехода в атаку в зависимости от обстановки – бросками повзводно, по отделениям, одиночными перебежками – залог живучести пехоты, успеха боя в глубине. Сергеев лично тренирует каждую роту. Он приходит в ещё большую ярость, когда видит, что кто-то, атакуя, не имитирует ведения огня на ходу. Возвращает роту, выводит вперёд виновников, вовсю надрывается в справедливом гневе. – Что у тебя в руках: сковородник или винтовка?! Молодой боец не сразу смекает, почему его винтовку можно считать сковородником. – Винтовка… – Так бей из неё, стреляй на ходу по врагу, чтобы он головы не мог поднять из окопа, в тебя стрельнуть! Особенно достаётся неопытным ручным пулемётчикам. Их комбат вразумляет отдельно. – С чем на врага идёте – с пулемётом или оглоблей? – С пулемётом… – Так зачем же идти с ним, не стреляя на ходу? Огнём надо бить фашиста, а не раструбом ствола! Сергеев берёт РПД на изготовку и показывает как надо палить из него на ходу. – Поймите, – обращается он к бойцам, – чтобы выжить в атаке, одолеть врага, надо всё время бить его огнём из винтовки, автомата, пулемёта. Гранатой бить и, наконец, доконать штыком, и прикладом… Прорыв на Апостолово
В январе 1944 г. 34-я гвардейская стрелковая дивизия в составе 31-го гвардейского стрелкового корпуса перебрасывается на отвоёванную часть правобережья Днепра и включается в состав 46-й армии 3-го Украинского фронта. 30 января переходом в наступление фланговых 37-й и 6-й армий фронт начинает Никопольско-Криворожскую операцию. На следующий день силами армий 46-й и 8-й гвардейской наносится главный удар по противнику. Наш 107-й гвардейский стрелковый полк идёт на прорыв в районе Терноватки на левом фланге 34-й, которая наносит главный удар на правом фланге силами своего 105-го полка. Однако атаки этого полка застопорились уже на первой позиции. У нас же дело шло веселее, хотя и не без потерь. Натренированный личный состав атаковал, как на учениях, – не скучиваясь, ведя интенсивный огонь на ходу, дружно метая гранаты с приближением к окопам противника. Как только полк овладел первой траншеей, комдив решил сосредоточить усилия на левом фланге и перебросил нам на подмогу артдивизион. Первый стрелковый батальон оказался на самом острие прорыва. Сергеев, перегретый наркомовскими стограммовками, всё норовил возглавить атакующих. Его призывное размахивание рукой с пистолетом противник не мог не заметить. Пуля гитлеровца пробороздила комбату щёку, но он с перевязкой на голове упрямо шёл в первой линии. Я, соответственно его распоряжению, следовал с радистами за ротами первого эшелона. – Принимай командование батальоном, Белов! – приказал майор Щербак, заслушав мой доклад о ходе боя. – Направляю тебе 76-миллиметровую батарею Рябоконя. Ударьте прямой наводкой, и – вперёд!.. После овладения сёлами Еленовка, Чемеринская, Михайловка, получил задачу пробиться за ночь с батальоном к станции Апостолово и обеспечить выгодные условия для её взятия главными силами. Ночные действия для нас стали обыденным делом. Движемся по азимуту, преодолевая вязкую топь раскисших дорог и полей. Через каждые полчаса меняю дозорных: утомлённые бездорожьем, они могут не заметит противника… – Пробиться к Апостолово до рассвета, Белов! – требовательно напоминали о себе слова командира полка. Вот замигали фонарики дозорных – впереди противник! Выяснилось, что перед нами колонна немецких машин, застрявшая в дорожной грязи. Времени на долгие раздумья нет. Сквозной атакой головная рота разгоняет охрану. Чуть забрезжил рассвет, выходим к железнодорожной линии Апостолово-Днепропетровск. Даю команду закрепиться, готовится к атаке на станцию. Но и противник не дремал. Слева от железной дороги медленно начали выползать его танки. Справа за посадкой зашевелилась пехота, конники. Враг готовит контратаку! Немедля