|
|
|
|
|
|
Литературный Башкортостан |
|
Внимание! Все присутствующие в художественных произведениях персонажи являются вымышленными, и сходство персонажа с любым лицом, существующим в действительности, является совершенно случайным. В общем, как выразился по точно такому же поводу Жорж Сименон, «если кто-то похож на кого-нибудь, то это кто-то совсем другой» . Редакция. |
|
Наши друзья Геннадий Моисеенко (г. Великие Луки Псковской области) Власть
Вере Степановне Карпицкой с благодарностью. - Какая честь, Ваше Величество, что Вы почтили нашу скромную обитель своим посещением, - залепетал побледневший монах. Я встретился с епископом Саламанки в церкви Санто-Доминго эль Антигуо. Он не ожидал этой встречи, и потому для него она явилась полной неожиданностью. Я же искал случая переговорить с падре Хуаном. - Ваше преподобие, оставим церемонии для другого случая, - вальяжно начал я разговор. – Я пришел поговорить с Вами как с Другом, в котором я ищу поддержки в трудную для меня и нашей страны минуту. - Я всегда к услугам Вашего Величества, - угодливые нотки так и сквозили в голосе монаха. - Мой долг служить королю и Кастилии, как служу Господу Богу, но чем могу помочь я - бедный постник... - Не прибедняйтесь, Ваше преподобие, мне хорошо известно о богатствах, накопленных Вами. Да, я веду войну с маврами, которая требует постоянных денежных затрат. Арагонский Король постоянно нарушает границы, грабит наши земли. Магнаты и алкальды сеют распри внутри страны... Армию надо кормить. Но спешу Вас успокоить, сегодня я пришел не за деньгами. Об этом мы поговорим в другой раз. Вашему королю нужна другая поддержка. Мои проблемы касаются внутрисемейных отношений. - Могу ли я, затворник, разбираться в делах матримониальных, а тем более, если это дела королевского дома? - Можете! Два года назад Вы, падре Хуан, обвенчали в Саламанке меня - короля Кастилии и Леона Педро I и Марию де Падилью. Мы венчались без особой пышности и без стечения толп зевак. Вы помните об этом? - Да, Ваше Величество. В приходской книге была сделана соответствующая запись. - Тогда королева-мать и ее фаворит Хуан Альфонсо Альбукерк поощряли мой брак. Но через некоторое время Альбукерк стал уговаривать меня заключить брачный союз с Бланкой Бурбонской, дочерью французского короля. Он уверял меня, что это необходимо для интересов Кастилии. Я согласился и недавно венчался с этой девицей. Каюсь, поступив так, я нарушил священные законы веры, но на то я и король, чтобы вовремя исправлять ошибки. Я заточил Бланку в крепости Аревало. Мне необходимо, чтобы Вы, падре Хуан, подтвердили законность моего брака с Марией де Падилья. - Если Вы венчались с Марией законным браком, то зачем Вам мое подтверждение. Достаточно записи в приходской книге. - В том-то и дело, что Альбукерк, когда бежал в Карвахалес, прихватил все документы, касающиеся этого дела, в том числе и приходскую книгу. Мне нечего предъявить. Папа Иннокентий VI требует, чтобы я жил с Бланкой. Его позиция мне понятна, он пленник французского короля Иоанна I и будет отстаивать его интересы. Но здесь король я, и я буду решать, что законно, а что нет. - Так может быть Вам поступить гибко, сделать вид, что Вы смирились, и жить с Бланкой. - Ты что! Собираешься перечить мне? - от нахлынувшей ярости кровь ударила мне в лицо, и я почувствовал, как зазудел шрам под моим левым глазом. Это произошло во время битвы за Хихон в Астурии. Мой сводный брат Энрике поднял бунт. В Хихоне его не было, но там находилась его жена, вот почему мне так необходимо было захватить эту крепость. Я в первых рядах ворвался в проломленные тараном ворота, и в тот момент, когда ступил на булыжную мостовую Хихона, я увидел в какое-то мгновение приближающееся острое жало, вращающееся по оси, из-за чего перья на конце