даю ротам команду изготовится к бою. Указываю позиции для ПТР, «Максимов». Очень нужен бы в этот момент огонь батальонных миномётов. Но они поотстали. Слева от железнодорожного полотна занял позиции расчёт ПТР в составе однофамильцев Николая Николаевича и Ивана Антоновича Литвиновых. Оба бывалые бойцы. Оборудовав позицию, они выждали, когда один из наползавших танков повернулся к нам бортом, и точным выстрелом подожгли его. Другой танк обнаружил позицию храбрецов и ударил по ним из пушки. Осколком был контужен один из Литвиновых, другой бил по второму танку, пока и тот не загорелся. Прямо с железнодорожной насыпи, вдоль её правой стороны, через посадку начали поливать огнём сосредотачивающихся там гитлеровцев два наших «Максима». Миномётным огнём гитлеровцы выводят из строя расчёт одного из них. С сержантом В. И. Комисаренко, уроженцем Никополя, бросаемся к опрокинутому пулемёту. Раненые из расчёта просят о помощи. А враг уже у самой посадки. Быстро поднимаем пулемёт, ставим, охватив колёсами шпалу. Я за первый номер, а Владимир – за второй. Дело мне знакомое… Выбиваю очередями любимую «чечётку»: так-так, так-так-так… – Помирать так с «музыкой», – смеётся Комиссаренко, направляя ленту. – Как бы не так! – отвечаю, стиснув зубы. – Пусть они, гады, помирают, а мы будем жить и их бить! «Чечётка» становится всё забористей, подзадоривает, веселит солдат. Некоторые взбираются на насыпь, встают во весь рост, стреляют из винтовок вслед убегающим гитлеровцам. – Так их, старший лейтенант! Жарь им, сволочам, под хвост! – радостно вопят. Довольно удачным получился и этот «концерт». Фашисты уже не поднимались, ползли по сторонам и назад. У бойцов прибавилось уверенности, боевого задора. Вскоре заняли назначенные позиции батальонные 82-миллиметровые миномёты. Как только над головами наших бойцов просвистели и начали рваться в распоряжении противника мины, стрелковые роты решительно двинулись в атаку. С ходу ворвались на станцию. А на ней пытается сотворить своё чёрное дело команда подрывников и поджигателей. На рельсах – убитые фашистами люди в гражданской одежде. Видимо, железнодорожные рабочие, служившие у оккупантов по принуждению. В ДЕПО расстрелянная группа советских людей. Каратели не ожидали столь быстрого прорыва наших бойцов и были захвачены врасплох буквально на месте своих злодеяний. Большинство из них было перебито в завязавшейся схватке. Четверо жандармов (судя по латунным бляхам на груди) схвачены прямо у подрывных устройств. Нам удалось предотвратить уже подготовленный взрыв железнодорожного полотна, ДЕПО и других станционных сооружений. Надо было не допустить злодеяний фашистов в городе, поскорее полностью очистить его от врага. Этому способствовали решительные действия главных сил нашего полка и соседнего справа 105-го гвардейского, который захватил железнодорожную линию на Кривой Рог и атаковал фашистов в Апостолово вдоль этой линии с северо-запада. В это же время 103-й гвардейский стрелковый полк нашей дивизии перекрыл подход резервов врага из Кривого Рога по железнодорожной и шоссейной дорогам. Правее его с аналогичной задачей развернули действия полки 40-й гвардейской стрелковой дивизии. Решительным натиском с двух направлений дивизии 31-го гвардейского стрелкового корпуса сломили сопротивление врага и при поддержке других соединений 46-й армии к полудню 5 февраля полностью освободили город от гитлеровцев. При этом были захвачены трофеи: орудий разных калибров – 230, танков – 43, штурмовых орудий – 15, автомашин – 3000, паровозов – 4, вагонов – 300, а так же цистерны с горючим, склады боеприпасов, вооружения и военно-технического имущества.[2] Собрав командиров после взятия Апостолово, майор Щербак поздравил с успехом и поставил задачу выходить к вечеру на посёлок Червоный. Не склонный к перехваливанию подчинённых, он всё же назвал действия 1-го стрелкового батальона в минувших боях наиболее удачными и снова назначил его в авангард. Случай на переправе через Ингулец