сливались радужным кругом. Я не чувствовал боли, мне некогда было ждать, когда лекарь вырежет острие из моей щеки. Я рванул стрелу за древко, выворачивая мясо щеки, разбрызгивая кровь по доспехам. С залитым кровью лицом я ворвался в покои жены Энрике. Вы думаете, я ее тронул? Ничего подобного. Я был бы плохим королем, если бы позволил чувствам возобладать надо много. Нет, мне нужно было смирить Энрике, и я это сделал. Такая пленница - надежный залог мира. Я даже вернул ему титулы и владения, потому что интересы государства выше личных счетов. Воспоминания несколько охладили мой гнев: - Да и что я буду делать с этой девочкой, ей всего-то двенадцать лет. Худенькая, тщедушная. Я старше ее на семь лет. Может быть, с годами разница в возрасте доставляет какое-то удовольствие, но не тогда, когда тебе девятнадцать. За те три дня, что я провел с ней, она мне порядком надоела. Нет, она мне не нужна. И к тому же я должен показать французам, кто правит в моем королевстве. - Как же быть, Ваше Величество? - промямлил падре Хуан. - Ведь семейные узы священны. - Я тоже говорю об этом. Уж не думаете ли Вы, что Ваш король осмелится святотатствовать? Вопрос только в том, какой брак считать священным. Мне нужны два подтверждения законности моего брака с Марией, - от злости я стал переходить на "ты". - Ты напишешь письмо на имя папы, в котором признаешь мой брак с Бланкой Бурбонской недействительным. - Но, Ваше Величество, папа все равно не даст развода. Французский король... - Здесь король я. Властью, данной мне Богом, по праву законного наследования престола кастильского я вершу судьбы людские на этой земле. Или ты забыл судьбу магистра ордена Калатравы? Он осмелился вступиться за Альбукерка. Диего Гарсиа де Падилья до сих пор показывает своим гостям его голову. Я отдал ему ее вместе с должностью. Ты хочешь, чтобы твоя голова валялась рядом? Что побледнел. Или я не знаю, что вы меня за глаза называете Педро Жестоким. - Что Вы, Ваше Величество, - испуганно запричитал епископ, - что Вы, я только думаю о последствиях для Вашего Величества. - Ты прав, последствия могут быть разными. Кардинал Альборнос тоже смертный. Когда его место освободится, мне нужен будет свой надежный человек. Я думаю, Вам к лицу будет пурпурная кардинальская мантия. Подумайте, это место освободится очень скоро. Падре Хуан в ужасе схватился за горло, стараясь подавить подступившую со страхом тошноту. - Но папа... - Я повторяю, здесь я король, и я буду решать, Кто будет кардиналом, и чья голова будет лежать на блюде. Ты меня понял? - Да, Ваше Величество. - Благословите меня, Ваше Преподобие. - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа... Мне необходимо было иметь второе послание в адрес папы, подтверждающее законность моего брака с Марией. Обращаться к кардиналу Альборносу бесполезно, он всецело на стороне Иннокентия VI. Я узнал, что в Толедо в кардинальской резиденции находится епископ Авилы падре Мартин, о котором я знал, что у него на уме только чревоугодие. В церковь Санто-Кристо де ла Лус я прибыл тайно, без многочисленной свиты. Только верные телохранители и канцлер Педро Лопес де Айяла сопровождали меня. До того как в ходе реконкисты Толедо освободили от мавров, в этом здании была мечеть. Более поздние надстройки не скрыли форму мусульманского храма - в конструкции доминировал сферический восьмиугольный купол с четырьмя башнями-минаретами. Оставив стражу у входа, я и канцлер прошли под своды святой обители. Не знаю почему, но меня всегда отталкивала сусальная красота церквей. Ни величие внутреннего убранства, ни покой, исходящий с высоты купола, не могли избавить меня от желания отмыть руки после посещения храма Божьего. Меня всегда передергивало при мысли о том, сколько грязных и больных рук касалось дверной ручки, сколько засаленных губ тянулось к святому причастию. После обедни в соборе пусто. Я сделал знак Педро Лопесу де Айяла, чтобы он оставался на месте, а сам пошел вглубь, стараясь ступать неслышно, чтобы не нарушить ватной приглушенности звуков, создающей иллюзию тишины, которая бывает в церквях, когда нет службы. Тишины, изредка нарушаемой шелестящими голосами, которые, отражаясь в вышине от камней, осыпаясь вниз, становились совсем невнятными. Лишь когда мне удалось незамеченным подойти вплотную к исповедальне, я сумел различить два голоса: мужской - дона Мартина и женский - очевидно какой-то крестьянки, пришедшей очистить душу. Тут я услышал диалог, который помог мне добиться цели моего визита. - ...дочь моя, сколько лет было тебе тогда? - Девятнадцать, падре. Это было четыре года назад. - Мы воевали с Арагоном, - в голосе падре Мартина промелькнула задумчивость. - Да. Нашу деревню занял отряд арагонского короля Педро Четвертого, - сбивчиво объясняла женщина. - Кто мог, спрятался в горах. А я... Я тогда болела и думала, что меня не тронут, и осталась дома. Я не могла идти. - Что было дальше? - безучастно спросил епископ. - Солдаты ворвались, к нам. Им было все равно, кто я и почему осталась дома. Их было много, - в голосе появилась дрожь, которая бывает, когда женщина в любой момент может разрыдаться. - Я просила, чтобы они не трогали меня... Не помню, как долго это продолжалось, но когда они ушли, я осталась лежать на полу. Одежду на мне они разорвали. Я не знала, как смотреть людям в глаза. - Ты замужем? - Нет, падре. Меня все время гложет тот грех, в который я невольно впала. Я уехала из деревни и живу в Толедо. Но меня все время преследуют воспоминания. Я не знаю, как мне жить дальше. Голосом приглушенно-слащавым, почти сипящим, зашептал падре Мартин, и только напрягая слух, я смог расслышать: - Мне нужно проверить глубину твоего греха, и тогда я смогу отпустить тебе его, - Как это, падре? - от удивления женщина почти провизжала эту фразу. - Я как слуга Господа должен самолично исследовать объект прелюбодейства, - слащавость в голосе пропала, но сипота от нарастающей в утробе монаха похоти превратилась в некое подобие урчания. - Но тогда Вы сами станете грешником, - медленно, с расстановкой ответила женщина. - Не богохульствуй, дочь моя, я должен это сделать, чтобы спасти твою душу. - Но Вы хотите осквернить меня! Вы, лицо духовное, пытаетесь соблазнить бедную женщину, - возмущение уже захлестывало крестьянку. - Это не более скверна, чем то, что было четыре года назад. - Как Вы можете, святой отец, я пришла к Вам за помощью, а Вы... - Я и хочу помочь тебе. Пойдем, здесь есть место, где мы можем пройти обряд очищения. - Нет! Ни за что. Из исповедальни выскочила женщина. Не разбирая дороги, не обращая внимание на присутствие короля, она выбежала из храма. Вслед за ней из-за занавеса появилась жирная потная морда падре Мартина. Васильковые глазки святоши уткнулись в меня, и недоумение на его лице, появившееся в первый миг, пока эта туша в рясе соображала, кто перед ним, сменилось испугом, отчего на побелевшей коже потных капель стало больше. - Ваше Величество... - Ваше, Ваше, - я постарался придать голосу больше сочувствующей иронии. - Я гляжу, святой отец, Вы исповедуете. Очень сожалею, что отвлек Вас от столь Богоугодного занятия. - Нет-нет, Ваше Величество, - залебезил падре Мартин. - Вы нисколько не помешали. Более того, Вы сами слышали, как эта ведьма пыталась совратить меня, смиренного послушника. - Да полноте, падре Мартин, я здесь не для того, чтобы подслушивать, - со всей простодушностью, на которую был способен в тот момент, стал я успокаивать епископа. - Я ведь сам пришел чуть ли не на исповедь. Мне помощь Ваша нужна, падре. Войско без жалования уже какой месяц. А тут еще папа