После взятия Апостолово, как сказано выше, командир полка назначил 1-й стрелковый батальон в авангард и приказал выступить на село Черновое. С батальоном пошёл и заместитель командира полка майор Ф. П. Валовой. Выступили к вечеру, когда уже начало смеркаться. Шли рядом с головной ротой. – Где научился такой весёлой пулемётной музыке? – спросил майор, имея ввиду мою «чечётку» на «Максиме» при отражении контратаки на Апостолово. – На Миусе была самая большая школа! – отвечаю ему в тон. – Молодец! Наверное, бреешься ещё не более раза в неделю, а воюешь толково. Образование-то какое? – С третьего курса педучилища я, да десять месяцев Гурьевского военно-пехотного… Чувствуя доброжелательность, охотно отвечаю на вопросы, рассказываю о родной Башкирии, о нашей большой семье. – А я из Кустанайской области, – рассказывает о себе Фёдор Петрович. – Родился в 1911 г., двигаюсь в старики. Свердловское пехотное закончил, по полной программе. А вот гражданское образование – только семилетка, – помолчал и добавил: – «Чечётка» твоя, конечно, хорошо подбодрила бойцов. Но не забывай, что теперь ты отвечаешь не за пулемёт, а за батальон. Внезапно позади нас в колонне рвануло. Послышались раздирающие душу крики: «Спасите! Помогите!» Во все стороны засверкали лучи фонариков. Шедший за нами командир пулемётной роты, «гурьевец» по училищу и рождению, старший лейтенант Василий Красильников, ойкая, охватил голову. – Миша! Миша! Я, кажется, сильно ранен… Вижу при свете фонарика как из-под стиснувших голову его рук струится тёмная жижа. Батальонный врач тут же сделал ему перевязку. Василий едва смог махнуть рукой на прощание. Не дотянув до медсанчасти, он скончался. Мне же предстояло послать в Гурьев печальную весть… Что взорвалось – заложенная на дороге мина или лимонка Ф-1, беспечно подвешенная кем-то с запалом к поясу, сразу было не определить. Подъехавший на коне Щербак оставил для разбирательства Валового, а сам с авангардом направился вперёд: надо было поскорее занять Червоное, пока бежавшие гитлеровцы не вернулись в него. Оборудовав позиции вокруг села, полк вынудил немцев просидеть остатки февраля под вьюгой и сырыми ветрами в поле. Сюда, к неудовольствию Щербака и Валового, на должность командира 1-го стрелкового батальона из дивизии прислали чем-то провинившегося в морской пехоте капитана Александра Севастьянова. В конце месяца дивизия получила приказ выдвигаться для участия в новой наступательной операции, названной в последующем Березниговато-Снегирёвской. Пытаясь задержать её выдвижение, противник разрушал мосты на дорогах, устанавливал мины в наброс, устраивал засады. В воздухе одна за другой кружили разведывательные самолёты «рамы». По их наводке коршунами бросались на нас «мессеры». С утра 4 марта полк начал переправу через Ингулец. Мне снова пришлось командовать батальоном вместо отозванного куда-то Севастьянова. С помощью малого местного паромника переправа шла не шатко не валко. И это хорошо видели с воздуха немецкие разведывательные «рамы». – Скоро у тебя Валовой будет, поможет… – сообщил по рации Щербак. Майор приехал с тремя бричками, полными сапёров. Похвалил, что подразделения не толпятся у реки, а находятся в укрытии и группами выходят к парому. Сам выбрал место для новой переправы. Сам руководил наводкой узенького штурмового мостика шириной на одного человека. Делал всё как профессиональный сапёр-командир. Мостик укрылся под водой на глубине 5-10 см от поверхности: сверху его сразу не заметить. С интервалом 5-7 метров побежали по мостику бойцы… Сев на кучу брёвен, наблюдаем за переправой. Неожиданно из-за крутого противоположного берега выныривает «мессер», а спустя мгновение – ещё два. Стрёкотом и воем, огнём их крупнокалиберных пулемётов нас буквально сдуло с брёвен. Быстро вскочив на ноги, вижу лежащего на земле Валового. Крупнокалиберная пуля, пронзив его тело с одного бока, торчала из другого. Швы шинели и офицерский ремень на ней лопнул. Смерть наступила мгновенно… В боях за Будапешт