Иннокентий своими посланиями настраивает соседей нашего королевства против меня. Где война, там беды для народа. Не допустите же Вы, святые отцы, чтобы лилась кровь человеческая? - Да-да, Ваше Величество, - согласился монах и неожиданно спросил, - а как же быть с ведьмой? На костер ее надо. Не то ересь бесовская распространится в Кастилии. - Вы стали иезуитом? Насколько я помню, братьев этого ордена нет в моем королевстве. - Но ересь надо искоренять, - отступать святоша не собирался. - И войско надо содержать. К тому же было бы неплохо, если бы Вы, святой отец, написали грамоту, в которой мой брак с Бланкой был бы признан недействительным, так как я на момент венчания с названной девицей уже состоял в законном браке. - А как же быть с ведьмой? - жалобно пролепетал падре Мартин, явно стараясь добиться своего. - Вам высказана просьба короля, и надеюсь, Вы примите правильное решение. Я резко повернулся и, чеканя шаг так, чтобы он эхом сотрясал своды храма, пошел на выход. Педро Лопес де Айяла забежал передо мной и открыл двери. На ступеньках сидела толпа нищих. Они уже пронюхали, что я в соборе, и прибежали канючить милостыню. В тот момент, когда я вышел под лучи палящего солнца, сзади послышались торопливые догоняющие шаги падре Мартина. Тут меня осенило, как надо сделать, чтобы этот святоша больше не колебался и беспрекословно выполнил мои требования. Делая вид, что не замечаю пыхтения епископа за моей спиной, я позволил приблизиться к себе грязному нищему, нудно просящему подаяния. Он, сидя, повернувшись в пол-оборота и волоча ноги, полз с левой от меня стороны по храмовой ступеньке, опираясь левой рукой о камень, а правую - сухую, жилистую и костлявую - тянул ко мне. Когда падре Мартин решился меня окликнуть, я своим деревянным башмаком неожиданно наступил нищему на левую руку и резко повернулся кругом. Под ногой у меня захрустело. Нищий завизжал и стал пытаться вытащить руку из-под моей ноги, при этом правой рукой он помогал левой, но не решался прикоснуться к моим королевским башмакам. Вой, выворачивающий внутренности, заставил отпрянуть толпу голодранцев. - Вы что-то хотели мне сказать, падре Мартин? - надменно спросил я, делая вид, что не слышу криков, но, продолжая давить правой ногой с тем, чтобы нищий орал сильнее. - Ну, что Вы молчите. Не стесняйтесь, говорите. Я же ваш король, я должен выслушивать просьбы моих слуг. У падре Мартина, казалось, начались спазмы горла. С трудом он выдавил из себя: - Я подпишу грамоту... я дам денег. - Вот видите, - сочувственно произнес я, - оказывается, все так просто. Что же касается ереси, пожалуй, Вы правы, ее надо искоренять. Но это уже не королевское дело. Для возвращения еретиков в лоно церкви существуете вы, слуги Господни. Мне ли Вас учить, как поступать в таких случаях. Если Вы решите, что ведьму надо сжечь на костре, я подпишу приговор. Только аутодафе проведите без особой пышности. Я этого не люблю. Утро, но не спит Толедо в ожидании искупительного зрелища. Как только первые лучи осветили отсыревшие за ночь крыши, в Пуэрта-Дель-Соль (в воротах Солнца) показалась траурная процессия. Монахи пели погребальные гимны, но та, которую отпевали, была еще жива. Она, одетая в позорящее одеяние санбенито, сидела привязанная задом наперёд на осле. На шее у нее болталась веревочная петля, в связанных руках горела зеленая свеча. Широко раскрытые глаза жертвы, источая страх, бегали по толпе, как будто выискивая неожиданное спасение. Но помощи ждать неоткуда, и с приближением к кафедральному собору Санто-Кристо де ла Лус страх в темно-карих глазах молодой женщины вытеснялся отчужденностью, которая бывает во взгляде обезумевших людей. Обречено опущенные плечи, затравленность в изгибе спины... Только волосы, длинные, черные вьющиеся распущенные волосы, на самой макушке придерживаемые высоким вычурным головным убором, в остальном оставаясь свободными, подчиняясь игре утреннего ветра, метались в разные стороны, то прикрывая лицо, словно хаотичной сеткой чадры, то открывая его на обозрение толпе. Я сидел в почетной ложе под красным шатром. Слева от меня сидела Мария, справа - ее брат Диего Гарсиа де Падилья, далее - канцлер Педро Лопес де Айяла. Мое положение обязывало присутствовать при проведении экзекуции. Когда обвиненную в колдовстве женщину затащили на небольшой высокий помост, сколоченный посредине площади, мне стало немного жалко ее. Эта, совсем еще молодая женщина должна стать очередной платой на пути укрепления кастильского королевства. Когда солнце прорвалось в узкий просвет между обложившими все небо облаками - прорвалось, ослепило на мгновение и скрылось - алкальд Педро Понсе де Леон развернул скрученную в свиток грамоту и зычным ровным голосом стал читать: - По велению короля Кастилии и Леона Педро Первого нами было произведено расследование о прелюбодейственной связи девицы Изабеллы де Вильяр с сатаной. В ходе допроса с пристрастием обвиняемая призналась, что князь тьмы неоднократно входил в нее, и что она исполняла его поручения, как-то должна была по научению нечистого склонять к любодейству святых отцов... Под звуки зачитываемого приговора падре Мартин, злорадно усмехаясь, заставил женщину встать на колени, снял с нее колпак и протянутыми ему другим монахом ножницами стал состригать волосы с головы приговоренной. Ему явно нравился этот процесс. Пухлыми пальцами, не спеша, он брал длинную волнистую прядь и остригал ее под корень. "Тцклык", - клацали ножницы, и волосы черными змеями падали на грубо обструганные доски. - ...приняв во внимание, - продолжал читать алкальд, - что девица Изабелла де Вильяр отказалась отречься от ереси и вернуться в лоно церкви, властью, данной нам от Бога, и волею нашего короля суд постановил: приговорить еретичку де Вильяр к экзекуции очищающим огнем. Все имущество вероотступницы переходит во владение епископства Авилы. "Боже, - подумал я тогда, - неужели монахи позарились даже на нищенское барахло? Сколь же велика их жадность". Падре Мартин срезал последний локон. На миловидной, несмотря на гримасу ужаса, головке остались только коротенькие клочки волос, покрывавшие ее ступеньками. А там, где епископ срезал очень низко, просвечивали пятна белой кожи. На помосте, источающем запахи смолы, таком низком, что он буквально лежал на земле, посередине ровными рядами были уложены смолистые еловые бревна, среди которых торчал толстый, в обхват, столб. Монахи схватили женщину за руки и потащили по круглым, с плохо обрубленными ветками, деревьям. А она, словно очнувшись, стала сопротивляться и кричать: - Что же вы делаете. Зачем все это? - Слышите, как нечистый извивается перед очищающим огнем, - стал комментировать падре Мартин. - Воистину сильна воля Божья, так будет со всеми вероотступниками. Несмотря на сопротивление, приговоренную привязали к столбу и стали обкладывать соломой и вязанками сухого хвороста. Когда эта кипа достигла груди жертвы, монахи слезли с бревен и сошли с помоста, гулко просеменив по свежевыструганным доскам. Падре Мартин, которому не терпелось побыстрее закончить казнь, схватил горящий факел и со словами: "Да свершится воля Господня" поджег солому с наветренной стороны. Пламя полукругом побежало по веткам, подступая к центру. Когда огонь добрался до края одежды, Изабелла успела крикнуть: - Ты за все ответишь перед Богом, падре Мартин... Ветер поднял огонь вверх, и пламя оборвало слова умирающей женщины. Еще несколько мгновений из середины костра был слышен крик, и сквозь прозрачные огненные языки можно было видеть, как вздувается, лопаясь, кожа и сжимается, обнажая трепыхающуюся