По возвращении в 107-й гвардейский стрелковый полк после очередного (третьего) ранения на Южном Буге, я был назначен заместителем начальника штаба полка по оперативной работе (ПНШ-1). И в этой должности прошёл фронтовыми дорогами через Молдавию и Румынию, Болгарию, Югославию и Венгрию. Немцы, пытаясь деблокировать окружённые войска в Будапеште, в ночь с 1 на 2 января 1945 года обрушились на позиции нашего полка, оборонявшегося в районе Альше-Галла. К утру им удалось вклинится в боевые порядки 1-го стрелкового батальона, которым командовал старший лейтенант Львов И. В. Получаю приказ пробиться к его батальону со взводом автоматчиков и помочь ему выбраться из блокады. Воспользовавшись темнотой, выходим по телефонному кабелю почти на самый командный пункт. Подключаемся к линии. – Иван, я Белов, рядом с твоим КП, – сообщаю Львову. Чем помочь тебе? – Быть не может! – отвечает комбат. – Над нами танки прошли, а кругом орут и стреляют гитлеровцы. – Вылезайте и бейте их, как только услышите нашу стрельбу из ППШ, – предлагаю ему. Рассмотрев в полумраке озирающихся по сторонам немецких автоматчиков, открываем огонь и с криком «ура!» бросаемся на них. Не приняв боя, они улепётывают. Бегут и экипажи застрявших в воронках танков. Мы – на КП Львова. – Спасибо тебе, сынок, самое большое спасибо! – стиснул меня в объятьях Мусаэлян после доклада ему о выполнении приказа. – Не только батальон ти спас, но чест полка, – добавляет он с кавказским акцентом. – Да ты просто герой, старший лейтенант! – присоединился к нему замполит полка майор В. А. Пястелов. – Ведь мы уже начали подумывать, что, видимо, по батальону Львова придётся отходную петь... Однако следующей ночью события повторились. Понуждаемые командованием, гитлеровцы опять проникли ночью через боевые порядки 1-го батальона. Наши бойцы не растерялись. Зная ночные страхи врага, они затеяли с ними игру в ловушки: обозначая огневые точки то в одном, то в другом месте, ослепляя гитлеровские экипажи ракетами, они заманили их танки в глубокие воронки. Мне снова приказано идти вызволять батальон и укрывшегося в бункере командира. Только наметили удобный подход, как из-за строений вырываются два вражеских бронетранспортёра, ведя огонь во все стороны. Бросаю из-за угла противотанковую гранату и тут же опрокидываюсь не то от взрыва, не то от сильного удара в ногу. Чувствую, как пылает вновь покалеченное левое бедро… Это ранение с последующей переправой через покрытые шугой холодные воды Дуная едва не привело к ампутации ноги. Спас появившийся тогда пенициллин да заботливость госпитальных врачей и сестёр. Именно благодаря им я смог продолжить свой путь до Вены, а службу армейскую до 1988 года. Всё военные и послевоенные годы считал священным долгом полностью отдавать себя служению Родине, укреплению и повышению боеготовности её Вооружённых Сил. Считал долгом быть для соратников, сослуживцев и подчинённых примером добросовестности и чести. Мы, вернувшиеся с полей Великой Отечественной Войны победителями германского фашизма, завершаем наш жизненный путь с сознанием выполненного долга и с естественным желанием, чтобы память о фронтовых свершениях наших павших соратников не заросла травой забвения, чтобы большой и малый военный опыт, добытый потом и кровью, не остался втуне, но послужил во благо Отечества. |
|
|
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