плоть. Смрад паленого мяса отравил воздух, заполнил кафедральную площадь и лениво потянулся над водами реки Тахо в сторону ворот Алькантара. Люди дышали этой вонью, и в их легкие вместе с мельчайшими частичками невинно убиенной прокрался страх. Уже когда на догорающем помосте осталась только куча раскаленных углей, я наклонился к Диего Гарсиа де Падилья, и шепнул ему так, чтобы слышать могли только мы: - Я надеюсь, Вы освоились с должностью магистра ордена Калатравы? - Благодарю, Ваше Величество. - Но мой враг еще жив. Альбукерк скрывается в Карвахалесе. Там он собирает войско против меня. Пора убрать его. Я думаю, Вы найдете способ сделать это без лишнего шума. Будет лучше, если его смерть наступит как бы от какой-нибудь болезни. Ни к чему создавать вокруг Альбукерка ореол мученика. Амангуль
(сказка) Романтика всегда имеет мистически-религиозную подоплеку. Стоит какому-нибудь ученому детально исследовать объект, и он превращается в скучную научную рутину. Во все века, к примеру, люди любовались падающими звездами. Какие только романтические легенды не напридумывало человечество, глядя, как тают в ночном небе искорки исчезающих миров. Сколько поверий и суеверий крылось за теми мгновениями, в течение которых происходило это маленькое чудо. Но вот ученые разложили по полочкам это явление, доказали, что это вовсе не звезда, а метеор — маленький камешек. Объяснили природу происхождения этих камешков и даже рассчитали, в каком месте и когда можно ожидать обильного появления «падающих звезд». И вот вам результат — кто сейчас смотрит в небо в надежде увидеть обречённую звездочку и загадать желание? А сколько поэм было написано о «красках зари». Где те влюбленные, которых вдохновляли восходы и заходы? Лишь старые бабки изредка пытаются по интенсивности красных цветов угадать, какая завтра будет погода. Да и они проверяют свои предположения в вечерних сводках новостей. Когда-то древние мудрецы эфиром считали некую субстанцию, субматерию, участвующую во всем мировом движении тел. Сейчас это слово употребляется только по отношению к прозрачной жидкости с резким запахом, применяемой в хирургии, или иногда в переносном смысле — к радиовещанию. Никому в голову не придет попробовать создавать из эфира новые вещества или вызывать из него духов. А ведь когда-то из него строили дворцы. Правда и то, что созданное из эфира недолговечно и потому ничего не сохранилось до наших дней. Может быть это и хорошо, потому что дотошным учёным не досталось удовольствия поковыряться в эфемерных созданиях и дать какое-нибудь заковыристое научное объяснение. А между тем это так легко: сосредоточился, прочел заклинание (читай: молитву, мантру, заговор или что-нибудь в этом духе), дунул (плюнул, чихнул, рыгнул, пукнул, наконец), и пожалуйте — перед вами кусочек сказочной страны с райскими садами, волшебными дворцами, с седобородыми мудрецами и несравненными пленительными восточными красавицами. Это сказка о... Впрочем, вы сами поймете, о чем эта сказка. Итак, приготовились, дунули... Вот она перед нами — счастливая страна. В большинстве сказок пишут так, но вы не верьте. Если страну называют «счастливой», то все ее жители должны быть счастливы. Но не бывает так, и потому это только лишь маска, чтобы не пугать маленьких детишек. Посмотрите внимательней: на самом живописном месте стоит великолепный дворец. Этот шедевр принадлежит эмиру Кунем-беку. Он живет в роскоши со своей многочисленной свитой: чиновниками, военачальниками и лизоблюдами. Прислушайтесь: слышите крики и плач. Это юная красавица Амангуль, дочь башмачника Азата, убивается по своей загубленной молодости. Ее отдали в гарем старому эмиру, и сегодня ночью он войдет к ней. Бессильны и бесполезны стенания Амангуль. Люди всегда были продажны: одних продаваться заставляет бедность, других — жажда власти, третьих — слава, четвертых — корысть, а некоторых даже азарт. Но смысл остается тот же. Ночь смирила ее с неизбежностью. Утро выплеснуло на нее новую жизнь, полную страха и горьких слез. Жесткие рамки жизни в гареме, непозволительность делать то, что хочешь, и вот уже не поются веселые песни, которыми славилась юная Амангуль. Так началось нудное, серое существование под присмотром писклявых, вечно недовольных евнухов. Очень скоро эмир собрал войско и повёл его на войну. Наверное, он считал, что таким образом осчастливливает свою страну. На месяца эмир оставил свой дворец и гарем под охраной евнухов. В этой войне погибло почти все войско Кунем-бека, он сам чудом спасся и с небольшой кучкой охраны вернулся в столицу. Его ярости не было предела, всю желчь злобы излил он на своих приближенных: были введены непосильные подати, объявлен принудительный набор в войско (надо же было отомстить за поражение), но все это не могло утихомирить гнев эмира. Вот-вот должны были полететь головы высших сановников. Боясь за свою шкуру, чтобы отвести от себя беду, первый визирь Дармат посетил покои Кунем-бека и стал нашептывать емy гнусные речи: — О, лучезарное солнце, облагодетельствовавшее нашу землю своим правлением. О, воплощение мудрости божественной, невиданной со времен вступления Магомета в Мекку. Да продлятся дни твои бесконечно, и прибудет с тобой райское блаженство... — Короче, Дармат, — оборвал эмир своего визиря, — я не склонен выслушивать твою лесть. Прибереги ее до лучших времен, когда меня посетит хорошее настроение. — Все мои речи предназначены смягчить горечь измены, подкравшейся к нашему заступнику и благодетелю. — О какой измене ты говоришь? Я сам подозреваю, что кто-то из моих доверенных предал меня. Мне остается только его найти. Говори, кто! — Взор смиреннейшего из властителей царств глядит не туда, не там Вы ищете злодеяния. Если бы Вы обратили свой взор... — Не томи, не то ты сам пойдешь на плаху. — Мне больно сообщать Вам это, но Вас предала Ваша новая жена. — Амангуль!!! — вскричал Кунем-бек. — Я знал, что Вы будете очень огорчены. Да простит меня Аллах за то, что я причинил Вам такую боль. — Взять негодницу. Сегодня же вечером она будет казнена! Бедную девочку схватили свирепые стражники. Ей не объяснили за что. Никто не собирался выяснять, как она могла изменить и изменяла ли вообще. Обречённая на смерть Амангуль уже не считалась женой эмира, тем более что он дал ей тройной развод, и потому вся стража надругалась над ней. Вечером, когда солнце стало убегать за горизонт, на рыночную площадь привели истерзанную девочку. Принародно палач сорвал с нее одежды и швырнул хрупкое тельце на помост, где стояла плаха. Дробя кости, опустился топор, и маленькая головка с обрывками чёрных кос покатилась к ногам толпы. Брызнувшая кровь обагрила помост, и небо, словно зеркало, отразило ярко-алый цвет умирающей жизни. Солнце, не в силах больше смотреть на весь этот ужас, провалилось за край горизонта, забрав с собой кровавые краски, в которые беспощадные люди измазали небосвод. Вдали от дворцов, в захудалом ауле, из хижины бедного башмачника Азата выбежала маленькая семилетняя девчушка, младшая сестра Амангуль. — Ты куда побежала, Сульмина? — раздался окрик из хижины. — Папа, посмотри сколько звезд! Старый башмачник Азат, кряхтя, вышел из дома. — Подумаешь, звезды. Много лет я вижу их, и они неизменны. Тут одна звездочка сорвалась и устремилась вниз. — Смотри, смотри, звезда падает, — вскричала Сульмина. — Загадай скорее желание, может быть, ты будешь счастлива. И маленький ребенок, глядя широко раскрытыми глазами в бездну звездного неба, шептал свои сокровенные детские желания, и не знала она, что эта звезда, падая, уносила жизнь ее родной сестры. |
